Погрешность

– Нет, дело пары минут. Без скандала не обошлось? – Азарин придирчиво оглядел Громова, замечая надорванный ворот футболки.

– Не обошлось.

– Ожидаемо. Деньги упадут тебе на счет, – взглянул на часы, – сейчас, – вытянул указательный палец. – Когда передача? Я надеюсь, ты предупредишь Ваньку? Он подстрахует.

***

– Олеся, – Артур Павлович тяжело вздохнул и отвел жену чуть-чуть в сторону. Они стояли у окна больничного коридора, смотря друг на друга с легким упреком. – Зачем ты все это ей говоришь? Ей и так сейчас плохо!

Мужчина прилетел час назад, сразу, как разобрался с рабочими делами и наконец-то взял отпуск за свой счет. Правда, увиденное в палате, в которую он заглянул по приезде, ему не понравилось. Жена снова наседала на дочь, «учила жизни» в таких нелегких сейчас обстоятельствах.

– А разве я сделала что-то ужасное?

– Зачем ты затрагиваешь тему Громова?

Олеся покачала головой и взглянула в окно, ее темно-синие ногти побарабанили по пластиковому подоконнику, а глаза вновь настигли мужа.

– Я хочу, чтобы она была готова ко всему. То, что произошло с нашей девочкой, – женщина всхлипнула, – она должна быть готова к самому худшему. Должна!

– Олеся, ты разбиваешь ей сердце.

Никольский поджал губы, а жена вдруг резко взглянула за его спину. Мужчина обернулся, замечая идущего в их сторону Громова.

– А ты нагнетала…

Олеся Георгиевна промолчала, лишь презрительно оглядела подошедшего к ним Степана и, сославшись на давление, ушла в комнату медперсонала.

– Она тебя ждет, – Артур Павлович коснулся Громовского плеча, кивая в сторону палаты.

Степан ничего не ответил, только шагнул к двери. Ульяна лежала на кровати, уткнувшись в телефон, когда заметила Громова, лишь крепче стиснула мобильный в ладонях и нервно провела пальцами по лбу. Он спешил к ней. Хотел увидеть, ему все время казалось, что он так много упускает, лишает ее своей поддержки, вынуждая быть здесь одной. Он корил себя, но в то же время здраво понимал одно – он обязан разобраться со всем, что заварила Талашина, иначе последствия могут быть необратимы.

– Как ты? – мужчина присел рядом, сжимая тонкое девичье запястье.

– Не знаю. Но точно не хорошо. Что у тебя происходит, Степ? Я волнуюсь.

– Не волнуйся, это по работе. Я продаю клинику.

– Зачем? Это как-то связано со мной? Та машина, я долго думала, может быть, это не было случайностью… Тебя шантажируют?

– Ты придумываешь, – его губ коснулась мягкая, наигранная улыбка, которой Улька поверила и медленно расслабилась.

Степан мог бы ей все рассказать, мог, но боялся последствий, не для себя, для нее. Если эта история выплывет, ее родители поднимут панику, которая обернется им еще дороже. Громов не мог знать наверняка, как на все это отреагируют те, кто подстроил это столкновение. К тому же он хотел решить все без потерь, заплатив.

– Значит, все и правда хорошо?

– Конечно, стал бы я тебе врать?

– Нет, – Улька протягивает руки к мужской шее, обвивая ее, упирается лбом в колючий подбородок, чувствуя дрожь в пальцах.

– Что говорят врачи? – Степан гладит ее голову, перебирает прядки волос, вдыхая приятный аромат.

– Нужна еще операция, говорят, что я смогу встать. По крайней мере, я в это верю.

– Все будет хорошо, – понижает голос, крепче стискивая Ульку в объятиях. Он боится думать о худшем, пока еще верит, эта надежда теплится в нем. Если она не сможет встать, это будет его вина. Его крест.

– А если нет? Что, если нет, Степ? Ты будешь мучиться со мной до конца жизни. Я лишусь покоя, потому что не смогу дышать и знать, что человек, который рядом, – задыхается.

– Не говори глупостей.

– Ты в меня веришь?

– Я всегда в тебя верю, Ульяна. Больше, чем в себя. Я люблю тебя, всегда любил. Такую забавную, веселую, красивую. С милым и курносым носом, – кончик пальца касается Улькиного носика. – Зачем ты его переделала?

Ульяна крепко стискивает зубы, чтобы не разрыдаться. Его признание становится для нее неожиданностью, чем-то запредельным. Тайным, но таким желанным. Она очень хотела услышать эти слова, но не здесь, не в этой палате. Хотя сейчас, несмотря на весь ужас происходящего, на всю ту боль, которую ей пришлось испытать, она самая счастливая. Самая.

– Я хотела что-то изменить, чтобы быть уверенней, мне всегда не хватало этой уверенности. А нос милым пятачком никогда не был пределом моих мечтаний. Ты же пластический хирург и должен понимать….

Ульяна стирает со щек свои слезинки и смотрит Громову в глаза, он стал таким родным. Кажется, он один может ее понять, прочувствовать.

– Иди ко мне, – Степа заключает ее в кокон своих объятий, его язык касается ее губ, проникая глубоко в рот.

Все время, что он был не здесь, его разбирало от желания поцеловать ее, до боли в мышцах, почувствовать ее кожу под ладонями.

– Когда ты рядом, я верю, что справлюсь, – Никольская поджала губы, а после расплакалась, громко, так, как не могла позволить себе при родителях. При них, особенно при маме, она была обязана держаться, казаться веселее, увереннее, чем есть, а сейчас, при Степе, она больше не могла сдерживать эмоций. Не могла терпеть ту дикую душевную боль. Не могла бороться со своими страхами и отчаянием. Внутри было так темно и пусто, но здесь, рядом со Степой, она также чувствовала невероятное душевное тепло, оно окутывало каждый уголок ее тела, сознания, призывая отпустить, разжать пальцы, до боли стиснутые в кулак, и поверить. Просто верить.

– Значит, я буду рядом всегда. Тебе что-нибудь принести?

– Я очень хочу кофе, но мама опять начнет читать нотации.

– Я принесу.

– Не надо, не уходи, – Улька встрепенулась, – потом.

– Ладно.

Она боялась его отпустить, а он и не хотел уходить. Тишина, повисшая над ними, объединяла, они понимали друг друга без слов.

Степа не сразу заметил, что она уснула, но даже во сне Ульяна продолжает льнуть к нему, цепляться за футболку и что-то шептать. Когда ее дыхание становится размеренным, Громов ненадолго выходит из палаты. Ему необходимо влить в себя еще кофе, его день не подошел к концу. Он ждет звонка, но они словно специально тянут это чёртово время.

Сбежав по лестнице в небольшое кафе, Степан берет трехсотмилиллитровый стакан кофе, сталкиваясь здесь с родителями Ульяны. Они сидят совсем близко, за круглым столиком, у них растерянные и понурые лица.

– Что-то произошло? – Степан присаживается на пустующий стул, а Никольская раздраженно отворачивается.

– Пришел ответ из немецкой клиники. Они берутся за операцию, прогнозируют очень хорошие результаты…

– Это же прекрасно, – Громов делает глоток кофе и слегка прищуривается.

– Это прекрасно, мы не ожидали такого скорого ответа. Они предлагают транспортировать Ульяну уже на следующей неделе, считают, что затягивать не стоит.