Женский приговор

Нужно было идти в гражданское право и бороться за изменения в семейном законодательстве, потому что в нынешнем виде оно крайне несправедливо и просто оскорбительно по отношению к женщине. Мужчина развелся – и свободен. Оставил ребенка бывшей жене и живет как хочет. Отслюнявил жалкие двадцать пять процентов на алименты, а остальное тратит на что вздумается. Красота! Хочешь пей, хочешь – новых детишек заводи, а хочешь – все деньги на хобби просаживай. Рыбалка там, охота или марки собирать, у каждого свои интересы.

У женщин совсем иначе. До развода помощь от мужа, может, невеликая, но была, а после – прекращается. Из сада он уже ребенка не приведет и за картошкой не сходит. И это никак не компенсируется ни ребенку, ни женщине. Алименты в переводе с латыни значит «питание», так эти жалкие двадцать пять процентов даже питание не покрывают, а ребенку много еще чего нужно. Не хлебом, как говорится, единым… Удобная одежда, книжки, игрушки, все это необходимо. Своя мебель, за которой приятно заниматься, а не устраиваться за маминым письменным столом, рискуя свалиться с пирамиды книг, которую тебе подложили между стулом и пятой точкой. Приходится рисовать и одновременно балансировать, ноги-то до пола не достают. Ирина была убеждена: чтобы ребенок рос любознательным и трудолюбивым, нужно дать ему максимальный комфорт, не заставляя тратить энергию на преодоление ненужных и бессмысленных препятствий. Ее страшно раздражали матери, которые давали своим детям, например, лыжи не по размеру и не по росту, с креплениями в виде матерчатых колец, куда надо совать ноги прямо в валенках, и искренне удивлялись, почему дети никак не могут овладеть правильной техникой. А потом привычка без конца преодолевать то, что можно легко устранить, въедается в голову, и дети берут ее с собой во взрослую жизнь, не только в личную, но и в профессиональную.

В общем, денег на ребенка требуется много, но отца это уже не волнует. Все расходы ложатся на плечи матери, для разведенных и одиночек даже придумали специальное унизительное словосочетание: «тянет ребенка». Чем же такие детки заслужили, чтобы их тянули, а не растили в радости?

Поэтому в интересах детей надо пересмотреть Семейный кодекс. Хочешь разводиться? На здоровье! Оставляешь жене с ребенком все совместно нажитое, и свободен. Только будешь платить не двадцать пять процентов, а шестьдесят. Что? Хочешь завести новых детей? Прости, но у тебя уже есть ребенок, ты не можешь его отшвырнуть, как неудачный черновик. Сначала поставь его на ноги, а потом уже плоди следующую партию безотцовщины.

Укладывая в холщовой сумке банку сметаны так, чтобы точно не перевернулась в автобусе, Ирина подумала, что, наверное, не рассуждала бы так строго, если бы у Валерия дочь была помладше. С другой стороны, как знать, может, он быстрее ушел бы от жены, если бы алименты составляли шестьдесят процентов. Совесть его была бы чище.

На сердце вдруг стало тяжело и тускло, будто туча опустилась, и Ирина сама не заметила, как очутилась возле винного отдела. «Может, взять? У меня большая сумка, если попрошу две бутылки, продавщица подумает, что я для праздничного стола… Выкинули бы какое-нибудь дефицитное пойло, там бы все хватали по две штуки в одни руки, и никто б не спрашивал, алкаш ты или нет».

Ирина быстро вышла из магазина, чтобы не поддаться соблазну. Она знает в лицо всех продавщиц, те тоже наверняка ее запомнили, а если как-нибудь выяснят, что она судья, получится нехорошо. На сегодня вино осталось, а завтра съездит в какой-нибудь магазин, где не была раньше и где никто ее не знает.

Советская женщина должна справляться со всеми своими обязанностями идеально, быть и ударником труда, и заботливой матерью семейства, не пренебрегать общественной работой и выглядеть приятно взгляду, но хорошим тоном считается делать все это на пределе сил. Жизнь должна быть не радостью, а подвигом: этим постулатом была пропитана вся атмосфера вокруг Ирины, поэтому ей всегда было немного неловко перед знакомыми дамами за то, что домашние дела занимали не больше часа в день, и делала она их скорее с удовольствием, чем как мученица. Она умела хорошо организовать быт и могла приготовить полноценный обед за двадцать минут чистого времени, стирала по принципу: «чаще – значит легче», а к уборке относилась как к чему-то вроде зарядки.

