Женский приговор

Действительно, нож не подпадал под категорию холодного оружия, по результатам экспертизы не мог быть орудием тех преступлений, в которых обвиняли Кирилла, и не нес на себе следов крови, но Мостовой приставал к девушке, имея при себе предмет, с помощью которого вполне реально лишить человека жизни, и не его вина, что не успел пустить его в ход.

При задержании парень вел себя спокойно, даже доброжелательно, не впадал в истерику, не оскорблял милиционеров, что сделал бы любой уважающий себя рок-музыкант, а с улыбкой выдал ключи от квартиры, дачи и гаража для производства обыска.

Когда следственная группа, очарованная таким стремлением к сотрудничеству, почти уверилась, что Кирилл не маньяк, и они напрасно теряют время, в отделении появился оперативник, работавший с семьей последней жертвы. Посмотрев в лицо Кирилла, он вспомнил, что видел его фотографию среди бумаг покойной девушки, но родители сказали, что это какой-то западный исполнитель. Дочка интересовалась современной музыкой, в доме постоянно мелькали заграничные пластинки, какие-то фотографии, даже иностранные журналы. Видно было, что это увлечение совсем не радовало родителей, а снимок Мостового лежал среди таких же кустарных изображений вполне узнаваемых физиономий Джона Леннона, Маккартни, группы Led Zeppelin и прочей подобной публики, поэтому оперативник решил не углубляться в эту тему без необходимости. Теперь необходимость, кажется, появилась.

В квартире Мостового не нашли абсолютно ничего интересного, только старушек напугали, и обыск на даче поначалу тоже обескуражил. Зная, что дача используется андеграундом как студия звукозаписи, члены следственной группы приготовились увидеть жуткую помойку, но кроме записывающей аппаратуры, все выглядело вполне среднестатистически. Даже груда пустых бутылок в сенях оказалась не больше, чем у законопослушных граждан. Кирилл объяснил, что, к сожалению, верна поговорка: «посади свинью за стол, она и ноги на стол», и только очень немногие личности умеют не наглеть, когда ты к ним доброжелательно относишься и разрешаешь пользоваться своими вещами. Если бы он позволил тут кому-то распоряжаться в свое отсутствие, оглянуться б не успел, как дача превратилась бы в притон. Поэтому правила у него жесткие: никто не бывает на даче в отсутствие хозяина, а если люди приезжают записывать альбом, то они именно записывают альбом, а не пьют или что похуже.

«Ага, – подумал следователь, – прекрасно! Если что-то найдем, не сможет возникать, что тут толпы народу пасутся без его ведома».

Но в доме пока ничего не находилось, и вокруг него тоже. Давно уже выпал и лег снег, земля оледенела до весны, и если Мостовой что-то закопал у себя на участке, ближайшие три месяца обнаружить это представлялось невозможным.

Оперативники, ни на что уже особенно не надеясь, приступили к обыску веранды и были наконец вознаграждены.

Сестра третьей жертвы уверенно указывала, что в прическе девушки был уникальный зажим для волос: жестяная основа с узкой пластмассовой пластинкой сверху, на которой написано «Lancome» и нарисована маленькая розочка. Этот зажим им из Польши привез дядя, бывший там на научной конференции, и с тех пор сестры постоянно ругались, кому сегодня надеть импортную штучку.

В тот роковой день победила старшая сестра, но при ней заколки не обнаружилось, и следователь предположил, что убийца забрал ее в качестве трофея.

Так вот этот зажим для волос нашелся у Кирилла на веранде под диваном! Следователь ликовал – наконец появилась убедительная улика, и он выжал из нее все, что только возможно: провел опознание зажима родителями и сестрой, приобщил к делу фотографию погибшей девушки, на которой в ее прическе ясно просматривалось это украшение, и отправил заколку на судебно-биологическую экспертизу. В замке обнаружили одинокий волос светло-коричневого цвета, женский, и групповая его принадлежность совпала с группой крови жертвы.

Когда зажим предъявили Мостовому, тот не смог объяснить, как вещица жертвы убийства оказалась у него на даче. Предположил, что потеряла какая-нибудь гостья, все же он – мужчина свободный, встречается с женщинами, и его приятели-музыканты часто приезжают не одни, а в сопровождении жен или возлюбленных. Кто угодно мог потерять заколку и не заметить, а потом она закатилась под диван, где пролежала бы еще сто лет, не случись этот обыск.

Гараж тоже обыскали, но, кроме возмущенных криков пожилого физика, ничего не добились. Кажется, он уже и забыл, что гараж принадлежит не ему, а Кириллу.

Мостового направили на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу, а тем временем следственная группа продолжала работать. Они тщательно проверили все эпизоды на предмет алиби Кирилла. Вдруг он лежал, например, в больнице или совершенно точно находился в другом городе в момент совершения хотя бы одного преступления, но нет. Напротив, первое убийство случилось через три недели после того, как Мостовой пришел из армии.

По новой опросили родных и друзей погибших девушек, и выяснилось, что первая жертва, студентка филфака университета, не то чтобы увлекалась музыкой, но вращалась среди золотой молодежи, а в этом кругу надо быть в курсе последней моды на все – на одежду, музыку, книги, фильмы и даже автомобили. Впрочем, там уважали настоящих «забугорных» музыкантов, какой-то несчастный молотобоец со своим кустарным роком вряд ли мог серьезно заинтересовать такую искушенную светскую даму. То, что жертва с предполагаемым убийцей учились на одном факультете, ничего не дало. Девушка поступила в университет, когда Кирилл служил в армии. Может быть, по возвращении он заходил в деканат, узнавал насчет восстановления, и там познакомился со своей будущей жертвой, но эта версия ничем не подтвердилась.

Вторую жертву близкие характеризовали как домашнюю тихую девушку, мечтавшую только о счастливом замужестве и детях. Она без особого рвения училась на выпускном курсе педагогического училища, занималась рукоделием, читала книги про любовь и ждала своего принца. Девушка была очень красивая, стройная, высокая, но из-за робкого характера почти не имела поклонников и страдала от этого. У нее была близкая подружка, которая решила взять дело судьбы в свои руки и пригласила в гости, где обещала познакомить с двоюродным братом – классным парнем. Девушка взволновалась и твердо решила очаровать молодого человека. Она раздобыла разваливающийся, почти рассыпающийся в прах номер немецкого журнала «Burda moden» с выкройкой сногсшибательного сарафана. Интуитивно улавливая смысл немецкого текста, перенесла лекала на кальку и отправилась на поиски материала.

Ирина вздохнула: как непредсказуема бывает человеческая судьба… Порой такая малость решает, жить тебе или умереть, что от этого сознания захватывает дух. Девушка сначала отправилась в Кировский универмаг, расположенный недалеко от ее дома, и там как раз выбросили ткань, которая при поддержке воображения могла сойти за джинсовую. Девушка заняла очередь и позвонила подружке из автомата, чтобы та скорее прибежала взять на свою долю. Девочки честно отстояли три часа, но ткань кончилась прямо перед ними. Подружка не очень огорчилась, а девушка уже настроилась сегодня шить, уже представила себе готовый сарафан и себя в нем, и так не хотелось отказываться от своих планов! А тут как раз подъехал восьмой троллейбус, идущий прямо к лучшему в городе магазину тканей, девушка прыгнула в него, и подружка уже занесла ногу на подножку, как вспомнила, что мама сегодня в третью смену, значит, ей кормить ужином отца и брата, которые, кстати, вот-вот придут домой, и страшно подумать, что с ней сделают, если они не получат горячей еды. Что ж, бедняжка поехала одна и домой больше не вернулась… Если бы только ей достались жалкие два метра дерюги, она сразу побежала бы шить сарафан. Если бы восьмой троллейбус не подошел, она села бы в метро и отправилась на Невский, где много магазинов. Если бы подружка поехала с ней, маньяк бы не напал на двоих… Столько возможностей было избежать катастрофы, но судьба будто за руку привела несчастную к трагической развязке.

Третья погибшая девушка училась в медицинском институте. Родители у нее были люди вполне обеспеченные, семья не нуждалась, но она хотела устроиться на работу, чтобы узнать медицину изнутри, получить практические навыки, а если повезет, то понравиться начальству и остаться работать в Ленинграде, а не загреметь по распределению черт знает куда. Она училась всего лишь на третьем курсе, но уже поняла, что в медицине сильна клановость, а раз родители не врачи, то придется как следует постараться, чтобы чего-то добиться. Эта девушка не отвлекалась на всякие глупости и мечтала взбежать вверх по карьерной лестнице, а не опуститься в подвал андеграунда. Кроме того, она пользовалась успехом у молодых людей, имела много поклонников, но никому не отдавала предпочтения и, по словам сестры, собиралась выйти замуж по расчету и ждала подходящего претендента, или, как выразилась сестра, «кадра». В перспективе брака с Мостовым для девушки с претензиями выгоды не просматривалось никакой, а просто так она бы встречаться с ним не стала. Кирилл тоже отрицал знакомство, так что версия, что девушка бывала на даче и потеряла там свою вещицу, засохла очень быстро. Тем более что сестра видела заколку на ней в день убийства, и вероятность, что девушка съездила к Кириллу на дачу, а потом была убита маньяком, представлялась столь крошечной, что ее не стоило рассматривать всерьез.

