Погрешность

– Ты соврала мне, – Громов ходит по гостиной из угла в угол. Он зол, его раздражает Улькина безалаберность в некоторых вещах, особенно тех, где не стоит вести себя так легкомысленно, – не предупредила брата, решила сделать сюрприз, при этом убедила меня, что тебя встретят. Ты прекрасно знаешь, что я и так был против. Самостоятельные перелеты в твоем состоянии…

Никольская сидит на диване, смотрит на его маневры и медленно раздражается сама. Слова о состоянии становятся последней каплей. Девушка прищуривается и впивается в Степана взглядом, полным обиды.

– В каком состоянии? Калеки? Хватит вокруг меня бегать, хватит! – она повышает голос и срывается на крик. – Я так от этого устала. От этих взглядов, жалости. Сколько можно?

– Ульян…

– Что «Ульян»? Что, Степа? Как зависать сутками на работе, так тебя мое состояние не беспокоит, а как дать мне право выбора, так оно сразу критично.

– Никто не запрещает тебе выбирать. Что за глупости?

– Правда? А как же «тебе не стоит ехать», «не стоит то, это»? Как?

– Ты передергиваешь.

– Я? Конечно, всегда. Знаешь что, мне надоело, я спать, – озвучив это, девушка опирается на костыли и медленно поднимается по лестнице в спальню.

Ее колотит от собственной злости, а еще до жути хочется выкинуть костыли, что она и делает, просто швыряет их вниз с середины лестницы, пытаясь балансировать самостоятельно, не придерживаясь за перила.

Первые пару секунд вера в себя слабеет и ей кажется, что вот-вот она покатится вниз кубарем, а потому Ульяна зажмуривается. Но нет, и через минуту она продолжает стоять. Сама, спокойно. Ее немного пошатывает, но больше от волнения.

Когда Ульяна открыла глаза, то увидела стоящего внизу Степу, он держал в руках ее выброшенные костыли и смотрел на нее. У него был такой взгляд… полный страха, но в то же время надежды и веры.

– Я стою, без этих палок, – она прошептала это, еле разлепляя губы, – сама, – Никольская медленно спустила ногу на ступеньку ниже, и Громов вмиг подался к ней.

– Без резких движений, – коснулся ее лица ладонью, – Ульяна, – прижал крепче.

Они так и остались на этих ступеньках. Сидели, молчали, иногда говорили о том, как порой бывает сложно друг с другом. Открывались. И если Ульке все эти разговоры давались легко, Степану было тяжело пересилить себя, признаться в своих страхах или же злости. Но вместе с тем он отчетливо понимал одно – эта сильная девочка готова на все, она настолько смелая, искренняя, что он просто не может быть с ней закрытым. Ему тоже нужно работать над собой, стараться быть лучше для нее, не бояться открыться.

– Я думаю, ты должна попробовать вернуться.

– Что? – Улька задирает голову, которая до этого покоилась на Степкином плече.

– В балет. Ты должна попробовать вернуться.

– Ты серьезно думаешь, что смогу?

– Ты только что выкинула костыли, не побоявшись падения. У вас там любят бесстрашных и готовых на все.

Никольская громко расхохоталась и часто закивала.

– Да. Очень любят. Больные на голову нынче в моде.

– Ты знаешь, может быть, ты и права насчет моей работы…

– Нет, это от бессилия и безделья. Ты любишь свою работу так же, как и я свою. Знаешь, я бы не пережила твой протест против моего балета. Я просто ляпнула сгоряча. Уверена, никакая работа не будет помехой нашим отношениям.

– Семье.

– Что? – Улька вкрадчиво смотрит на Степу, который вытаскивает из кармана брюк бархатную коробочку.

– Не будет помехой нашей семье, – Громов достает кольцо и аккуратно берет Улькину руку в свою ладонь, – ты выйдешь за меня замуж?

– Замуж?

Никольская растерянно смотрит на кольцо из белого золота с достаточно крупным бриллиантом. Оно великолепно, его блеск отражается в ее влажных глазах, и девушка медленно кивает. Не верит, что это происходит с ней, но кивает.

– Да, – закусывает нижнюю губу, – я выйду за тебя замуж, – ее рот выгибается в улыбке, а подбородок немного подрагивает от волнения и непрекращающихся слез.

– Не плачь, – Степа надевает колечко на ее палец и целует тыльную сторону ладошки.

– Я не плачу, – утирает слезы, – я радуюсь. Я так рада, – Никольская рывком бросается Громову на грудь.

Ее переполняют эмоции, подбрасывают слишком высоко, в небо. Мужские пальцы стирают слезинки с ее щек, поглаживают, и она тает от этих прикосновений, словно мороженое в солнечный день.

***

– Лиза, я выхожу замуж, – Никольская смотрит на свои растопыренные пальцы, зажимая телефон между ухом и плечом.

– За Громова?

– Ну а за кого еще? – девушка закатывает глаза и аккуратно садится на диван.

– Я тебя поздравляю, это нужно отметить.

– Обязательно нужно. Я устрою самый грандиозный девичник в этом пасмурном городе. Самарина, мы зажжем солнце среди ночи.

– Ох, как я люблю такой твой настрой. Кстати, матери сказала?

– Нет. Еще не говорила, но придется. Хотя я рассказала бы ей об этом годика через три после свадьбы.

Самарина хохочет и что-то поддакивает.

– И еще, Лизка, я решила, что хочу вернуться.

– Ты серьезно?

– Да. Степа меня поддержал, да я и сама хотела, только не представляла, с чего начать.

– И?

– Громов нанял мне педагога, а еще отдал гостевую комнату под зал.

– Я уже еду к тебе тренироваться.

– Приезжай. Так давно тебя не видела.

Лиза всхлипывает в трубку, а после начинает рыдать, не останавливая свой поток слов: