Погрешность

– Доченька…

– Пап, – девушка сжимает отцовскую ладонь.

– Конечно, милая, как тебе удобней.

Артур Павлович кивает, одаривает дочь теплой улыбкой, а после зовет Громова покурить. Оказалось, что несчастье Ульяны не смогло удержать его от пагубной привычки, он вновь пристрастился к табаку, пытался успокоить нервы.

Мужчины вышли на улицу, Громов подкурил сигарету и протянул зажигалку Никольскому.

– Спасибо тебе, Степа, ты очень многое для нее и для нас сделал. Она сияет вся.

Степан лишь кивнул, не видел смысла отвечать. Что он может сказать? Пожалуйста? Он делал это для нее, не для них. Ее родители слишком поверхностно отнеслись к травме дочери, по его мнению, и если Никольский еще как-то старался, хотя он Степан ждал от него большего, помня этого мужчину как прекрасного педагога, то Улькина мать не переставала показывать себя во всей красе.

– Может быть, ты отговоришь ее от переезда? Она и так полгода почти не была дома.

– Вы уверены, что для нее это будет лучше?

– Мы ее семья, она еще совсем девчонка. Я понимаю, у тебя чувства, но пойми и нас, она ребенок и ей нужен соответствующий уход в такой ситуации. Ты сейчас выйдешь на работу и с головой уйдешь в поток дел. Сколько часов в сутки ты будешь находиться рядом с ней? Шесть, восемь? Сколько?

– Я вас услышал. И подумаю. Сегодня мы уедем вместе. Я выхожу в клинику только с понедельника.

– Спасибо за твое понимание.

– И вам спасибо за понимание, – голос стал чуть грубее, и Степан выкинул недокуренную сигарету в урну.

Громов не дожидался Никольского, зашел в дом, лицом к лицу сталкиваясь с собственной мамой.

– Боже мой, как давно я тебя не видела, – миниатюрная женщина обняла сына, – заезжайте к нам завтра, папа вернется из командировки. Не могу больше смотреть на этот театр абсурда, – Громова кивнула в сторону гостиной, – домой пойду.

– Иди, мы забежим, когда будем уезжать.

– Хорошо, мой родной.

Оксана Олеговна уходит, а через полчаса в направлении дома стремятся улизнуть и Степан с Ульяной.

Артур Павлович провожает их до машины, пожимает Громову руку, целует дочь, надеясь, что она примет правильное решение и, как только Степан выйдет на работу, вернется к родителям. Машина выезжает за забор, и Никольский возвращается в гостиную.

– Найди в бардачке дистанционный ключ, – просит Громов, и Улька быстро отыскивает его, – на верхнюю нажми.

Улька тыкает на первую кнопочку, и ворота в таунхаус родителей Степы оперативно отъезжают вбок.

В доме Громовых девушка чувствует облегчение, больше не нужно улыбаться маминым подругам, строить из себя железную леди, которая преодолела что-то невозможное. Она понимает, чего добивается мама, Олеся Георгиевна, как и всегда, хочет возвести свою дочь на пьедестал после такого глупого падения мордой в пол. Она вечно любила хвастаться достижениями Ульки, но эта травма поменяла все. Теперь мама хочет вернуть былую славу.

Здесь же, в доме Оксаны Олеговны, Ульяна может быть собой.

Женщина предлагает чай, расспрашивает, как они жили в Берлине, и задает кучу вопросов, которые напрямую касаются Улькиного здоровья. Она озабочена ее выздоровлением и хочет поддержать.

Никольская рассказывает, медленно, иногда ее пробивает на слезы, и она много извиняется, привыкла. Дома слезы были чем-то запретным, тем, что лучше не показывать на всеобщее обозрение, не проявлять слабость.

