Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны

– Для людей пришлых в Пуэнт-а-Питре, возможно, нет ничего привлекательного, – трещала она. – Но, когда поживешь здесь, твое отношение меняется. Я вот родилась на канале Ватабль и жила в доме при епархии, потому что моя мать находилась в услужении у пресвитерианцев. Она мыла им полы, чистила столовое серебро и стелила постели. Из-за того что у нас голубые глаза и белокурые волосы, болтали, что наш с братьями отец – один из них, южноафриканец, прибывший сюда из Дурбана. Но это не было доказано. Мать унесла свою тайну в могилу… В моем детстве обитатели нижних кварталов больше всего боялись одного: пожара. В те времена выгорали целые кварталы. Люди теряли всю собственность, а порой даже и детей.

…Как-то днем мы с матерью пошли в церковь на коронование святой Девы Марии[37 - Праздник Успения Богоматери у католиков.]. Ты знаешь, этот праздник отмечается ежегодно 15 августа. А когда мы возвращались, то увидели, что наш дом пылает, как факел, а оба брата были внутри. С того дня я и возненавидела эту бедность, эту грязь, неприкаянность. Поэтому я и осталась с Мигелем. Напрасно он старался вести себя, как негр-дикарь, и делать вид, что плевать на всех хотел. Но нет: он буржуа, сын буржуа. Его мать была алжирской крестьянкой, и его отец не захотел на ней жениться. Он предпочел наложницу, красотку-мулатку, которую усаживал на почетное место в своей гостиной.

Ивана не знала, что ответить. Бедность… Может, она и ненавидела ее, но не задумывалась об этом. Просто таков был ее жребий. В школе она посещала Клуб кинолюбов. И читала все, что попадалось под руку: Бальзака, Мопассана, Флобера – они входили в школьную программу; а еще Жюля Верна, Маргерит Дюрас, Ясмина Кадра и Рене Шара, у которого почерпнула удивительной красоты фразу, не поддававшуюся расшифровке: «Пока ты несешься вдаль, пожертвовав всем, я истекаю кровью, я плачу, я зарываюсь в землю, и я забываюсь и смеюсь меж деревьев. Безжалостная охота, в которой мы все участвуем с искренней страстью, имеет двойную цель: ты остаешься в невидимках, я – в живых».

После получения аттестата зрелости Ивана думала выбирать между двумя профессиями: медсестры – чтобы помогать сирым и неимущим, и сотрудника полиции – чтобы их же оберегать.

А на четвертый месяц все изменилось. Мигель вдруг исчез вместе с женой и ребенком. Сначала все решили, что они вернулись в Гвиану, в Сен-Лоран-дю-Марони, откуда была родом Паулина. Но их там не видели. Не было их и в Блида, у матери Мигеля. В конце концов «проснулась» полиция, которая и выяснила, что они вылетели самолетом в Париж, а оттуда в Турцию. Там их след терялся. Тогда Аликс Авенн заподозрил масштабную аферу. Оказалось, что суммы во многих выставленных счетах были завышены и большинство из них не оплачено. А в кассе гигантская недостача. Ивана арестовали. Его сочли сообщником, ведь он жил у Мигеля и они были напарниками. Так Иван очутился в тюрьме во второй раз. Симона лила слезы без остановки.

Вот тогда-то ее туманная идея снова обратиться к Лансана пустила корни и окрепла. Иван вырос, как бог на душу положил, без отца, который мог бы направить его на верный путь в жизни. Он вообще помнит, какие распрекрасные картины рисовал ей, когда она была беременна? Так вот, пора и ему хоть пальцем пошевелить. Но как бы с ним связаться? Мы живем уже не в те времена, когда люди общались с помощью листка бумаги, засунутого в конверт. Теперь достаточно знать электронный адрес человека и уметь пользоваться компьютером. После долгих размышлений и моря пролитых слез Симона приняла решение. Она отправит письмо на имя мсье Лансана Диарра, участника инструментального ансамбля города Бамако, Республика Мали. На почте участливая сотрудница посоветовала ей написать на обороте конверта с письмом и свой адрес – мол, если оно не будет доставлено, то вернется обратно. Во всяком случае, хоть что-то прояснится.

Когда фотография Ивана появилась на первой полосе местной газеты, Симона снова залилась горючими слезами, а Ивана впервые испытала бунтарские позывы. Фотограф отретушировал снимок, уменьшив лоб и глаза Ивана, зато увеличив его челюсть и уши – в результате вышел типичный уголовник. Масла в огонь подлила еще сама статья, автор которой явно был щедро оплачен Анжелом Пастуа. Он выставил Ивана главарем мошенников. Мол, этот голодранец явился из своей Ослиной дыры и ввел в заблуждение благородного юношу. Но они забыли про мэтра Винёя. Тот не только не вернулся в свой родной Клермон-Ферран, но и недавно женился на местной, черной. Не на мулатке или метиске, не на полукровке, «белой африканке», женщине цвета «кофе с молоком» или «капучино», не на афроамериканке, латинке или краснокожей. Нет – на черной. Он спас Ивана в прошлый раз и теперь тоже вызвался быть его официально назначенным адвокатом. Да сколько можно! Он и сейчас не позволит, чтобы бесправные платили за прегрешения власть имущих и по их вине пускали свою жизнь под откос.

