– В Москве, – ответила девочка.
Парень присвистнул.
– В Москвеее… А у нас как оказался?
– На автобусе.
– На каком еще автобусе?
– На рейсовом, блин! – Катя вдруг разозлилась, вскочила со стула. – Слушай, мне это надоело! Я в ваши игры не играю! Скажи мне, как обраться до мемориала Славы, и я пойду.
– До чего?!
– Слыш, – она "включила" крутую девчонку, – ты сам не местный что ли? Сегодня у вас тут день освобождения города от немцев, историческая реконструкция, а ты как с печи упал.
Парень смотрел на нее оторопело. Катя двинулась к выходу, собираясь уйти, и, неожиданно глаза наткнулись на отрывной календарь, висящий на стене. Катя подошла, посмотрела.
– Это что за раритет? – она полистала странички, – ты тоже что ли в представлении участвуешь?
– В каком представлении?
– Так! – она выставила вперед ладонь, – хорош мне голову морочить! Какое сегодня число?!
– Девятое декабря…
– Нууу…
– Сорок первого года…
– Какого года? – у Кати пересохло в горле и она, схватив стакан с остывшим чаем, отпила глоток.
– Сорок первого… – голос незнакомца был не менее удивленным, но говорил он вполне уверенно.
Кате показалось, что у нее заложило уши и защипало глаза. Она подняла руки, чтобы потереть их, и рухнула на пол.
Очнувшись, она почувствовала у себя под головой теплые колени. Мальчишка испуганно заглядывал ей в лицо.
– Фух, испугался, – засмеялся он, когда Катя завозилась и попыталась встать. – Лежи, а то опять сбрякаешь.
– Ты – девчонка, – добавил он чуть погодя, и Катя услышала, что он улыбается. – А я думал парень. Одета как парень. Тебя как зовут?
– Катя, – ответила она, – а тебя?
– Меня Миша. Михаил Новик.
– Катя Котова.
– Ну, понятно. Ты, наверно, от голода упала, такое часто бывает. Есть хочешь?
Катя отрицательно мотнула головой, меньше всего сейчас она хотела есть. Она все-таки собрала все силы и села на полу. Миша пристроился рядом на корточках.
– Миша, ты не шутил? Какой год ты сказал?
– Да какие шутки! Сорок первый. А что?
– Я, наверно, сошла с ума. Или сплю. Или сошла с ума и уснула. Этого быть не может!
– Да что не так-то? – Миша недоуменно посмотрел на нее.
– Да то, что сейчас две тысячи шестнадцатый!
– Какой-какой?
– Две. Тысячи. Шестнадцатый!
– Ты точно с ума сошла, – засмеялся Миша.
– Нет, погоди! – она затрясла головой, вспоминая. – Мы подъехали к монастырю… все пошли внутрь, а я… Слушай! Это кошмар просто! Этого быть не может! Это как в том фильме! Там черные копатели… Ну неважно, в общем они в будущее попадают во время войны, понимаешь?! И я так же! О, боже… О, боже…
Она металась по комнате, а Миша смотрел на нее, явно не улавливая нить разговора.
– О, боже! О, боже…
– Ты верующая что ли? – он уже почти опасливо смотрел на Катю, очевидно, уловив из всего речевого потока только слово "боже", – точно, блаженная какая-то.
– Ты не понимаешь! – Катя схватила Мишу за руку, – я попала в прошлое! Я живу в две тысячи шестнадцатом!
Он осторожно отцепил ее пальцы от своего рукава.
– Этого быть не может!
– А я о чем?! – она опять заметалась, – быть не может, но случилось! Только за что это мне? В фильме, там они в могилах солдат рылись, а я ничего такого…
– Ты про какой фильм твердишь? Какие могилы?
– Ой, да ты не поймешь! Слушай! Мне надо в монастырь вернуться, там ворота назад!
– Какие ворота?
– Ну проход, где я в вашем времени оказалась! Я там шла-шла, а вышла тут!
Миша помотал головой.
– Нельзя в монастырь! Там немцы кругом.
– Миша! – Катя снова схватила парня за телогрейку, – пойми, если я туда не попаду, я навсегда останусь в этом времени! А там мама… И папа… И…
Катя вдруг заплакала, уткнувшись парню в грудь. Не ожидавший такого, он сначала было отшатнулся, но потом осторожно сомкнул руки у нее за спиной.