– …значит, она прилетала. Наверное, это моя вина. Света приезжала ко мне в тот день, когда Степка улетел в Москву.  Пришла сразу после нашего с ним телефонного разговора, он дал мне адрес больницы, я тоже хотела тебя навестить, а потом побоялась, такое чувство вины нахлынуло. Я же адрес записала в блокнот, а потом оставила его в прихожей, Света слышала наш с тобой разговор, сынок. Я и подумать не могла, что она прочтет его и нагрянет…

– Ничего страшного, – Улька сжимает женскую ладонь, – все уже позади.

– Надеюсь. Я очень рада, что ты выздоравливаешь. Мы с папой так за вас переживали.

– Мам, нам уже пора ехать.

– Конечно-конечно, – Громова начинает суетиться, собирает какие-то контейнеры с едой и вручает детям целый пакет пластиковых баночек.

– Мы еще заедем, – Улька тянет свои руки к Оксане, и та обнимает ее в ответ.

Степан прощается с матерью и помогает Ульке выйти на улицу.

– Я так устала сегодня, – она говорит ему это уже в машине, – сумасшедший день.

– Не поспоришь.

– Хочу домой, но я уже настолько привыкла к больнице.

– Отвыкнешь. Кстати, я хотел с тобой поговорить о том, где ты будешь жить.

– У тебя.

– Ульяна, с понедельника я вернусь в клинику, и очень надеюсь, что ты сможешь увидеть меня нормально хотя бы в следующее воскресенье. Я слишком долго отсутствовал…

– Я потерплю. Не хочу к родителям. Я сойду там с ума. Хотя, ты знаешь, я бы могла на пару недель слетать к Дёмке. Он как раз прилетел в Москву.

– Хорошо. Мы еще вернемся к этому разговору.

Степа сжимает Ульянину ладонь, а после подносит ее к своим губам, касаясь ее тыльной стороны. Никольская улыбается, смотрит на него завороженно, чувствуя прилив щемящей душу нежности и теплоты.

Дома они сразу поднимаются наверх, минуя любые разговоры. Остаются только взгляды и бешеное притяжение, когда кажется, что ты ходишь по тонкому льду, шаг – и ты проваливаешься в пучину собственных эмоций. Они накрывают тебя волной, захватывают тело и разум.

Степа приподымает Ульку над полом, удобнее устраивая в своих руках. Каждый шаг по лестнице словно год. Мучительно долго.

Ее пальцы уже у него под футболкой, ногти впиваются в широкие плечи, а губы касаются шеи, оставляя дорожку сладких поцелуев.

Он кладет ее на кровать, как самое ценное сокровище, с неимоверным трепетом. Помогает снять платье, касается упругой груди, высвобождая ее из белья. Зубы зажимают розовый сосок, срывая с девичьих губ стон. Ее руки накрывают Степину голову, нехотя отлепляя от себя, призывают вернуться к губам, облизать красивый рот языком. Поцелуй становится глубоким, а объятия невероятно крепкими, распаляющими. Мужские руки гладят ее грудь, живот, опускаясь ниже и разводя стройные ноги.

От первых прикосновений Ульяна слегка выгибает спину, так, насколько ей позволяет скованность ее нынешних движений, и Степа в момент перекатывается на спину, усаживая ее сверху, подтягиваясь к изголовью кровати, чтобы тоже сесть. В его глазах столько нетерпения и страсти, она не может передать это словами, лишь подкрепить их обоюдное желание своими действиями. Гладкий, влажный ствол проходит по внутренней стороне ее бедра. Ульяна кусает губы, опираясь ладонями на Степины, аккуратно присаживаясь на вздыбленный член. Ее захватывает волна ощущений, невероятных, таких необходимых сейчас.

Девушка упирается коленями в матрац, приподымаясь тягуче медленно, и так же неторопливо присаживается обратно. Она видит, как прикрываются его веки, чувствует, с какой силой он сжимает их переплетенные ладони.

Громов выпускает ее пальцы из захвата и кладет руки на Улькину талию, начиная двигаться быстрее. Врываться в нее до основания и диких криков.

Ульяна подается к нему, обвивает мускулистую шею руками, вздрагивая от очередного прошибающего толчка. Мир вокруг сужается до этой комнаты, где есть только он и она.

Глава 19