Накануне в Бель-Эр открылась новая, суперсовременная тюрьма. По ночам, во избежание побегов заключенных, ее территория ярко освещалась, ни дать ни взять выходящий в море лайнер. Из-за этого на километр вокруг люди не могли нормально заснуть и постоянно писали жалобы. В заведении было полно кабинетов, напичканных компьютерами и диктофонами. Мсье Винёй каждый день встречался со своим клиентом, чтобы расспросить про его жизнь. Какое же это, оказывается, удовольствие – говорить о себе, заглядывать внутрь себя, раскапывая все секреты и вынося на свет божий свои самые сокровенные мысли.

– Почему мсье Жереми стал твоим кумиром? – спросил адвокат.

Иван помолчал, так и эдак обмозговывая вопрос, а потом ответил:

– До его появления никому не было до меня дела, кроме сестры, матери и бабушки.

– Что же он тебе втолковал? Например, какие книги давал почитать?

– Да кучу всего: Франца Фанона, Жана Сюре-Каналя и очень много афроамериканских авторов в переводе на французский. Но признаюсь, я прочел далеко не все и все они меня немного раздражают.

– Что же тебя по-настоящему интересовало?

– Сама жизнь мсье Жереми. Жизнь как таковая. Ведь он бывал в Афганистане, в Ираке. Он жил в Ливии в то время, когда убили Каддафи.

Услышав это, мсье Винёй чуть не подпрыгнул.

– И как он оценивал Каддафи? Как диктатора или как героя?

– Для него Каддафи был героем. Он его боготворил.

– Он склонял тебя поехать в Сирию или Ливию?

Иван закатил глаза.

– Поехать? Но как? У меня же денег пшик, не могу даже купить билет на автобус до Бас-Тера или Пуэнт-а-Питра. Нет, он повторял, что я должен улучшать мир вокруг себя.

– Улучшать? А как именно?

– Он говорил, что каждому отведена своя роль. Я так до конца и не понял, что это значит.

Все закончилось однозначным и беспрекословным оправданием Ивана, не считая назначения нескольких часов общественных работ.

После оправдательной речи мсье Винёя некоторые слушатели, в основном женщины, плакали. Остальные аплодировали. В конце весь зал поднялся на ноги и устроил ему бурные аплодисменты.

Возвращался Иван в Ослиную Спину триумфатором. Симона взяла напрокат грузовичок, который украсила флажками, и безостановочно сигналила на протяжении всего пути. Удивленные жители деревушек вдоль дороги выходили на порог и спрашивали, что случилось. Занятые собственными проблемами и жизненными неурядицами, они слыхом не слыхивали про Ивана и не знали, что раз в сто лет справедливость все-таки восторжествовала. На центральной улице поселка школьники, завернувшись в триколоры, пели «Марсельезу». А мэр, который всегда любил толкнуть речь, конечно, не мог упустить такой прекрасный повод. Он превозносил Францию, справедливую и толерантную, которая не допустила, чтобы один из ее сынов был незаконно осужден. Многочисленные зеваки были почти шокированы тем, что Иван не захотел взять слово и не присоединил свой голос к восхвалениям метрополии-матери. Но на самом деле он чувствовал себя, словно белье, которое прокрутили в машинке, выжали и повесили сушиться. Он испытывал лишь благодарность к мсье Винею, потому что не понимал событий, разворачивающихся вокруг его персоны. Он лишь вспоминал загадочные слова Мигеля.

– Я иду первым, – сказал он накануне своего исчезновения. – Я напишу тебе, как мы устроились, и тогда ты должен приехать к нам вместе с Иваной.

Как только брат и сестра смогли остаться вдвоем, они направились к своему заветному местечку в Пуэнт-Паради. Там Иван стал осыпать сестру страстными поцелуями, а она нашептывала ему на ухо:

– Постарайся больше не попадать в тюрьму, умоляю. Подумай обо мне! Я задыхаюсь, когда тебя нет рядом. Весь этот год, пока ты был в предварительном заключении, я думала, что вот-вот умру. Я даже не могла в школу ходить.

Иван сел на песок и устремил взгляд в море, которое мелкой пеной подкатывалось к их ногам. Не отдавая себе в том отчета, он произнес слова, которые услышал от Мигеля:

– Однажды мы уедем отсюда. Мы отправимся дальше.

– Куда же мы поедем? – изумленно спросила Ивана.

– Я не знаю. Но уж точно в такую страну, где люди справедливее и гуманнее.

