Погрешность

– Или это навсегда. Прости, я такочень боюсь. Вдруг это и правда…

– Нет.

– Ты же врач, Громов, скажи, что я встану.

– Ты встанешь.

Ульяна прикрывает глаза и откидывается на подушку. Ей страшно, очень и очень страшно. Степа ее подбадривает, верит в позитивный исход. А если нет? Что она будет делать, если все выйдет с точностью до наоборот. Как ей жить? Как с этим живут люди? Она не знала, не знала, и оттого ей казалось, что, если ее не поставят на ноги, это будет конец. Конец всего.

Глава 18

Ранним утром, через неделю, Никольская открывает глаза в палате немецкой клиники. Она чувствует себя уверенней, верит. По крайней мере старается. На часах еще нет и шести, но она не может сомкнуть век, ее трусит. Операция назначена на сегодня, на два часа дня. После этого в при любом из исходов ее ждет мучительная и кропотливая реабилитация. Даже если все пройдет успешно, она не сможет сразу встать на ноги, ничего не сможет. Ей придется долго и упорно тренироваться, через боль и судороги в мышцах.

Иногда интернет кажется Ульяне злом, если бы не он, она бы не начиталась всех этих страшных историй о том, сколько боли пришлось вынести тем, кто сумел встать. Но, несмотря на муки, они смогли вернуть себе прежнюю жизнь, в отличие от тех, кого судьба решила оставить в кресле.

– Вы уже не спите? – англоговорящая медсестра заходит в палату с улыбкой, ставит укол и, поинтересовавшись, не нужно ли чего, удаляется за дверь.

Ульяна же вновь тянется к телефону, смотрит Лизкин инстаграм, труппа уже в Америке, в Нью-Йорке, в месте, куда она так хотела попасть, где так хотела станцевать. Но кто-то решил все за нее. Отбросив гаджет подальше на кровать, девушка поправляет подушку под своей шеей, которая начинает затекать, и растирает напряженные мышцы немного резковатыми движениями пальцев.

К часу в ее палате собирается целый консилиум. Родителей и родственников к ней сегодня не пускают, либо хотят сохранить идеальную стерильность, либо не подрывать ее моральное состояние, правильного ответа на этот вопрос у Ульяны нет, одни лишь глупые догадки.

Коридор, по которому ее перевозят лежа на койке, нескончаем. Он длинный и ослепительно белый, лампы режут глаза, потому приходится щуриться.

***

– Она точно будет в порядке? – Олеся Георгиевна не находит себе места, ходит из стороны в сторону, поднимая эмоциональную бучу во всех присутствующих. Ей тяжело смириться с тем, что ей не позволили увидеть дочь, тяжело принимать отказы, но еще невыносимее то, что она не знает, чем все это закончится. Как пройдет операция, смогут ли они помочь ее девочке? А если нет? Что им делать? Что им всем тогда делать?

Грозный женский взгляд касается Громовской фигуры. Мужчина сидит в кресле комнаты ожидания, упираясь затылком в стену. У него закрыты глаза, и он не видит того, что она на него смотрит. Он помог им, заплатит основную часть за операцию и практически за всю последующую реабилитацию. Олеся не знала, да и не хотела знать, откуда он взял столько денег, потому как даже для них сумма оказалась вовсе неподъемной. Цены всколыхнули сознание.

– Перестаньте мельтешить, – подал голос Степан, когда старшая Никольская в очередной раз прошла мимо него, поднимая своими движениями потоки воздуха, – от вашей беготни ничего не изменится, – продолжил, все еще не открывая глаз.

Олеся насупилась, хотела было открыть рот, но муж ее одернул. Взглянул слишком резко и потянул за руку к дивану, вынуждая жену опуститься на него.

– Если все будет плохо, – прохрипела женщина в плечо мужа, – что, если…

– Прекрати, – шикнул Артур Павлович, – здесь отличные специалисты, у нее хороший прогноз. Просто верь, верь, Олеся!

Через час ситуация не изменилась, они все так же сидели в ожидании. В этом самом ожидании прошло более пяти часов.

Степан сидел почти неподвижно, даже не ходил курить, словно погрузился в какой-то сон. Он слышал, как перешептываются Улькины родители, как где-то вдалеке хлопают двери, ходят врачи, слышал и хотел, чтобы все это поскорее закончилось. Его нервы были на пределе, все происходящее вокруг дико раздражало. Улькина мать в этой эстафете заняла первое место, иногда ему хотелось сорваться именно на ней, но он держал себя в руках, стараясь вообще с ней не говорить, боялся сказануть лишнего.

Еще через час к ним вышел доктор. Громов открыл глаза, поднимаясь с места, ощущая дискомфорт и то, как затекли его мышцы, тело казалось каменным и неповоротливым.

– Здравствуйте, – Циммерманн улыбнулся и сцепил пальцы в замок, – операция прошла успешно.

Олеся зажала рот ладонью, опираясь спиной на мужа.

– Она будет ходить? – торопливо прошептала на немецком.

– Прежде ее ждет долгая реабилитация. С травмами ее типа нужно много работать. Кажется, девочка – спортсменка?

– Балерина.

– Силы воли у нее предостаточно, я уверен, она справится.

– А танцы? Она сможет…

Циммерманн вздохнул, каждый спортсмен и танцор всегда задавал один и тот же вопрос, впрочем как и их родители.

– Для начала ей необходимо встать. Вашей дочери придется учиться ходить заново, поймите это. Меня ждет следующий пациент, до свидания.

– До свидания.

– Что он сказал? – спросил Громов, который не понял ни слова на немецком.

– Все прошло успешно, – Олеся выдохнула и стерла со щеки слезинку. Пока в ее голове никак не могло уложиться, что ее дочь тоже вылетела из балетной гонки, как и она в свое время.

– Хорошо.

После этих слов Громов наконец-то вышел на улицу. Закурил. Первая затяжка показалась запредельно крепкой, дурманящей мысли. Он стоял в зоне для курящих, стряхивал пепел в железную урну и смотрел ровно перед собой.

Его слегка попустило, с плеч свалился груз ожидания, а слова врача вселили надежду на что-то хорошее и светлое. У его девочки есть шанс на нормальную жизнь, и он сделает все, чтобы она смогла использовать его по максимуму.

***

– …в общем, я не забил, – Демьян рассмеялся, а Ульяна тепло улыбнулась брату. Она так его ждала, у них всегда была какая-то кармическая связь, несмотря на разницу в возрасте. – Ты хорошо выглядишь.

– Уже да. Знаешь, я просто поняла, что если не буду думать о плохом, то все обязательно наладится.

– Это правильно.

– Степа тоже так говорит.

– Как мама переносит ваши отношения?

– Стойко, – девушка прыснула со смеху.

– Ну и на том спасибо.

– Точно.

Никольский сжимает ладонь сестры, замечая в ее глазах радость. Сегодня она улыбается искреннее, нежели месяц назад. Когда он впервые зашел к ней в палату, это было через сутки после операции, проведенной здесь, в клинике, Улька была не собой. Бледная, худая, подавленная. В ней угасала жизнь, он видел это, словно кто-то медленно вытягивал ее из Ульяниного тела.

Сегодня же картинка была другой. Она улыбается ему, ее глаза горят, светятся чем-то невероятно воодушевляющим его самого.

Родители улетели домой через две недели после операции, Ульяна не захотела их обременять, к тому же Громов остался с ней. И что-то Демьяну подсказывает, что присутствие этого мужчины гораздо лучше влияет на выздоровление сестры, в отличие от нахождения тут мамы и папы.

Дверь в палату распахивается, и молодые люди одновременно смотрят в сторону издающегося звука.