Женская месть

– Так как же вы, Лариса Павловна, не “проинтуичили” заранее смерть своей подруги?

– Да именно потому, что она была моей подругой, и я ее слишком хорошо знала. Господи, неужели не понятно? Я же вам только что долго объясняла – почему.

Верещагина замкнулась. Замыкалась она быстро, как устрица. Вот только что была видна нежная, беззащитная субстанция, вдруг – хлоп – непробиваемая твердость. Верти в руках, сколько хочешь, но это будет уже другое существо.

– Предположим, – не сдавался, однако, Кудряшов, – Но как же вы тогда догадались, что Алевтины Григорьевны больше нет?

– Не знаю, честно, – Верещагина и в правду выглядела растерянной, – Я возвращалась от Кати. Было часа три, по-моему. Народу на улицах – никого. Я остановила машину, открыла окна. Я люблю, когда раннее утро, когда усталость после бессонной ночи… Я вспомнила Алевтину, она тоже любила эти часы, она и ложилась-то спать где-то после пяти утра, не раньше. Говорила: только с полуночи до пяти и живет, остальное время – пустое. Я не могу вам объяснить, что произошло. Но я вдруг поняла, что Алевтины больше нет. Нет и все. Мне стало страшно.

Лариса вдруг резко затормозила, примостилась у обочины.

– А потом, – услышал Кудряшов, – потом я позвонила из автомата в полицию. Я побоялась ехать сама.

Кудряшов, наконец, посмотрел на Верещагину. Лицо ее было бледным, и Слава подумал, что она еще хорошо держится после бессонной ночи.

– Вы мне не верите? – жалобно спросила Лариса, и Кудряшов понял, что ей очень важен его ответ.

– Верю, – соврал.

– Вы просто успокаиваете меня.

– Почему? Верю. Может, я сяду за руль? Вы устали…

– Я устала, – согласилась Лариса, и они поменялись местами. Кудряшов лихо вписался в сплошной лязгающий металлом поток.

Что бы как-то развлечь Ларису, Кудряшов бодро ляпнул:

– А вы вообще-то не из пугливых. Так лихо водите машину…

– Вы мне это уже говорили, – расстроено ответила Верещагина, – Не надо меня утешать, – и заплакала.

Теперь уже Кудряшов затормозил и долго вытирал Ларисе слезы своим большим, надушенным одеколоном “Консул” платком. Верещагина рыдала. Присутствие мужчины рядом вовсе не стесняло ее, наоборот, она ухватилась за Славу, прижалась к его плечу и рыдала отчаянно. Кудряшов гладил ее по голове, целовал в мокрые щеки и шептал что-то успокаивающее. Она изредка поднимала на него глаза, переставала плакать, но расслышав: “Все будет хорошо, ну, что ты, все будет хорошо”, – пускалась в рев опять.

Наконец, Лариса стала всхлипывать все реже, отстранилась от Кудряшова, достала из “бардочка” косметичку, глянула на себя в зеркало, охнула и принялась наводить на лице порядок. Кудряшов, чтобы не мешать ей, вышел из машины. Прогуливаясь по тротуару, он пытался отогнать порочащие его как сотрудника уголовного розыска, находящегося при исполнении, мысли об этой женщине, которая только что была так беззащитна в его руках.

Бесплодные эти попытки были прерваны резким звуком: Лариса сигналила ему. Она была уже в порядке. И даже улыбалась. Улыбка у нее была замечательная, доверчивая, не оставляющая сомнений, что адресат ее – лучший друг.

Не без грусти Кудряшов подумал, что женщины ему уже давненько не доверялись. Обычно дамы чувствовали его свободную мужскую силу и абсолютное нежелание создавать семью. Их и влекло к нему, наверное, это чувство опасности. Как показывает статистика, большинство из тех, кто играет в рулетку – женщины, и, соответственно, большинство из тех, кто по-крупному проигрывает, тоже женщины. Они азартны, даже если тщательно скрывают это под своим консерватизмом и стремлением к стабильности. На самом деле, тихая гавань нужна женщинам только для того, чтобы удобнее было совершать дерзкие пиратские вылазки в бурное море. Но часто бывает так, что, найдя эту гавань, дамы забывают, зачем она им, собственно, была нужна, и поселяются здесь на веки вечные. Но это уже из области женской логики и женской непоследовательности в желаниях.

– Ну что? – примирительно сказал Кудряшов.