До развода было приблизительно так же, муж не жаловался и ушел от нее не потому, что она плохо его кормила или держала в грязи.

Работа и дом оставляли ей достаточно сил и свободного времени, Ирина до сих пор думала, что все у нее в порядке с бытом, но любовник все не уходил и не уходил от жены, несмотря на ясные обещания, и у Ирины начались какие-то панические идеи, что она не умеет вести дом, всюду у нее грязно и не убрано, и Валерий просто брезгует связываться с неряхой. Нормальная женщина обязана посвящать дому все время, остающееся от работы и сна. «Что ты больше хочешь – замуж или сидеть одной и читать книжечку?» – спрашивала себя Ирина и начинала то зеркало в ванной протирать, то выключатели, то дверные ручки. Должно быть так, чтобы Валерий мог в любой момент переступить порог ее квартиры и найти интерьер в идеальном состоянии.

Покормив Егорку ужином, она помыла посуду, протерла дверцы кухонного шкафчика, чтобы не осталось ни единого пятнышка, и начала мыть плиту, думая, какой женоненавистник спроектировал всю эту нехитрую систему именно таким образом, чтобы хозяйке было максимально трудно отчистить грязь. Специально, наверное, старался, чтобы женщина мучилась, вместо нескольких взмахов тряпкой придумывала бы разные хитрости и уловки, как достать въевшийся жир из глубоких щелей, и чувствовала бы себя скромной героиней.

Но мысли о новом деле не отпускали Ирину, и почему-то росло раздражение на Валерия, который расписал процесс ей, хотя она просила его этого не делать. Или?.. Он сказал, что ей надо расти. Действительно, в университете Ирина без особенных усилий завоевала репутацию блестящей студентки и закончила с очень высоким баллом, а после как-то застоялась. Сначала посвятила все силы мужу и ребенку, а потом последовал развод, явившийся для Ирины таким сокрушительным ударом, что она утратила последние профессиональные амбиции. Ей было больно даже дышать, и только мысль о том, что Егору надо что-то есть, заставляла Ирину каждое утро подниматься с кровати и отправляться на работу. Потом стало чуть полегче, она осознала свое положение «разведенки», и тут как раз старая председательница суда ушла на пенсию, а вместо нее прислали Валерия.

Ирина работала добросовестно, но чуть ниже своей «проектной мощности», как подтрунивал над ней папа, когда она в школе ленилась делать уроки и учить правила, зная, что и так получит пятерку. Валерий, несмотря на то, что любовник, один из немногих людей, которые видят в ней эту «мощность» и понимают, на что она способна. Вдруг он заботится об их общем будущем? Если (нет, лучше «когда») они поженятся, то трудиться в одном суде станет неудобно, так что, наверное, он старается, чтобы у нее появилась возможность выбрать другую работу…

От этой мысли Ирина повеселела и решила, что плита уже в порядке. Позвала сына и устроилась с ним на своем диване под пледом. У них это называлось «в норке». Сначала она почитала Егору про волшебника Изумрудного города, а потом началось самое интересное. Они выбирали книгу на иностранном языке (от старшей сестры Ирине перепало много детских книг на английском и французском), рассматривали картинки, и Егор сочинял какую-нибудь историю. Обычно он только спрашивал у матери, как зовут героев, а дальше следовал за своим воображением, и часто у него выходили прелестные истории, которые Ирина с удовольствием слушала. Но сегодня она отвлекалась на свои рабочие дела, вдруг почувствовав давно забытое тщеславие. Захотелось блеснуть, заявить о себе в профессиональной среде, показать всем, как безупречно она может вести процессы. И как знать, вдруг это действительно станет стартом хорошей карьеры? Ирина улыбнулась, представив себя судьей Верховного суда. Пусть тогда Валерий попробует не развестись с женой… Ладно, хватит мечтать!

