Единственный

– Тогда давай отвезу тебя домой. Для «Веспы» погоды неважная.

Помедлив, отвечаю:

– Я приехала на такси…

– Окей. Подвезти тебя?

Он предлагает отвезти меня домой?! Палач?

Смотрю на него во все глаза. Он чуть выгибает брови, и даже за шумом дождя слышу его дыхание, пока молчим.

Мой ответ – нет.

Нет. Ни за что. Я не хочу оставаться с ним наедине. Я даже не знаю, как себя с ним вести, несмотря на то что знаю о нем предостаточно. Все мои инстинкты бесятся. И внутренности тоже…

– Спасибо, нет… – говорю, сжимая в кулаке ворот его бомбера. – Я сама…

Его взгляд делает круг по моему лицу и касается губ. Кажется, не дышу, пока длится его ответное молчание.

– Окей, – произносит наконец-то. – Тогда хорошего вечера…

– И тебе…

Он сбегает по ступенькам, и я вижу, что его «Ауди» припаркована прямо за тем джипом. Пока обе машины отъезжают, сердце молотит по ребрам и под бомбером мне становится жарко.

Глава 8

Я пялюсь на удаляющиеся в ночь фары до тех пор, пока они не растворяются в пелене дождя окончательно. Мысль о том, что я должна вернуть ему куртку, вспыхивает в голове с катастрофической задержкой, и я растерянно бегаю по опустевшему пространству взглядом.

Он что, ее мне оставил?!

Нашивка на рукаве определяет стоимость бомбера как ни черта не бюджетную, по крайней мере для меня, и я не думаю, что этот шеврон Палач купил в интернет-магазине.

Теперь не знаю, отчего меня колотит: то ли от последствий переохлаждения, про которое успела позабыть, то ли оттого, что в ушах все еще стоят заданные хрипловатым низким голосом вопросы.

Все мысли в кучу, и я не знаю, как быть дальше: вернуться в клуб или отправиться домой; уверена, именно последнее устроило бы Божену больше всего.

Какая разница, если я все еще с места не могу сдвинуться. Стою как приклеенная!

По щеке ударяет ветер вперемешку с моросью.

Закусив губу, засовываю руку в один из карманов и обнаруживаю в нем пустоту, а во втором – пластиковый коробок мятной жвачки.

Эта находка кажется мне такой личной, что я снова кусаю губы, бросая взгляд на опустевший подъезд к клубу.

Я даже близко не представляю, где он и его друзья тусуются. Зато знаю, что его родители погибли, когда он был маленьким. Его воспитывал дядя, какой-то адвокат. В шестнадцать Палач сделал татуировку, кажется, надпись на плече, и опекун заставил ее свести, сказав, что тот может делать с собой все, что захочет, но только после совершеннолетия.

Говорили, на память о том случае у него остался шрам.

Не знаю, правда ли это. Его голый бицепс мне видеть не доводилось, и я понятия не имею, воспользовался он своим правом, когда ему стукнуло восемнадцать, или нет, ведь на открытых и доступных участках его тела никаких тату я не заметила.

На самом деле узнать, где он тусуется, никакой проблемы не составляет, достаточно поискать в соцсетях, но мне такое раньше в голову не приходило, да и сейчас не нужно!

Я не жалею.

Я ведь не из его лиги. Уверена, любое свидание с девушкой, короткое или длинное, заканчивается у Палача сексом, а я представить себя на месте этой девушки просто не в состоянии. Он и сам должен это понимать. Это же очевидно. Тогда чего он от меня хочет?!

Вся моя чертова вселенная словно свихнулась из-за внимания парня, которого я не просила.

Запах его парфюма терпкий, но такой съедобный, что хочется ткнуться носом в подкладку. Из чертового транса меня вытряхивает появление Киры.

Она выходит на улицу, осматривается. Меня находит почти моментально. Развернувшись, бросает взгляд на бомбер, в который я завернута, но вместо того, чтобы повести себя ожидаемо – прокомментировать как-то, молча останавливается рядом.

Ее брови чуть сведены, и мне это не нравится. Не нравится, как она на меня смотрит, будто осуждает за то, что еще не успела высказать.

У меня в спине словно появляется металлический штырь. Я выпрямляюсь и под курткой до боли сжимаю пальцы.

– Волгина… – шикает подруга, оказавшись рядом. – Ты чего устроила?!

Посмотрев на нее исподлобья, спрашиваю:

– Что я устроила?

Она поджимает губы. Хмурит, хмурит, хмурит их…

– Знаешь… – говорит. – Это некрасиво. Я все понимаю, но, Ян… они встречаются. Зачем ты мутишь воду?

Я вспыхиваю.

Не от стыда за то, что сделала, а оттого, что новости опять разлетелись как пожар. И кто его раздул? Илья не мог.

– Кто сказал, что я ее мучу? – спрашиваю трескуче.

– Да и так понятно, – пеняет Кира. – Все отлично было, теперь как кошка черная между ними пробежала.

Я защищаюсь как могу, это инстинкт, рефлекс. Взвившись, говорю:

– Почему ты отчитываешь меня?! Я одна во всем виновата?

Она наседает, продолжая:

– У нее сегодня день рождения. Это по крайней мере нужно уважать. Вот знала же она, что ты не угомонишься. Всю жизнь ты так! На рожон.

Ее слова для меня как пощечина, и я рычу:

– Тогда зачем она меня позвала?!

– Но ведь она попросила прощения! Чего ты еще хочешь?