Женская месть

Они помолчали.

– И что? – Померанцева посмотрела в испуганное Нинкино лицо.

Вопрос повис в воздухе.

Кудряшов все-таки ухватил пару часов сна, пока его ребята собирали информацию об Алевтине Григорьевне Коляде. Ничего полезного для следствия информация эта, прямо скажем, не несла, и Кудряшов ехал сейчас в прокуратуру к Воротову, так и этак крутил факты, думая, как бы выгоднее, значительнее их преподнести.

Алевтина Григорьевна Коляда. Родом из-под Архангельска, деревенская. Любила рассказывать, что ее мать в 16 лет сбежала с цыганским табором неведомым ветром занесенным в комариные северные просторы, потом вернулась в деревню, родила дочку, бросила на руки деда с бабкой, а сама подалась в город, да и сгинула. Бабка Алевтины была ворожейкой. В каждой деревне такая есть. Травки собирала, роды принимала… Она-то, дескать, и передала свои знания внучке. Да плюс еще цыганская кровь…

Непонятная, странная деталь: Алевтиной Алевтина стала только при получении паспорта. До этого ее все звали Елизаветой, Лизкой. К сожалению, сельсовет не единожды горел, и посему проверить, какое имя было записано при регистрации новорожденной – не представляется возможным.

Что бы там ни было, получила паспорт, приехала в Москву и поступила в медучилище – Алевтина Григорьевна Коляда. На стипендию, известно, не проживешь, стала подрабатывать массажисткой. Своя клиентура появилась мгновенно – руки у Алевтины были по-деревенски сильными, к тому же рассказы о бабке-ворожейке – светские московские матроны считали за честь разжиться у наследницы тайных знаний травой “для цвета лица”, от “сглаза”, “на удачу”… В те времена еще не печатались миллионными тиражами тексты заговоров и оберег. Алевтина же знала их множество – слухи о ней поползли по Москве, словно змеи, искушая почтенную публику.

Алевтина жадностью не страдала, наоборот, отдать готова была последнюю рубаху: лечила, привораживала-отвораживала, снимала порчу… Денег не просила за это никогда. Дадут – хорошо, не дадут – Бог с ними, с деньгами. Но люди – существа благодарные. Не бедствовала Алевтина. Жена одного высокопоставленного чиновника, признательная за возвращение в лоно семьи мужа, устроила ей московскую прописку и крохотную комнатку в огромной коммуналке.

С тех пор прошло 20 лет. Алевтина поменяла несколько квартир, несколько машин и несколько объектов личной жизни. Людей вокруг Коляды крутилось такое множество, что у Кудряшова от осознания объема предстоящей оперативно-розыскной работы начался спазматический кашель.

Видимо, цыганская кровь и в самом деле имела место – отношения Алевтины Коляды с людьми и с деньгами были полны неразрешимых противоречий. С одной стороны, Алевтина тратила деньги, не считая, в доме у нее до последнего времени толпились приживалы и приживалки, своим возлюбленным Алевтина дарила мебельные гарнитуры и машины, причем такие, каких у самой-то не было. Бабушка Кудряшова в таких случаях говорила: “Не отличишь богатого от тороватого”. От щедрого, то есть. С другой стороны, при такой-то свободе обращения с материальными ценностями Коляда постоянно говорила о деньгах. Она любила рассказывать о несметных богатствах своих клиентов, она всегда подчеркивала, что сама тратит на жизнь огромные суммы – что и в самом деле соответствовало действительности, поскольку за то, что стоило рубль, Алевтина зачем-то платила пять. Но – такое уж у Коляды было представление о роскоши. Нет, нельзя сказать, чтобы Алевтина Григорьевна спокойно относилась к деньгам. Они были для нее очень важной частью бытия. Но не сами по себе. В купе с влиянием на людей, вместе с царствованием над их судьбами и душами.

Впрочем, все это было скорее Кудряшовскими догадками, ощущениями от полученной информации. Воротову Слава намеривался передать факты. Только факты.

Кудряшов легко вбежал на третий этаж прокуратуры, распахнул дверь кабинета Воротова и словно споткнулся – обстановочка здесь была, прямо скажем, натянутая.

Игорь, разъяренный, но сдерживающий себя, не выпуская из рук телефонной трубки, кивнул:

– Вот, познакомься. Еще одна ясновидящая. Лариса Павловна Верещагина. Которая вдруг в ночи поняла, что подругу Коляду убили, и позвонила нам в милицию. Вот так, вдруг посетило ее откровение в виде знания. Так я объясняю, Лариса Павловна?

– Боже мой! – молодая женщина, сидевшая в уголке, подняла глаза к потолку, – говорите, что хотите. Я вам больше ничего объяснять не буду. Вы – жестокий, тупой человек.

– За оскорбление – ответите, – вступился за друга Кудряшов, – И вообще. Гражданочка, вы здесь не на базаре: “буду-не буду”. Обязаны отвечать – по закону.

Верещагина таким взором смерила Кудряшова, будто он объявил себя сейчас, прилюдно, наследником царского престола, отобрав этот титул лично у нее, у Верещагиной.

– Вы на меня взгляды не кидайте, – нашелся Слава, – прокурор санкцию подписал? – деловито спросил у Воротова.

– Не подписал и не подпишет, – засмеялась вдруг Верещагина, нахальная эта дамочка.

– Подпишет. Если выяснится, что вы врете, – нет, Воротов положительно был в ярости. Никогда Кудряшов не видел, чтобы галантный Игорь так разговаривал с женщинами.

Верещагина замолчала, всем своим видом изображая крайнее пренебрежение к происходящему. Даже какая-то тень сожаления прошла по ее лицу: мол, не ведают, что творят, какой с них спрос?

Воротов бросил трубку телефона:

– Молчит телефон у вашей подружки. Значит так. Вы тут, Вячеслав Степанович, посидите с задержанной, послушайте ее сказки, а я сейчас все выясню и приду, – выскочил, как ошпаренный.

Верещагина немо курила и болтала ногой. Размер обуви у нее был цыплячий: максимум тридцать пятый. Ручки маленькие, косточка на запястье торчала, как у худенького ребенка. Как говаривала бабушка Кудряшова: “Маленькая собачка – до старости щенок”. Сигарета Верещагиной не шла – как если бы курила пионерка. Но, при всей этой цыплячьей внешности, было в Верещагиной что-то очень взрослое, не во всех даже сорокалетних женщинах встречающееся. Кудряшов поразмыслил и решил, что это ее порочность. “Порочная она женщина”, – подумал Кудряшов и посмотрел на Верещагину с интересом. “Добродетель нуждается в украшении – порок притягателен сам по себе”. Что верно, то верно.

– У вас есть какой-нибудь журнальчик, полистать пока? – издевалась Верещагина.

– Ничего. Скоро вам будет весело.

– Мне-то весело не будет, это точно, – бравада подевалась куда-то, на Кудряшова смотрела сейчас совсем другая женщина, женщина в горе, ранимая, страдающая.

Помолчали немного. Вдруг Лариса тряхнула головой, и Кудряшов поразился мгновенной смене ее настроения.

– А вот скажите, Вячеслав Степанович, ведь вы совсем не такой, как ваш друг, – Верещагина лукаво прищурилась, – Вы ведь, Вячеслав Степанович, Лев, наверное, по гороскопу?

Кудряшов хотел сказать что-то вроде: вопросы тут мы будем задавать. Но решил, что это слишком уж шаблонно прозвучит для работника уголовного розыска. Шаблонов он старался избегать.

– Да. Я – Лев, – гордо ответил.

– Вот я и удивляюсь, как вы сподобились выбрать себе эту профессию. Здесь нужно так много Сатурна…

– Чего-чего? – угрожающе пророкотал Кудряшов.

Верещагина рассмеялась и махнула рукой:

– Не бойтесь.

– Я? – “Ну и наглость!”

– Вас не хотела обидеть, – примирительно сказала Верещагина, – Никто не лишен чувства страха. Страх – это такая же реакция организма на опасность, как боль. Без страха человек не смог бы прожить и дня. Он обязательно попал бы под машину, был бы избит хулиганами при попытке заступиться за девушку. Или, будучи при исполнении служебных обязанностей, предположим, полицейских, завел бы роман с подследственной. И вообще – натворил бы кучу глупостей. Но – человека спасает страх. Страх – от слова «сторож». Да, спасает. Правда, не всегда, – вздохнула Верещагина.

– Вас, например, не спас.

– Да, если бы я знала, что все так обернется – звонить в полицию побоялась бы. Знаете, мне эти посиделки с вами… Но ведь надо же было что-то делать. Человека убили.

– С чего вы взяли, что убили?

– Но ведь Алевтины больше нет, – Верещагина пристально посмотрела на Кудряшова, – Как это случилось?

Кудряшов молчал, решал, что ему сейчас выгоднее, послушать версию Верещагиной или потомить ее.

– Расскажите, пожалуйста, – попросила Лариса.

– Коляда… – Кудряшов долго подбирал пассивно-нейтральный глагол, – упала из окна своей квартиры.

Верещагина снова потянулась к пачке сигарет.

– Но, может быть, несчастный случай, – неожиданно для себя сказал Кудряшов. Ему почему-то захотелось утешить эту женщину, – или самоубийство.

– Несчастный случай? – мотнула головой Верещагина, – Алевтина окна соседку нанимала мыть. И вообще, безумно боялась небытия. О самоубийстве вообще говорить смешно, – добавила устало.

Они помолчали.

– На Алевтине были кольца, когда ее… когда она погибла?

– Кольца? – переспросил Кудряшов, – на руках? Нет, не было. Это важно?