Итак, дело Мостового. Все началось в конце ноября восьмидесятого года, когда в сквере неподалеку от Военно-медицинской академии нашли тело девушки. Несчастная была убита одним точным ударом ножа, следов сексуального насилия или какого-то иного глумления над телом не обнаружилось, и в основном разрабатывались версии убийства по личным мотивам или с целью ограбления, потому что денег при потерпевшей не нашли. С другой стороны, серьги, золотая цепочка и колечко остались на месте, карманы не были вывернуты, в них лежали ключи от квартиры, мелочь и «барбариска», и родители клялись, что крупных сумм у их дочери на руках не бывало и быть не могло. Семья была состоятельная, детям мало в чем отказывали, но много наличных не давали. На допрос вызвали молодого человека, с которым девушка встречалась последний месяц и с которым, по показаниям родителей, бурно поссорилась за несколько дней до смерти. Молодой человек не смог предоставить убедительного алиби, но пытался оправдаться тем, что якобы является «плохо переученным левшой». Его, мол, в детстве научили писать и есть правой рукой, но все остальное он по-прежнему делает, как привык, в частности, играя в теннис, ракетку всегда держит в левой. Почему-то этот детский лепет показался убедительным, и никаких серьезных следственных действий, чтобы доказать или опровергнуть причастность молодого человека, проведено не было. Ни судебно-медицинской экспертизы, ни обыска, ничего.

Ирина усмехнулась. Что ж, теннис – спорт не для народа, а для его слуг. Наверняка у мальчика оказались родственники, которые быстро пресекли неуместную активность следствия.

Через три месяца еще одна девушка была убита точно таким же образом, как первая. В другом сквере, но расположенном совсем близко от первого места преступления, а смертельный удар был идентичен первому. Ведущей стала версия о маньяке, и вопрос о причастности молодого человека отпал сам собой.

Следующее убийство, случившееся только через восемь месяцев после второго, подтвердило предположение о маньяке, но к установлению его личности не приблизило нисколько.

Девушки не были знакомы между собой и не имели никаких точек соприкосновения: учились в разных школах, поступили в разные учебные заведения и жили далеко друг от друга. Только первая жертва постоянно бывала в этом районе, навещала престарелую тетку, остальные оказались на пути убийцы случайно: одна поехала в магазин «Ткани», о котором было известно, что тут самый богатый выбор в городе, другая хотела устроиться ночной санитаркой и шла из клиники, где беседовала со старшей сестрой отделения, на беду, назначившей ей встречу во время своего вечернего дежурства.

Потом были еще три жертвы. Милиция усилила патрулирование района, привлекла добровольную народную дружину, оперативные комсомольские отряды дружинников, но безрезультатно. Темных скверов и глухих дворов в районе предостаточно, и преступник наносил удар так грамотно и быстро, что несчастная девушка не успевала позвать на помощь. Больше всего картина преступления напоминала убийство императрицы Австрии Елизаветы Баварской итальянским анархистом Луиджи Лукени. Женщина даже не поняла, что случилось, решила, будто случайный прохожий просто ее толкнул, и лишь через несколько минут почувствовала боль в сердце и умерла. В общем, убийца не так уж сильно рисковал быть схваченным в момент совершения преступления. Одну жертву нашли сидящей на скамейке в сквере: видимо, маньяк ударил ее ножом и усадил – в сумерках это со стороны, наверное, выглядело как ссора влюбленных, или молодой человек оставляет девушку на несколько минут, чтобы сбегать к метро за мороженым или за пирожком для любимой. Все преступления совершались в темные времена года – поздней осенью, зимой или ранней весной, обычно в оттепель, когда снег тает и на улицах так мрачно, что, отойдя метр или два от тусклого фонаря, человек совсем сливается с пейзажем. Темнота долгой ленинградской зимы, в которой так легко раствориться, хороша была и для сыщиков, но люди есть люди: милиция проявляла максимальную активность в первые недели после убийства, а потом волна энтузиазма спадала: мало что обескураживает так, как действия, не дающие абсолютно никакого результата. Потом наваливалась всякая другая работа, стражи порядка переключались на более свежие правонарушения, тут-то маньяк и наносил новый удар.

Дело казалось почти безнадежным, но в декабре, ровно через два года после первого эпизода, наконец произошел прорыв.