Через полгода приговор к общественным работам привел Ивана в «Карифуд», компанию, созданную двумя врачами-нутрициологами, кстати, многодетными отцами. Компания была признана социально значимой и поэтому щедро финансировалась Министерством заморских территорий. Также солидные субсидии выделял и Региональный совет. Но это не должно никого удивлять, если учесть, что владельцы компании умели убедить своими речами националистов всех сортов. Оба нутрициолога, возглавлявших предприятие, на пальцах доказали, что детское питание, которое давали карибским малюткам, не содержало ни одного аутентичного, антильского ингредиента – ни ямса, ни сладкого картофеля, ни маниоки, ни морской рыбы, ни плодов хлебного дерева, ни бананов, ни фасоли. Таким образом, создавался серьезный риск развития у детей вкусового отторжения к привычному питанию из-за привыкания к чужеродным вкусам.

Чуть больше десятка человек, работавших в просторном цехе, некогда принадлежавшем заводу Дарбуссье, встретили Ивана без особого энтузиазма. Сами подумайте – рецидивист, чьи фотографии мелькали во всех газетах! Его поселили в крошечной квартирке-студии недалеко от холма Массабьель. Раньше Иван никогда не жил один, поэтому вскоре у него вошло в привычку дважды в день заходить в кафе-ресторан «Всегда для вас». Там его тоже сразу узнали, слова «этот рецидивист» проносились по залу, и вскоре он обнаруживал себя в гордом одиночестве. Это его крайне огорчало, но не мешало снова и снова возвращаться в заведение, очень уж по душе ему там пришлось. И его можно понять – квартал вокруг кафе был особенным. Лишь одна пятнадцатиэтажка напоминала о современности. В основном же застройка состояла из деревянных домов с внутренними двориками, окруженных садами, а также домов повыше и пониже с узкими балкончиками, чьи ажурные металлические ограждения на фоне цветущих пальм напоминали о временах давно прошедших. Рядом находилась частная школа с безупречной репутацией. Так что по утрам стайки ребятишек в сине-белой форме играли в классики в ожидании начала уроков.

Случайно столкнувшись с соседкой в общем тесном коридорчике, Иван слово за слово познакомился с ней. Она была наполовину испанка, с очень живым нравом, характерным для этой страны. Без долгих уговоров она рассказала ему свою историю.

Ее мать, Лилиана, выросла в поселке Вьё-Абитан; она выучилась на кинезиолога, и ее пригласили на работу в небольшой термальный отель на юге Франции. И там, на контрасте с удручающе бледными, ожиревшими телами пациентов, она пережила чудесный роман с Рамоном, молодым испанцем, которому в поисках работы пришлось пересечь Пиренеи. По возвращении в Париж она поняла, что беременна. А когда ей удалось разыскать Рамона, выяснилось, что он успел жениться на некой Анжеле, которую любил с детства, и они уехали в Аргентину – все по той же причине, безработице. Она с печалью в сердце назвала дочку Рамоной, как в память об отце, так и об их погасшей любви, о чем и пела ей, пока та была маленькой:

Рамона, мне вчера приснился дивный сон,
Рамона, с тобой мы прочь уехали вдвоем.
Мы тихо уходим прочь
От завистников всех вдали,
И влюбленные парочки, дочь,
Завидовать нам бы могли.

Рамона выросла во Вьё-Абитане и жила с матерью. Как и та, обучилась кинезиотерапии и работала в Центре реабилитации в Карукере. Но на этом сходство между матерью и дочерью заканчивается. Лилиана посещала, в зависимости от времени года, лишь праздники Пресвятой Девы да обычные вечерни, вечно перебирала четки и два раза в месяц преклоняла колени на причастии, должным образом исповедовавшись в своих малочисленных грешках. Рамона же была секс-бомбой, пожирательницей мужчин. Она тут же решила заполучить Ивана, пусть преступника, но зато преступно красивого – ростом под два метра, с узкими бедрами и атлетическим телом под этими, прямо скажем, не самыми стильными шмотками.

Для начала она пригласила его выпить по стаканчику, подав на закуску кровяную колбасу и соленые – в самый раз – чипсы. Этого оказалось недостаточно, и тогда она позвала его на ужин, а потом они вместе долго смотрели телевизор. И снова ничего. Около полуночи Иван благочестиво поцеловал ее в лоб и ушел к себе. Но однажды вечером она не выдержала. Накинув фривольный халатик, который откровенно намекал на аппетитное содержимое, она постучалась к Ивану. Тот открыл дверь, и, поскольку как раз переписывался в телефоне с Иваной, встретил ее довольно неучтиво:

– Ну, чего тебе опять?

– Там грабитель! – выдохнула Рамона. – Клянусь, ко мне проник какой-то злодей!

Иван вздохнул, но тем не менее вооружился ручкой от швабры и пересек лестничную клетку. Войдя в квартиру соседки, он сразу понял, что в маленькой студии царят покой и порядок, а грабителю прятаться негде. Он пожал плечами.

– Вот видишь, тебе показалось. Здесь никого нет.

Рамона же буквально набросилась на него и со всей страстью поцеловала взасос. Ничуть не удивившись, он отстранился и усадил ее на кушетку.

– Я все объясню, – мягко начал он.

– Что именно?

– Я люблю одну девушку и не могу ей изменять, – серьезно сказал Иван. – Понимаешь, она будто часть меня, и мы все время вместе.