Лариса простодушно посмотрела на него:

– Вы настоящий мужчина, не испугались женских слез.

Одобренный, Кудряшов принял суровый вид, может быть, даже слишком суровый при данных обстоятельствах, завел машину, и они покатили дальше.

– Боже, как хорошо, – говорила Лариса, – как хорошо, когда рядом мужчина. Я так устала, знаете, Слава, я так устала быть одна и все брать на себя…

– Что ж, такая женщина и одна, – Кудряшов спохватился, стал ругать себя за банальнейшую фразу, которой не позволил бы себе и двадцатилетний пацан, но было поздно. Лариса опять захлопнула свою непробиваемую раковину.

В подъезде пшеничноусый капитан Мальцев, как видно, давненько переминался с ноги на ногу. Однако ожидание его не было заполнено полезным делом, а посему капитан по прибытии вышестоящего начальника тут же отправился за понятыми. Кудряшов с Ларисой остались ждать у двери квартиры Коляды.

Верещагина курила с такой нервной отрешенностью, что Кудряшову стало и вовсе ее жалко. Ему захотелось бросить все, сейчас, немедленно, и увести Ларису куда-нибудь, где растут тюльпаны и стоят на одной ноге розовые фламинго, где безлюдно и тихо, тепло и спокойно.

Лариса потушила сигарету, подошла к Кудряшову близко-близко, посмотрела на него снизу вверх и прошептала:

– Я боюсь.

Неожиданным для него самого жестом Кудряшов сгреб ее в охапку, и руки Ларисы замкнулись на его шее. Нескоро Лариса отстранилась:

– Сейчас сюда придут…

Кудряшов не отпускал ее. Лариса улыбнулась:

– Ты очень хороший…

… Появившиеся Мальцев и понятые могли бы убедительно засвидетельствовать, что Лариса и Кудряшов находились на вполне безопасном расстоянии друг от друга.

Сорвана печать. Открыта дверь. И все стоят, не зная, кому войти первым. Не дав затянуться замешательству, Лариса переступила порог. Прошла на кухню, потом в комнату, перешла во вторую. Постояла.

– Здесь все осталось так, как было? Как было тогда, ночью? – спросила глухо.

Мальцев кивнул. Кудряшов наблюдал за Верещагиной исподлобья. “Вот интересно, кто кого соблазняет – она меня или я ее?” Вопрос остался открытым.

Кудряшов не утруждал себя серьезными отношениями с женщинами. И более того, с годами он привык к легким, необременительным связям, в основном с женщинами замужними, чтобы все было без обид. Но к тридцати пяти годам Слава подустал, пропал охотничий азарт, перестала радовать новизна. Хотелось… Да черт знает, чего хотелось. Доверие к нему Ларисы сбило Кудряшова с толку. Он вдруг вспомнил, что так бесстрашно кидались к нему девушки, когда он был еще в поре молочной спелости и не чувствовал себя мужчиной, способным обмануть женщину.

Лариса ходила по комнате в растерянности. Трогала упавшие на пол книги, бумаги на столе. Будто хозяйка после разгрома, которая не знала, с чего начать уборку.

– А что, – спросил Кудряшов. – здесь действительно всегда был такой беспорядок? Как сказала бы моя бабушка – жандарм с лошадью потеряется.

– Это не беспорядок, – процедила сквозь зубы Лариса, – это так кажется.

Понятые сидели нахохлившись. Лариса посмотрела на них с удивлением, будто спрашивая себя, откуда в доме эти посторонние существа. Перевела взгляд на Мальцева. Кивнула Кудряшову:

– Да, в этой комнате так было всегда. В гостиной – прибрано, а в кабинете так.

Из-под стола с гнутыми ножками выдвинула коробку. Коробка была пуста.

– Нет архива.

– Архива?

Лариса молча обошла еще раз комнату, заглянула в другую, вернулась.

– Архива не вижу, – сказала она, – можно еще поискать, конечно, но хранила его Алевтина вот в этой коробке. Записи там разные о клиентах, о болезнях, чем лечила, человек поправился-не поправился, что предсказала – сбылось-не сбылось. Алевтина даже у меня брала астрологические карты разных людей. Хотя это, конечно, не хорошо, вроде бы как я нарушала тайну чью-то. Но Алевтина все пыталась научиться таким образом астрологии. Считается, если большой архив и есть возможность сравнивать, вроде бы можно сказать о человеке точнее…

– Вроде бы?