…Тут Егорка, еще минуту назад страстно рассказывающий матери о приключениях медвежонка Рикики, начал зевать, глаза стали закрываться. Ирина поцеловала его, крепко прижала к себе и, подождав, пока он уснет, отнесла в кроватку. Наверное, следовало растормошить ребенка, отправить умываться и чистить зубы, но у нее не хватило силы воли. Ирина просто сняла с сына шорты и рубашку и уложила в постель, тщательно подоткнув со всех сторон одеяло. Вспомнила, какую гигантскую очередь пришлось отстоять в Гостином Дворе, чтобы купить этот комплект постельного белья с машинками. Встала утром, а получила вожделенный текстиль незадолго до закрытия. Считай, целый рабочий день провела на ногах, в толпе, среди злых и взволнованных людей, потому что все боялись, что не хватит. К счастью, стихийно возникла боевая группа теток, четко отслеживающая исполнение святого принципа: «по штуке в одни руки». В тот раз ядро очереди оказалось даже более свирепым, чем обычно, Ирина сразу поняла: нечего и мечтать о том, чтобы договориться с впереди стоящим и сзади стоящим, чтобы придержали ей место, погулять, а потом вернуться. Пришлось «отбыть срок» от начала до конца, борясь с головокружением от духоты в универмаге, со страхом, что белье кончится прямо перед ней, и даже со злостью на женщин впереди себя – у многих из них наверняка девочки, которым машинки радости не принесут. Но они все равно возьмут, из принципа.

Как, в сущности, глупо и нерационально, что и она, и все другие люди честно трудятся на рабочих местах, выполняют свои обязанности, но для нормальной жизни этого оказывается недостаточно. Чтобы вести относительно приличное существование, полноценно питаться, находиться дома в приятной и уютной обстановке, хорошо выглядеть и проводить досуг мало-мальски интересно, приходится выполнять серьезную дополнительную работу, которая у некоторых граждан оказывается потяжелее основной. Бесконечное рысканье по магазинам, особенно в конце месяца, вдруг что «выбросят» для перевыполнения плана, стояние в очередях, интриги на работе, чтобы получить вожделенную подписку на «Новый мир» или другое лимитированное издание… Но и этого редко бывает достаточно. Приходится обрастать знакомствами, дружить с «нужными» людьми, договариваться, оказывать услуги, а этого Ирина не умела. Как бы ни хотелось ей одеваться получше, она не могла заставить себя заискивать перед необъятной бабищей – одноклассницей сестры и директором магазина «Галантерея». Кроме того, Ирина знала, что в сфере торговли вряд ли найдется человек, которого не за что посадить, а когда судья дружит с правонарушителями, это не делает ей чести.

Если вдуматься, странная ситуация: чтобы хорошо жить, хорошо работать недостаточно. Надо подворовывать, хитрить и унижаться, обязательно унижаться! И непременно лгать. А хочешь оставаться честным – бегай, как шакал, высунув язык, жди, когда тебе выкинут кость в виде финских сапог, например, и вступай за нее в схватку с другими шакалами. То есть все равно унижайся. Ну или ходи с гордо поднятой головой в ботинках обувной фабрики «Скороход»… Только далеко не уйдешь, потому что подошва через пять шагов отвалится.

А потом люди удивляются, что никто не хочет работать. Действительно, загадка, если за одни и те же деньги можно делать дело, а можно и не делать. Ну а главное, люди так устают от всего этого мельтешения, очередей, дефицита, бытовой неустроенности, что просто не успевают восстановить силы. Даже мужики, на которых не висит работа по дому. Человек отпахал свои восемь часов, час еще давился в транспорте, потом два часа толкался в магазине, пришел домой, а там в двух смежных комнатах пять человек сидят друг у друга на головах: он сам, жена, двое детей и глухая бабка, которая смотрит телик, включив звук на всю катушку. Дети ругаются, жена тоже… Да элементарно человеку не остаться наедине с собой, задницу не почесать спокойно! Ночью с женой не переспать, потому что бабка в этой же комнате, и глухая-то она глухая, но всякие охи-вздохи улавливает как локатор. Да просто не выспаться нормально, комната маленькая, душно, а бабка не дает проветривать, ибо ее продует. Человек просыпается по будильнику, с тяжелой головой, не отдохнувший, но целеустремленный, и прибывает на работу уже полностью опустошенный, потому что последние крохи энергии из него выдавили в общественном транспорте. Но он стоит в очереди на квартиру, ждет открытку на машину, где-то в далеком светлом будущем маячит новый холодильник, белоснежный и сверкающий, как айсберг, и, вдохновившись этими идеалами, человек встает к станку.

Интересно, чем это существование принципиально отличается от страшной беспросветной жизни угнетаемых классов до революции? Разве что тогда электричества не было и водопровода… Ну и телевизора, конечно, иначе откуда бы мы знали, как хорошо живем?