Ирина покачала головой. Да, такой ход событий маловероятен, а если зайти с другой стороны? Вдруг девушка дала поносить свою заколку какой-нибудь подружке? Просто от широты души. Или надоело ругаться с сестрой из-за симпатичной безделушки и поменялась с кем-то из девчонок в группе на импортную помаду или тушь, а дома решила соврать, что потеряла. А потом эта девчонка уже после гибели подруги посещала дачу Мостового и оставила там зажим для волос. Но, с другой стороны, следственная группа опрашивала всех подружек и однокурсниц погибшей девушки, интересовалась последним ее днем буквально по минутам, так что про обмен было бы известно. Все же студентки мединститута – серьезные люди и понимают, что любая мелочь может быть очень важна в расследовании.

Четвертая девушка, единственная иногородняя, училась в ЛИТМО и жила в общежитии. Сокурсники у нее были преимущественно мужского пола, подруг она не завела и казалась полностью погруженной в учебу. Среди физиков нелюдимость считается чем-то вроде хорошего тона, но даже в их окружении девушка производила впечатление замкнутой. Никто не знал, чем она увлекается помимо науки, с кем встречается, есть ли у нее молодой человек и как она оказалась в безлюдном сквере вдали от своих обычных маршрутов, тоже никто сказать не смог. Преподаватели характеризовали ее как необычайно одаренную студентку и в один голос утверждали, что, если бы не трагическая смерть, девушка достигла бы больших высот в науке. В окружении Мостового о ней тоже ничего не знали, так что если и было знакомство, то его не доказать. Кирилл не признается, а девушка теперь уже ничего не скажет…

Пятая жертва была самой старшей среди погибших девушек и тоже имела отношение к медицине – она работала участковым терапевтом. В поликлиниках всегда не хватает врачей, участковым приходится перекрывать минимум по полтора участка, а когда приходит эпидемия гриппа, то бедняги почти переселяются на работу, являясь домой только ночевать. Бегать «по вызова?м», забираясь в самые глухие и темные углы района, посещать неблагополучные дома, входить в неосвещенные подъезды, где за дверной коробкой архитектором будто специально предусмотрен уголок для убийцы, подниматься по темным лестницам и звонить в квартиры, где может поджидать все что угодно – вот специфика профессии участкового врача, о которой не принято говорить вслух. Маньяк подстерег свою жертву в крошечном дворе-колодце, куда были обращены глухие стены домов, – Ирина знала это место и боялась заходить туда даже днем, но двор был проходной, и сквозь него можно было существенно сократить путь. Бедная молодая женщина, измотанная десятичасовым рабочим днем, две трети которого она провела на ногах, уставшая, в промокшей обуви, хотела только одного – поскорее оказаться дома, и, на свою беду, решила срезать.

Терапевт вышла замуж за однокурсника на первом году учебы, и брак, в отличие от многих таких скороспелых союзов, не распался, несмотря на отсутствие детей. Муж, врач «Скорой помощи», имел твердое алиби: откачивал старушку с отеком легких в присутствии своего фельдшера и кучи взволнованных родственников, так что версия о том, что он сымитировал почерк маньяка, чтобы избавиться от жены, не рассматривалась. Когда мужа, точнее, уже вдовца, опросили на предмет знакомства жены с Кириллом Мостовым, тот показал, что супруга увлекалась гомеопатией, читала все, что удавалось найти по этой теме, и не отвлекалась на всякую ерунду, в отличие от него самого. Вот он как раз хорошо знаком с творчеством группы «Мутабор» и многих других, имеет дома магнитофонные записи, в том числе один «альбом с обложкой», и вообще любит всякое искусство. За несколько месяцев до трагедии он водил жену на квартирник группы Мостового, музыка ей совершенно не понравилась, но внешность Кирилла она, безусловно, запомнила.

Последняя жертва, та, у которой обнаружили фото Кирилла, провалилась в театральный институт и на следующий год собиралась пробоваться снова, а пока работала лаборанткой на кафедре иностранных языков. Английский девушка действительно знала отлично, но выучила его в основном из любви к музыке, чтобы понимать, о чем поют любимые западные группы, а когда появились свои, русские, то с восторгом их приняла. Девушка была очень молода, наивна и протестовала со всем пылом юного сердца. Родители сетовали, что она общается с совершенно неподходящей публикой, даже посещает кафе «Сайгон», но контролировать дочь не могли и не знали, входил ли Кирилл Мостовой в круг ее сомнительных друзей.

От окружения Кирилла, несмотря на многочисленность, толку оказалось мало. Девушек никто не опознал, не видел ни одних, ни вместе с Мостовым. И никто, включая коллег из объединения «Реставратор», не сказал о Кирилле дурного слова, что бывает довольно редко. Обычно в таких ситуациях люди, за исключением самых близких и верных друзей, начинают припоминать разные настораживающие факты и фактики, восклицать «а я ведь подозревал!», «была в нем какая-то червоточинка!» и прочее в таком духе, но знакомые Кирилла отзывались о нем только положительно. Тем удивительнее оказалось заключение психиатров, которые нашли у Мостового ярко выраженный психопатический склад личности, что странно, ибо обычно психопаты проявляют себя с юных лет и так портят жизнь окружающим, что заступаться за них никому неохота.

Эта психопатия, однако, не мешала Кириллу отдавать себе отчет в своих действиях и управлять ими, то есть бедняга объявлялся вменяемым, стало быть, подлежал суду и, в случае признания виновным, уголовному наказанию, а не принудительному лечению.

Следователь не забыл и о свидетелях, видевших высокого мужчину в темной куртке. К сожалению, после первого убийства прошло много времени, и человек, который мог бы опознать Кирилла, перенес тяжелый инсульт и не узнавал теперь даже собственных родственников, а вот свидетельница, проходившая по четвертому эпизоду, была совершенно здорова, бодра, несмотря на почтенный возраст, и уверенно опознала Кирилла как человека, которого она видела возле места преступления.

Что ж, это стало решающим аргументом для передачи дела в суд.

…Ирина так задумалась, сидя у окна в темной кухне, что не заметила, как улица совсем опустела, поток машин иссяк, и фонари тускло освещали пустую дорогу с высокими темными сугробами по обочинам. Она оглянулась: стрелки настенных часов еле виднелись в сумраке, но все же можно было разглядеть, что они показывают половину второго. Ого, как она засиделась!

В тишине ночи вдруг отчетливо стали слышаться звуки, которые теряются днем: металлическое щелканье часов, отрезающее уходящие секунды, стук редких капель из не совсем исправного кухонного крана, шум воды у соседей в уборной. Ирине показалось, что она слышит даже сонное дыхание сына. Она включила газ на плите, голубое пламя уютно зашумело и отогнало ночную растерянность и страх, и воображение стало рисовать приятные картинки, как Валерий совсем скоро будет здесь жить. Пройдет немного времени, и она так же будет допоздна размышлять над предстоящим процессом, а Валерий почувствует, что ее нет рядом, проснется и выйдет на кухню, сонный, растрепанный и милый… Интересно, что он сделает? Скажет «пойдем в кровать» или усадит ее себе на колени, и они станут вместе обсуждать сложные моменты дела? А потом увлекутся, захотят есть, и она быстро приготовит яичницу, так, как немногие умеют – толстенькую, белую со всех сторон, равномерно прожаренную, с нетронутым, но отлично пропекшимся желтком и хрустящим куском булки. И они станут есть, обжигаясь, прямо со сковородки, потому что так гораздо вкуснее и веселее.

Все это обязательно случится! И очень скоро, потому что ждать с каждым днем становится все тяжелее. Главное – провести процесс безупречно, чтобы вышестоящие начальники увидели ее возможности и дали шанс карьерного роста. И тогда Валерий точно решится…

Итак, Кирилл Мостовой убивал незнакомых, случайных девушек. Просто с годами он становился известным, узнаваемым, и это, наверное, облегчило ему задачу, последние жертвы знали его в лицо и без опасений подпустили близко. Шестая, бедняга, так, может быть, вообще сама подошла автограф попросить. А может, и врач-терапевт тоже, для мужа. «Милый, угадай, кого я сегодня встретила?»

