Женская месть

Женская месть
Мария Мусина

В опустевшей квартире недавно убитой целительницы Алевтины ночью погибает капитан полиции Мальцев. Разрыв сердца? Явление призрака покойной? А, может быть, результат встречи с таинственным убийцей?

Один за другим гибнут банкиры и предприниматели, входившие в «ближний круг» этой загадочной женщины, которую многие считали ведьмой. Связаны ли эти преступления с ее смертью?

В столь запутанном деле на помощь старшему оперуполномоченному Кудряшову приходит знаменитый астролог Лариса Верещагина.

Действие разворачивается в среде экстрасенсов, астрологов и психоаналитиков. Этот мир автор знает не понаслышке, поскольку сама много лет занимается психологией и астрологией.

Мария Мусина

Женская месть

В опустевшей квартире недавно убитой целительницы Алевтины ночью погибает капитан полиции Мальцев. Разрыв сердца? Явление призрака покойной? А, может быть, результат встречи с таинственным убийцей?

Один за другим гибнут банкиры и предприниматели, входившие в «ближний круг» этой загадочной женщины, которую многие считали ведьмой. Связаны ли эти преступления с ее смертью?

В столь запутанном деле на помощь старшему оперуполномоченному Кудряшову приходит знаменитый астролог Лариса Верещагина.

Героини романа “Женская месть” дружат много лет. Неожиданно одна из них погибает при странных обстоятельствах. В процессе расследования выясняется причина этой трагедии, а также то, что женщины, несомненно, предпочли бы скрыть не только от посторонних, но и друг от друга.

Действие разворачивается в среде экстрасенсов, астрологов и психоаналитиков. Этот мир писательница знает не понаслышке, поскольку сама много лет занимается психологией и астрологией.

Глава 1

Редкие машины, разбрызгивая колесами только что пролившийся на город дождь, мчались по черному накату Садового. У нестрогих в этот ночной час светофоров машины тормозили, переводя дыхание, и мчались дальше – путь был легок.

– Девушка, какая вы хорошенькая! Девушка, поехали с нами, – кричала веселая компания, словно селедки бочку наполнявшая большую красную КIA,– Де-е-евушка…

Водитель их то обгонял светлую маленькую Ауди, то ровнялся с машиной, которой невозмутимо и мрачно рулила хрупкая женщина.

– Девушка, ну что же вы, девушка…

Ауди резко свернула направо и встала в узком переулке. Женщина безвольно и зябко откинулась от руля. Ее светлые волосы были растрепаны, зеленые глаза лихорадочно горели. Неверной рукой она достала сигарету, зажгла ее и тут же смяла в пепельнице. Женщина долго рассматривала движущуюся ползком стрелку автомобильных часов. Наконец, встряхнувшись, словно от наваждения, вышла из машины, хлопнув дверцей. Огляделась. Сделала несколько шагов к телефонной будке. Секунду трубка колебалась в ее руке.

– Алло, полиция? – голос звучал хрипло, но уверенно, – В доме номер восемнадцать по Малой Грузинской совершено убийство, – и не отвечая на вопросы, повторила: Малая Грузинская восемнадцать, квартира сто шестьдесят девять.

Женщина вернулась к машине. Повернув ключ зажигания, вдруг зарыдала в голос, опомнившись, резко закрутила вверх дверное стекло. Развернувшись, поехала неспешно, смахивая со щек слезы. Они катились из глаз помимо ее воли.

В белом свете автомобильных фар на задворках устремленного ввысь дома, у самого его подножья, копошились люди. Они пристально всматривались в редкие кустики, медленно кланялись каждому сантиметру лысоватого газона. Старательно обходили лежащую на земле лицом вниз женщину. На той не было одной туфли – туфлю и искали.

Свет фар освещал не только нелепо раскинувшееся тело, но и лавочку, кусты, мусор в траве… Воротов отвел взгляд. Лишняя информация – это так же дискомфортно, как и ее полное отсутствие. Но во всяком следствии всегда и того и другого в избытке. Констатировав эту неизбежность, Воротов в который раз сделал неутешительный для себя вывод: он терпеть не может свою работу. Да, надо, наконец, признать очевидный факт: следователь по особо важным делам, старший советник юстиции Игорь Владимирович Воротов ненавидит свою работу. Он с трудом переносит все эти трупы, все эти следы преступлений, все эти добывания фактов и их опровержение, всю эту логику, все эти версии, ненавидит допросы свидетелей и лично свидетелей, не говоря уже о лицах, совершивших уголовно-наказуемые деяния. Не в восторге Воротов был и от функций собственной прокуратуры, которая мешала оперативной работе, вечно талдыча о теоретическом соблюдении законности, чего в реальной жизни никто сроду не видал. Не переваривал адвокатов, не защищавших своих подопечных, а просто-напросто разваливающих дело. Единственное доброе чувство – если так можно назвать жалость – Воротов питал к потерпевшим. И, пожалуй, только это одно удерживало следователя от того, чтобы не хлопнуть дверью своей конторы.

Воротов злился. Он злился всегда, когда выезжал на место преступления, потому что даже себе не признался бы никогда, что на этом самом месте всякий раз чувствует полную свою беспомощность и растерянность. Никогда не знает, с чего начать, и от этого впадает в тихую злобную панику. Хорошо, что есть методика следственной работы и дознания – тупая, негибкая методика, если применять ее – никогда ничего не расследуешь. Но она есть – и вот в такие первые минуты можно за нее ухватиться.

По этой же причине Воротова немыслимо раздражала шапкозакидательская уверенность давнего друга и почти постоянного напарника старшего оперуполномоченного Славки Кудряшова. Вот кто всегда знал, что следует предпринять, и немедленно развивал кипучую деятельность.

Но если бы Игорь Воротов в минуты охватывающей его паники и растерянности мог видеть себя со стороны – он с удивлением обнаружил бы спокойного, рассудительного, чуть мрачноватого, опытного сорокалетнего следователя, несуетливо стремящегося к цели.

– Ну что? – подошедший легкой походкой Слава Кудряшов разминал туго набитую сигарету. – Обошел соседей, тех, кого мы успели разбудить – никто ничего не видел, не слышал. Завтра ребят еще запущу, конечно. Но чувствую, без мазы. Если бы она орала – кто-нибудь да услышал бы. Эй, господин Воротов, не делайте такое умное лицо – вы же работник прокуратуры.

Сверху им свистнули и замахали – поднимайтесь, мол.

Кудряшов глубоко затянулся сигаретой, сунул руки в карманы и, по-блатному прилепив сигарету к губе, зашагал впереди. Воротов терпеть не мог уголовных замашек своего напарника.

Розыскная собака след не взяла. Запуталась уже в подъезде. Скулила теперь в машине дежурной бригады, утешаемая инструктором. “Даже собака переживает,– тоскливо подумал Воротов,– но ее хоть есть кому приласкать”.

На самом деле, следователь по особо важным делам Игорь Владимирович Воротов никогда не нуждался в утешении. Но неизменно сочувствовал тем, кому это было необходимо. Еще в детстве, поняв, что родился хлюпиком, что выше метра шестидесяти, по всей видимости, не вырастет, Игорь решил, что необходимо заняться своей мужественной природой прицельно, основательно, не жалея сил и времени. Нет, он не комплексовал, просто планомерно стал добавлять себе то, чем обделил его Господь. И теперь только очень плохо знавшие, а скорее впервые увидевшие его люди могли заподозрить в этом невзрачном, хрупком, маленьком очкарике то же содержание, что сулила такая непрезентабельная форма.

Другие знали и про его редкую работоспособность, и про его удивительный дар анализировать одновременно десятки, сотни фактов, и про отсутствие свойственных мужчинам невысокого роста сложностей в характере, и про черный пояс каратэ и многие призы на международных соревнованиях. Собственно, со Славой Кудряшовым – суперменистым высоким красавцем – они на почве каратэ и сдружились. Раз в неделю Игорь вел занятия для коллег. Бесплатно, разумеется. Кудряшов, попав в первый раз в зал и увидев Игоря в бою, был настолько поражен, что, презрев гордыню, напряг всю свою коммуникабельность, чтобы закорешиться с Воротовым и старался до тех пор, пока они оба не выяснили для себя, что встретились не случайно, что они могут по-настоящему стать друзьями друг другу.