Ирина поцеловала Егорку, зажгла ему ночник, тихонько прикрыла дверь детской и вернулась к себе под плед, по пути включив телевизор. Радостным репортажем о невероятных успехах какого-то животноводческого хозяйства завершалась программа «Время». Голос журналиста был напорист, бодр и слишком уж оптимистичен, чтобы можно было ему поверить. Но таким тоном озвучивались все сюжеты – и о разных правительственных событиях, и о пуске очередной космической ракеты, и о небывалом урожае. Только когда речь заходила о событиях в капиталистическом лагере, голос диктора менялся и становился скорбно-торжественным, как на похоронах, тревожным и немного сочувствующим, так что зритель мог по одному только тону понять, как нелегко живется нашему брату пролетариату при капитализме.

Полюбовавшись на коров, которых сняли как-то вскользь, не захватив в кадр их тощие бока и заляпанные навозом ноги, Ирина взглянула на часы. Сейчас будет о спорте, потом прогноз погоды под очень душевную мелодию, а после покажут какой-нибудь художественный фильм, и, если повезет, он окажется интересным.

Она поморщилась, подумав, что одиночество превращает ее в старуху, которой уже ничего не интересно, кроме сплетен и телевизора. Кажется, она стала меньше читать и начала сторониться серьезных книг, не потому, что сложно, а стало не с кем обсуждать прочитанное. Раньше она и муж обменивались визитами с друзьями почти каждые выходные, и в будний день, бывало, заглядывала к ним какая-нибудь незамужняя подруга Ирины или друг мужа, не нашедший еще свою пару. Ребята с курса или школьные друзья – с ними было интересно, весело. Если кто-то доставал интересную книгу, она шла по кругу, всегда в доме были чужие книги, и всегда же какая-то часть библиотеки Ирины находилась на руках у друзей. Слушали музыку и даже смотрели самодельные фильмы – приятель мужа был кинолюбителем, и у него в гостях всегда ели и пили очень быстро, потом жена убирала со стола, шторы задергивались, на стену вешалась белая пеленка, приятель настраивал проектор, и начинался показ черно-белого немого кино о совместных вылазках на природу. В этом было какое-то волшебство и плутовство одновременно, мгновение, украденное у времени.

А вот пение под гитару в их компании почему-то не прижилось. Один из приятелей мужа одно время ухаживал за рыжеволосой девушкой с огромными томными глазами и утиным ртом. Вероятно, она была привлекательная и сексапильная дама, но гитара, которую она носила вместе с сумочкой, делала ее просто невыносимой. Вроде бы и играть она умела, и голосом бог не обидел, и песни выбирала неплохие, но в целом почему-то все это оставляло настолько отвратительное впечатление, что все краснели и отводили глаза, будто сами сделали что-то нехорошее. Девушка быстро исчезла из их компании вместе со своей гитарой, и Ирина позлорадствовала, не подозревая, что пройдет совсем немного времени, и исчезнет она сама. Развод будто выкинул ее из гущи жизни на обочину. Друзья мужа, понятное дело, остались с мужем, а ее собственные подруги почти все вышли замуж за друзей мужа, в чем она им активно содействовала. Да и вообще, разведенке иметь замужнюю подругу – это все равно что нищенке дружить с миллионершей: разница в положении непременно скажется. Одна будет сетовать на пустые щи, другая на мелкий жемчуг, но это ерунда. Гораздо страшнее, когда жалуешься на то, что муж храпит, той, у которой нет никакого мужа…

Господи, скорее бы Валерий уже созрел! Только брак с ним поможет ей вернуться к нормальной полноценной жизни, а то ни друзей, ни приятелей, даже не с кем поговорить. Ирина вскочила, быстро прошла в кухню и достала из шкафчика вино. После того как она налила бокал почти до краев, в бутылке еще чуть-чуть плескалось, и Ирина, прежде чем сообразила, что делает, допила эти остатки прямо из горлышка. На секунду ей стало страшно и мерзко: господи, как она выглядит со стороны – одинокая баба, присосавшаяся к бутылке! Она решила вылить вино в раковину и поставить точку на этом пристрастии, пока не стало совсем поздно. Но тут подумала, что это было просто автоматическое движение экономной хозяйки, точно так же она допила бы молоко или кефир, а когда заканчивается растворимый кофе или сгущенка, то она всегда ополаскивает банку кипятком, чтобы каждая молекула шла в дело. Так что ничего ужасного.