Трудно сказать, как оно было на самом деле, потому что Мостовой вины не признал, ушел в глухую оборону. Не было даже такого, чтобы он дал признательные показания, а потом отказался от них, хотя Ирина подозревала, что давление на него оказывалось нешуточное и операми, и в камере. С другой стороны, что ему терять? Убил шесть девушек, оборвал шесть жизней, осиротил родителей, молодого счастливого мужа сделал вдовцом. У девушек были близкие люди, подруги, возлюбленные, они горевали по ним и продолжают горевать. Какое тут может быть справедливое наказание, кроме высшей меры?

Ирина нахмурилась. Никто ее не поймет, если она, признав Мостового виновным, присудит ему что-нибудь другое. В общем-то, она сама себя не поймет. Тут или виновен – и расстрел, или невиновен – и гуляй. А виновен, но вдруг невиновен, поэтому пятнадцать лет – это беспомощный приговор, которым она навсегда испортит себе репутацию.

Наверное, Кириллу доброжелатели в камере нашептали, что чистосердечное признание облегчает вину, но отягощает срок. Если человек не признался, у судьи всегда остается хоть капля сомнения, а признался – что ж, дело ясное, так принимай в обе руки. Вот Мостовой и решил держаться всеми силами: на кону жизнь.

«Ах, этот вечный вопрос, что лучше: казнить невиновного или отпустить виновного, – усмехнулась Ирина, – казалось бы, все ясно: казнь невиновного – это не что иное, как убийство, кроме того, в этой ситуации ты автоматически отпускаешь виновного. Поэтому второй вариант предпочтительнее. Но не в этот раз. Если Мостовой – маньяк, то, отпустив его, я казню невиновных девушек – его будущих жертв. Даже если дам пятнадцать лет, то всего лишь отсрочу казнь на этот срок, потому что если заводится гадость у человека в голове, то никак ее оттуда не вытащить. Поэтому я просто не имею права на ошибку».

Ирина встала, потянулась, зачем-то открыла дверцу шкафчика, хотя прекрасно знала, что вина там нет. Самое обидное, что дело даже не вернуть на доследование: при скромной доказательной базе следователь выжал все возможное, провел все необходимые следственные действия. Придется работать с тем, что есть. Жиденько, конечно, но куриный бульон все равно куриный бульон, и неважно, сварен он из целой курицы или только из шеи и желтых когтистых лап.

«Вот что бы этому Кириллу последний раз пересечь улицу вслед за своей жертвой! – подумала Ирина в сердцах. – Шла бы она чуть быстрее, и хоть бы он ее только после перекрестка догнал! Тогда преступление совершилось бы уже в другом районе, и дело автоматически перешло бы на городской уровень и слушалось бы в городском суде!»

Про общественный резонанс тоже нельзя забывать. Официально рок-музыки у нас как бы не существует. Есть несколько мертворожденных, выхолощенных групп, неестественными голосами поющих бессмысленные песни. Они обозначаются аббревиатурой ВИА, что придает им налет «советскости». Группы эти критикуют и официальные лица, и просто люди с мало-мальски развитым вкусом, так что кажется, будто у нас свобода творчества, вон, смотрите, каких безголосых вахлаков на сцену выпускаем.

Только они служат неким покрывалом, под которым не видно настоящее, живое, идущее от сердца. В лучшем случае официальные лица презрительно цедят в сторону самодеятельных коллективов: «жалкие попытки низкопоклонства перед Западом». Тут жалкая попытка, там, вот тут еще, а явления – нет, не существует.

Но, не существуя, рок-движение все же развивается, растет и когда-нибудь достигнет такого размаха, что нельзя будет его игнорировать. Поэтому дело Мостового – настоящий подарок судьбы для идеологической машины. Пока вина Кирилла не доказана, нельзя порочить его имя публично, но множество журналистов сейчас сидят, затаив дыхание, рука к перу, перо к бумаге, и только ждут, когда Ирина произнесет «признать виновным», чтобы со страшной скоростью застрочить, как «пресмыкательство перед Западом», «рабское подражание капиталистическому образу жизни», «антисоветский настрой» и «следование гнилой буржуазной морали с ее глубоко чуждыми советскому человеку ценностями» превратили обычного паренька в ужасного маньяка. Сразу все узнают, что рок-музыка воспевает культ смерти и насилия, пропагандирует разврат и растлевает юношество. Жил себе хороший мальчик Кирилл Мостовой, учился, работал, служил в армии, такие перспективы имел, а увлекся проклятой музыкой – и все насмарку. Превратился в хищного зверя. Так что, дети, мотайте на ус – будете слушать что не надо, тоже маньяками станете. И никого не остановит простое соображение, что на Западе живут миллионы людей, они постоянно подвергаются воздействию тлетворной массовой культуры, но маньяками становятся считаные единицы. Не в культуре тут, наверное, дело.

Причины превращения человека в серийного убийцу неизвестны, и нужно их серьезно изучать, потому что в практике становится все больше подобных случаев. Кого-то удается вычислить, кого-то нет, но не с неба же эти выродки падают! Рождаются, как все люди, и живут среди людей… На гнилом Западе проблему уже признали и вовсю исследуют, а мы не такие. Мы будем вечно делать вид, что проблемы не существует.

Кстати, удивительно, что версию о серийном убийце в деле Мостового выдвинули сразу после второго эпизода. Обычно тянут до последнего, лишь бы не признавать существования маньяка. Советская власть уничтожила социальные предпосылки преступности, а тут вдруг человек убивает из любви к искусству! Вот ведь оказия, прямо скажем, не по-нашему.

Гнилая западная наука исследует, а наша объясняет. Коммунизм – хорошо, а капитализм – плохо, и любой свободный побег научной мысли тут же срезается ржавым секатором официальной идеологии.

Поэтому маньяк из андеграунда – это отлично. Это настолько прекрасно, насколько можно себе вообразить. Гораздо лучше, чем серийный убийца – матерый уголовник с десятью ходками за плечами. Подпольный рокер – это идеал, это одновременно причина, следствие и решение.

Ирина зябко повела плечами. Даже если Мостовой невиновен, вряд ли кто-то ей позволит вынести оправдательный приговор.

По черной лестнице Надежда Георгиевна спустилась во внутренний двор здания суда и огляделась, с удовольствием вдыхая особый свежий и влажный мартовский воздух. День сегодня выдался не по-ленинградски ясный, и она с удовольствием запрокинула голову, вглядываясь в чистое лазурное небо. Снег на крышах уже отсырел, начал таять, но снова схватился морозом, так что теперь флигель напротив оказался украшен целым каскадом сосулек, в которых рассыпались, искрясь, солнечные лучи. Под сосульками Надежда Георгиевна разглядела жестяную вывеску «Столовая», сильно поблекшую и тронутую ржавчиной по углам.

От неожиданно яркого ли дня, или от острого предчувствия весны, или просто от того, что она в час дня гуляет на улице, Надежда Георгиевна вдруг почувствовала себя девчонкой-прогульщицей и, заметив на дорожке к столовой длинный ледяной каточек, проехалась по нему.

Первый день в качестве народного заседателя немного разочаровал. Во-первых, воображению Надежды Георгиевны почему-то представлялись мраморные статуи, барельефы, бархатные драпировки, может быть, даже развешанное по стенам старинное оружие, а оказалось обычное унылое «присутствие». Судья по гражданским делам, к которой прикрепили Надежду Георгиевну, разочаровала еще больше, оказавшись до боли похожей на Ларису Ильиничну. Только Ларису Ильиничну она могла поставить на место на правах руководителя, а тут на место ставили ее саму. Слушая дело о разводе, Надежда Георгиевна подумала, что этих запутавшихся в своих чувствах молодых людей еще можно примирить, и обратилась к ним с предложением вспомнить первые дни знакомства, когда они были очарованы друг другом. Судья довольно грубо ее одернула, перевела разговор на имущественные вопросы, а в перерыве сделала замечание, мол, тут судебный процесс, а не воспитательный, возникла некоторая натянутость, поэтому в обед Надежда Георгиевна не осталась пить чай в кабинете судьи вместе со второй заседательницей.

Она планировала дойти до кафетерия в конце квартала, но раз тут есть столовая, то вообще прекрасно!

Несмотря на обеденное время, в низком просторном зале было не много народу, некоторые столики оставались пустыми.

Неужели здесь настолько дурно готовят? – с улыбкой подумала Надежда Георгиевна, ставя пластмассовый поднос с отколотым уголком на дорожку из стальных труб, идущую вдоль всего прилавка.