– Ну че, – говорил в лифте Кудряшов,– одинокая бабенка. 40 лет. В анамнезе никаких мужей-детей, одни посещающие мужчины. Гаданием промышляла. Экстрасенсорикой. Не смотри на меня, как солдат на вошь – так сказала бы моя бабушка. Гаданием. На картах. И – лечила. Привороты – отвороты и прочая хренотень. Очереди к ней были – с первого этажа тянулись по черной лестнице вплоть до ее 14 -ого. Соседи роптали – так она запретила клиенткам пользоваться лифтом – только пешком. Ведьма! Соседи при Советской власти участковому анонимки писали. Но лично подтвердить боялись. Порчу, говорят, насылала. Ну. А потом, когда экстрасенсорика в моду вошла, сами бегать к ней стали, просили Христа ради посодействовать. Короче, со слов свидетелей, потерпевшая владела умением бесконтактного воздействия на человека, кое – воздействие – могло причинить последнему моральные и физические страдания, влекущие разной степени расстройства здоровья. Игорь, а ты что хотел, чтобы я среди ночи тебе всех ее клиенток-дурочек представил? Клянусь, ничего особенного они тебе не скажут.

– Уже семь утра,– сурово прервал Воротов Славкино канюченье, – ну хоть что-нибудь ты узнал?

У двери квартиры номер 169 прохаживался круглолицый и усатый капитан Мальцев. После анонимного звонка на центральный пульт, принимающая соединилась с отделением полиции. Мальцев, дежуривший в ту ночь, добросовестно поднялся в указанную квартиру, прислушался у двери, нажал кнопку звонка. Никто не шелохнулся в недрах квартиры. Капитан поколебался еще немного – будить ли соседей, все же три часа ночи. Спустился вниз и на всякий случай обошел дом, чтобы заглянуть в окна квартиры на 14 этаже – может, свет есть или еще что… Тут-то и наткнулся на распростертое тело.

Понятые были беспристрастно спокойны. Будто на подобных процедурах им приходилось присутствовать каждый день. Во всяком случае, по пятницам еженедельно.

Звезду театра и кино, заслуженную артистку России Екатерину Померанцеву разбудил телефонный звонок. В трубке рыдали. Померанцева с трудом узнала Нинкин голос.

– Катя, Катя,– захлебывалась слезами Нинка, – Катя, Алевтина… Алевтина… Она ночью выбросилась из окна… Катя, ты слышишь? Ночью… Из окна… Ко мне полиция приходила… Из окна… Ночью…

Померанцева взглянула на будильник: часовая стрелка едва подбиралась к цифре 8.

– Если это было ночью,– холодно проговорила Померанцева, – чего ты сейчас-то рыдаешь?

И в сердцах грохнула трубку.

В квартире номер 169 не пахло – разило – обильно разлитыми дорогими духами.

Воротов велел экспертам взять воздух на пробы и мрачно уселся на кухне. Танцующей походкой подгреб Кудряшов:

– Сдаюсь, гражданин начальник, не бейте только ногами по голове – все скажу.

Разъяренный взгляд Воротова разбился о наивно просящий взор голубых Славкиных глаз.

– Хочешь говорить – говори.

– Если честно – чует мое сердце: шлепнули бабу во цвете лет.

Воротов и сам был уже в этом уверен, но из упрямства спросил:

– С чего бы это?

– Алевтина Григорьевна Коляда по образованию фармацевт. Ты видел когда-нибудь живьем этих душечек в белоснежных халатах? Неужели ты думаешь, что кто-нибудь из них – при необходимости – выберет такой варварский, кровавый, грязный способ, как самобросание с четырнадцатого этажа?

Труп увезли, экспертная бригада, наконец, закончила работу и уехала. Капитан Мальцев проводил экспертов до лифта, вытер ноги о половичок и шагнул в сто шестьдесят девятую, захлопнув за собой дверь.