Ирина сделала маленький глоток, покатала вино по небу: обычная кислятина, или, как выражался папа, шмурдяк. Что ж, выбирать не приходится. Она отрезала себе два кусочка сыра, положила их на красивое блюдечко из сервиза и села за стол. Странно теперь думать, что еще два года назад в этой кухоньке было тепло, весело и уютно, шумел закипающий чайник, пахло свежей сдобой, и всегда кто-то смеялся – или муж, или сама Ирина, или Егорка вбегал с хохотом и топотом в распахнутые родительские объятия.

Ирина потянулась к сыру, но есть не стала. Отрезая кусок, она не заметила синюю пластмассовую цифру, вдавленную в плотную корочку – Егор их коллекционировал и любил сам выковыривать.

Чтобы отвлечься от тоски, она вернулась к размышлениям о предстоящем процессе. Итак, после двух лет полного застоя дело резко сдвинулось с мертвой точки. Как часто бывает, помогла случайность. Когда следователь понимает, что действует маньяк, он дает оперативникам указание отрабатывать лиц, причастных к половым преступлениям, по-простому говоря, извращенцев.

Оперативники добросовестно проверяли эксгибиционистов и прочую такую публику, но без эффекта, пока некая Татьяна Дементьева не обратилась в милицию с заявлением, что ее изнасиловал гражданин Мостовой. Дементьева была несовершеннолетняя, поэтому в отделении к ее словам отнеслись внимательно и готовы были развернуть все положенные следственные действия, но тут появились родители Татьяны, заставили дочь забрать заявление и увели домой. Медицинское освидетельствование девушки не проводилось, поэтому оставалось только гадать, в чем тут дело: или Таня хотела таким оригинальным и доселе неизвестным людям способом за что-то насолить Мостовому, или же у нее ужасные родители, готовые на все, лишь бы избежать огласки. На всякий случай оперативники решили присмотреться к Кириллу Мостовому, одинокому мужчине двадцати шести лет от роду.

Кирилл рос единственным ребенком в семье известного физика и учительницы младших классов. Отец работал в оборонке, поэтому был обласкан властью, семья получила хорошую трехкомнатную квартиру, «Волгу» с гаражом и дачу в Васкелове. Кирилл учился в английской школе, посещал музыкальную и радовал родителей хорошими оценками. Идиллия закончилась, когда парнишка учился в десятом классе. Отец умер от инфаркта, а мать заболела ревматоидным артритом и быстро стала инвалидом. Несмотря на эти потрясения, Кирилл закончил школу с высоким средним баллом, но на дневное поступать не стал. Оформил отсрочку от призыва как единственный кормилец, устроился на работу молотобойцем в объединение «Реставратор» и поступил на заочное в университет на филфак. Казалось бы, достойные, мужские поступки человека, оказавшегося вдруг в тяжелых жизненных обстоятельствах.

Но судьба становится к юноше все суровее и суровее. Когда он учится на третьем курсе, умирает мать. Он не пытается перескочить на дневное, чтобы избежать армии, а как добропорядочный гражданин идет в военкомат, призывается и отправляется сначала в учебку, а потом матросом на подводную лодку и честно служит три года на Северном флоте. Демобилизовавшись, даже не пытается восстановиться в университете, а возвращается в объединение «Реставратор», где становится искусным кузнецом ручной ковки. Первая шероховатость: почему человек не хочет продолжить образование, тем более когда к этому нет никаких препятствий? Взрослый парень, отдавший долг родине, – да это идеал студента. Его бы зачислили на вечернее точно, а то и на дневное.

Но вместо респектабельной судьбы ученого-словесника Мостовой выбирает тернистый путь андеграунда. Сначала подводник, потом андеграунд, то есть подземник, улыбнулась Ирина, так и тянет его спрятаться.

Кирилл становится лидером рок-группы с претенциозным названием «Мутабор». Он пишет стихи и музыку и является вокалистом, а еще в группу входят два гитариста, клавишник и ударник.

После смерти родителей в исполкоме решили, что трехкомнатная квартира для одинокого молодого охламона – это слишком жирно, и подселили к нему двух старушек, оставив парню самую маленькую комнату. Что ж, Кирилл не возмущался, не жаловался, хотя мог бы, а старушки характеризовали своего соседа положительно. Тихий, трезвый, любезный, чистоплотный, просто мечта, а не сосед.

Зато дачу, которую не смогли отобрать ни родственники, ни государство, Мостовой превратил в настоящую студию звукозаписи, работавшую почти круглосуточно. Многие группы записывали свои подпольные альбомы именно там.

