Правдивые сказки

Все знали отца Петра, добр он был ко всем, а Ваньку даже грамоте выучил.

– Он самый. Поехал он, стало быть, в церкву Спасо-Николинскую на святки службу служить. Да не по деревне-то поехал, а прямою дорогой – через лес, стало быть. А в лесу заплутал, горемычный, и не упомнит, как затемно сделалось. Глядит, а дороги-то и нету вовсе. Замело разом. И что чудно, ветра-то ведь не было. А?

«Это Холод Иванович,» – смекает Холодоша.

– Вышел он на поляну широкую, а посередь ее большущий дуб стоит. А посередь дуба дупло. А из дупла скрип тягостный, будто кости скрипят стариковские.

«Это Мороз Васильевич,» – думает про себя Холодоша.

– А ночь темным-темна. И никого вокруг – ни живого, ни мертвого. И тишина какая жуть!

Ребята еще больше попритихли, уши навострили. А в деревне вечер глухой: коровы не мычат – сытые в скотинниках стоят, собаки не брешут – под амбары от холода попрятались, петухи голоса не подают – по курятням давно уж хозяйками позапрятаны.

Лишь маленькая птичка- синичка желтогрудая прилетела бог весть откуда, с ветки на ветку перескакивает, ближе к детворе подлетает, головку наклоняет – тоже послушать хочет.

– А из дупла того, слышь, лешак выскакивает, а заместо одежи – кора. А заместо рук – ветки, а заместо головы – гнездо совиное. А ног-то и нету вовсе. Ствол да и только. Ствол да и с корнями. Леший страсть как глядит на Петра и говорит по-человечьи: « Дай мне, говорит, одну ногу. Вишь, мол, у тебя их две, а у меня и вовсе ни одной.»

– А что тот? – шепотом спрашивает маленькая Машка.

– А что тот? Батюшка-то и не растерялся, смекнул зараз и заклинание святое изрек: «Старик-лесовик, ты к лесу, а я к дому привык. Тебе-то дупло, а мне и дома добро. Убирайся откуда взялся.» И крестом осенил себя вот так.

И Ванька показал, как крестился Петр.

Холодоша аж рот раскрыл от удивления. Шапка с него слетела. Он и не замечает. Снежинки падают ему на вихры, падают и не тают.

– Вовсе и не лесовик это был, – встряла в разговор конопатая девчонка Лушка. – А это русалка была лесная. Она на осине сидела, а не на дубе, да! И пела…

– Враки это! – запальчиво возразил Ванька.

– И не враки. А маменька мне сказывала. А ей кума ейная Глашка. А Глашке-то сам батюшка, он причащал ее.

– Да-да, русалка с хвостом рыбьим. Ей богу! – вмешался в разговор худенький долговязый мальчишка Гаврила. – Видал я сам давеча следы чешуйчатые на снегу в том перелеске. Тудысь с батяней за хворостом в самый раз хаживали.

– И шепчет русалка Петру: «Отдай свою ногу. У тебя их две, а у меня и вовсе никакой,» – тоже шепотом проговорила Лушка, и конопушки у нее на лице зашевелились сами собой. – И обчертил вкруг себя батюшка трижды круг, чтобы нечисть не тронула его.

Холодоша замер и не дышит совсем, не заметил даже, как снегом ножки его засыпало.

– И вовсе не так было, – заговорил какой-то незнакомый мальчишка. – А была там черная ворона. Вот такая… – Он широко развел руки. – И как каркнет: «Кар! Кар! Кар!»

Мальчишка захлопал руками, как крыльями, и запрыгал на одной ноге. Детвора засмеялась.

– Что смеетесь, дурачье? Ворона-то была не ворона.

– А кто?

– А бес ее знает… Только говорит она человечьим голосом: «Отдай мне свою ногу!» А опосля об земь как ударится. И обернулась…

– Кем? Кем? Царевной?

– Не… Ведьмою с костяною ногой.

– Оборотень! Это оборотень! – воскликнуло сразу несколько голосов.

– Во-во! Оборотень и есть. И плюнул он три раза да через левое плечо. Вот так: тьфу, тьфу, тьфу…

– Кто плюнул, оборотень?

– Сам ты оборотень! Отец Петр плюнул, вот кто.

– Бабкины сказки все это, – возразил кто-то.

– И не так было…

– Мне лучше знать!

Голоса ребят слились в один громкий гул. Спор разгорелся горячий, готовый перейти в войну. Холодоша вышел из оцепенения. Он только сейчас заметил, что уже по колено в снегу.

– Цыц, нехристи! – гаркнул строго Ванька.

Хор голосов мгновенно умолк, снег слетел с Холодошиных сапожек, синичка-желтогрудка встрепенулась и улетела.

– То-то что никто и не ведает, как оно все было…

Дети призадумались. Всем известно было лишь то, что случилось потом. Не знамо как, а наутро нашли батюшку мужики, далеко в лесной чаще нашли. Ходили на охоту и его увидали. Едва отогрели несчастного. А вот после того он и в самом деле стал хромать.

Ребята молчали, не решаясь спорить с очевидным.

– Ну и чудно у вас все! – первым нарушил тишину Холодоша своим звонким голосом.

Все разом оглянулись. В пылу спора никто не вспомнил о его существовании.

– Сколько-то вам всего ведомо, сколько-то у вас чудес случается. А вот я… А вот мне…

– Тебе ли грустить, тебе ли горевать об том! – разволновался Ванька. – Ты же ведь сам чудо и есть! Ты нам об себе лучше чего поведай, а мы зараз и послушаем и потешимся.

– Да что мне о себе рассказывать-то? – неуверенно произнес снежный мальчик и вопросительно посмотрел по сторонам.

– А что хошь рассказывай, хошь были, а хошь небылицы.

– Откуда ты есть взялся и чем живешь…

– И что ешь и что пьешь…

– Давай, Холодоша, не томи!

Ребята одобрительно закричали. Дюжина пар серых, карих, черных, голубых глаз пытливо уставилась в прозрачные печальные очи Холодоши.

А ему было чего рассказать. Поведал он, как был рожден однажды в морозную крещенскую ночь от маленькой яркой звездочки, упавшей с неба в зимушкинский пруд. Как долго скитался по лесам и перелескам, покуда не встретил двух добрых стариков-холодовиков. И как те научили его уму-разуму: деревья снегом укрывать, землю голую укутывать, на речке мосты леденить. Рассказал про то, как делил с ними ночлег, устраиваясь на пушистых сугробах или под широкими еловыми лапами. Про то, как питался снегом и лакомился сосульками. И что любимым делом его было скакать по высоким макушкам сосен да распутывать заячьи следы.