После смерти отца Кирилл продал машину, а гараж остался, и Мостовой разрешил им пользоваться старому приятелю отца. Официально безвозмездно, ну а как оно там на самом деле, бог его знает.

…Ирина выпила еще чуть-чуть, растягивая удовольствие. С появлением магнитофонов запрещать идеологически невыдержанную и просто стихийно возникающую музыку стало проблематично, поэтому репрессии сменились тотальным игнорированием. Граждане могли на своих личных магнитофонах сколько угодно слушать Высоцкого и других самодеятельных исполнителей, но в поле официальной культуры их просто не существовало. Лишь в конце жизни Высоцкий получил несколько пластинок и пару записей на телевидении, но в сравнении со всем его творческим наследием это была даже не верхушка айсберга. Только рок-группы не могли похвастаться и этим. Бедняги даже не удостаивались ругательных статей в прессе, всю мощь своего негодования журналисты обрушивали на западные группы. Местные дарования жили будто в параллельном мире, как грибы, которые широко раскидываются под землей тонкой и невидимой сетью грибницы, но прорастают наверх плодовыми телами. Так и рок-музыканты выкидывали периодически из своего подполья самодельные сборники на магнитофонных лентах, так называемый «магиздат». Среди них, как и среди грибов в лесу, попадались всякие, и поганки встречались почаще, чем благородные боровики.

Ирина не считала, что раз запрещено, значит, хорошо. Например, пресловутый «Архипелаг ГУЛАГ» она так и не осилила, хотя все будоражащие атрибуты самиздата – и почти «слепая» печать, и папиросная бумага, и прошивка суровой ниткой, были налицо. До научного труда трактат явно недотягивал, какой-то сборник страшилок и легенд, а для художественной литературы качество текста было слишком низким и сильно отдавало кликушеством. Очень трудно было поверить, что друзья действительно читали это ночь напролет, не в силах оторваться, как утверждали, передавая экземпляр дальше по эстафете. Она так и сказала мужу, чем спровоцировала первый серьезный скандал… «Но это же АРХИПЕЛАГ!!! – орал муж. – АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ!!!» – «Ну и что?» – пожимала плечами Ирина и пыталась объяснить, что сталинизм обличать нужно, но не так, потому что единственное оружие в борьбе с ложью – это правда, а не точно такая же ложь, только с противоположным знаком. Она пыталась убедить мужа, что когда-нибудь, когда преступления сталинского режима будут официально признаны, маятник шатнется в обратную сторону, и найдутся ушлые ребята, которые убедительно докажут, что в «Архипелаге» написана неправда, ну а раз так, значит, и вовсе не было никакого сталинизма, и культа личности, и лагерей не было никогда.

Да, тогда они крепко поссорились, не разговаривали почти сутки… Ирина сделала еще глоточек и поморщилась, вдруг сообразив, что с мужем не стеснялась раздавать оценки, а вот с Валерием уже иначе. Никогда она не выскажется прежде, чем уловит, что хочет услышать от нее любовник. Отец Ирины выписывал толстые журналы, когда «Новый мир», когда «Знамя», когда «Иностранную литературу», в зависимости от того, подписку на что удавалось урвать. Понравившиеся произведения он в конце года переплетал в самодельные альманахи, и один из них, с любимым «Счастливчиком Джимом» Ирина дала почитать Валерию, почти уверенная, что он тоже придет в восторг от этой светлой и легкой книги, без традиционной русской тоски и самобичевания рассказывающей о непростой судьбе интеллигентного человека. Но Валерий заявил, что в жизни не читал подобной чуши, и Ирина стала лепетать, мол, да, конечно.

Вообще у них, кажется, очень разные литературные вкусы, но разве это важно для семейной жизни? Суть человека раскрывается не в том, что ему нравится или не нравится, а в его поступках. А тут пока… Ирина зажмурилась и приказала себе думать о предстоящем процессе.

Бывший муж уважал рок, так что она тоже поневоле стала в нем разбираться, и кое-что ей даже нравилось. Не так, чтобы посвящать этому досуг, но послушать иной раз какую-нибудь композицию бывало приятно. Зарубежные группы нравились ей больше, а наши в основном казались подражателями. Некоторые произведения отечественных рок-музыкантов напоминали истерику капризного ребенка, требующего, чтобы на него обратили внимание во что бы то ни стало. Творческий метод одной группы, кажется, основывался на принципе «сделай сам» – они просто ставили слова в случайном порядке, предоставляя слушателям самим наполнить текст глубоким смыслом (подразумевалось, что он обязательно есть). Но «Мутабор» стоял особняком в этой самодеятельности. В его песнях Ирине чудилось что-то настоящее, человеческое, не сиюминутное. Не просто протест ради протеста. В общем, музыка была мелодичная, но не гениальная, голос Мостового тоже не поражал диапазоном, да и тексты не сказать чтобы поэтическое откровение. И все же что-то было, из-за чего становилось понятно: «Мутабор» – не просто явление молодежной моды, трусливо замалчиваемое властью. Среди других групп эта, наверное, меньше всех уделяла внимание критике советского строя, больше пела о любви, об одиночестве, о поиске себя. Группа завоевала сердце Ирины фразой: «Свет звезды целует шум волны, время и вечность влюблены». Не бог весть что, но сразу ожило воспоминание о первой любви, о ночи на берегу моря в Коктебеле… Потом она услышала веселую, даже разухабистую песню: «Что ж ты, милая, голову повесила, я умер, когда ступил на палубу подводного крейсера, и теперь каждый миг – подарок судьбы и бога, чтобы ты любила меня живого!»

А теперь выясняется, что автор этих песен – маньяк… Ирина сполоснула бокал и поставила на сушилку. Хотелось выпить еще, но спиртное в доме закончилось. Надо было купить тогда в гастрономе, подумаешь, две бутылки вина, ничего стыдного!

Она налила себе кофе и, прихлебывая кисловато-горькую жижу, стала думать дальше. Очень может быть, что кандидатуру Мостового на роль маньяка не стали бы дальше рассматривать, если бы один оперативник не вспомнил про традиционное морское оружие – кортик. Кирилл служил матросом, и ему этот атрибут не полагался, но мало ли что… Отправили запрос, и действительно: в части, где служил Мостовой, у одного офицера обокрали квартиру и унесли в том числе кортик. Кирилл в это время как раз находился на берегу, а не в походе, так что совершить кражу вполне мог. Конечно, зацепка очень жидкая, но судебно-медицинские эксперты дали заключение, что офицерский кортик как орудие данных преступлений подходит идеально, и за неимением других подозреваемых следственная бригада продолжила разработку рок-музыканта.

Наивно было бы думать, что если власти не смотрят в сторону русского рок-движения, то они за ним не присматривают. Разумеется, весь андеграунд буквально напичкан осведомителями КГБ, и ОБХСС там тоже пасется, ловит организаторов «левых» концертов. Ради такого благого дела, как поимка серийного убийцы, ведомства эти поделились оперативной информацией, но ничего полезного не сообщили, кроме того, что места обнаружения тел все находились неподалеку от привычных маршрутов Мостового на работу, на электричку или к друзьям. Очевидцев преступления не было ни в одном случае, но при расследовании первого и четвертого убийства нашлись свидетели, видевшие высокого человека в темной куртке и без шапки неподалеку от места обнаружения тела, а Кирилл как раз носил черную кожаную куртку, ходил без шапки и был весьма высок. Следственная группа приободрилась и установила за Кириллом наружное наблюдение. Несколько недель ничего не происходило, а потом Мостовой стал приставать к девице на улице и свернул за нею в темный и безлюдный проходной двор. Поскольку было известно, что маньяк не церемонится со своими жертвами, а наносит смертельный удар внезапно, оперативники не стали ждать, пока Кирилл обеспечит себе твердую доказательную базу, а сразу задержали его. По словам девушки, молодой человек якобы хотел ее проводить, потому что в районе орудует маньяк и ходить одной по глухим углам небезопасно. При умелой игре с фактами это обстоятельство вполне можно повернуть в пользу виновности Мостового – откуда он знает о существовании маньяка, если сам им не является? У нас, слава богу, не гнилой капитализм, мы не смакуем преступления и пороки человеческой натуры в средствах массовой информации. У советских людей другие интересы. Ну это так, крохотное перышко на весах правосудия, гораздо важнее, что при обыске у Кирилла в кармане нашли складной нож, из тех, что называют в народе перочинным, а правильнее было бы швейцарским. По словам Мостового, нож был подарком отца на шестнадцать лет, и с тех пор он всегда носил его в кармане, из всего множества лезвий используя в основном штопор.