Склерозус вульгарис, или Русский поцелуй

Мы выпили. Немного, и это, повторяю, радует.

– Слушай, и только одна просьба – не перебивай. Я этого не терплю. А уж в подпитии могу и в ухо.

Да, Арик может, он этим еще в школе отличался. И я решил не перебивать ни в коем случае. Ибо даже по пьянке получить по физиономии от приятеля не совсем приятно.

* * *

– Так вот, помнишь, нас часто на лето отправляли в лагеря. Да ладно хмыкать, конечно в пионерские. Меня сразу выбрали начальником пионерской дружины. Мои задачи как начальника были просты. Отряд должен построиться утром на подъем флага. Далее все разбегались кто куда. Нет, вру. Все мчались в столовку, что была в большом, конечно полностью ободранном, храме. Ели мы макароны. Реже – картошку вареную. Никогда – мяса. Нет, вру, иногда попадалась в макаронах тушенка. Называлось это «макароны по-флотски» и поглощалось нами, детьми любых отрядов, то есть любых возрастов, немедленно. Съедали все и добавки не просили. Точно знали: добавки не будет. Ее не было даже в торжественный ужин при окончании смены. Дали две печенюшки. Вкусные.

Но теперь, с высоты наших прожитых годов, я понимаю и не виню администрацию лагеря. Шел тысяча девятьсот сорок шестой или сорок седьмой год. Еды в стране не было. Ну, это я чего-то развспоминался. На самом деле с нами со всеми, то есть с отрядами мальчиков, что-то случилось. Мы же все учились в мужских школах. Ну кроме девочек. Которые, естественно, учились в женских. И вот в лагере мы увидели, что… догадайся с трех раз!

Я от волнения налил рюмку чая зеленого. Выпил и был уверен, что пью водку.

– Мы увидели девочек в сарафанчиках, майках цветастых, спортивных штанах сатиновых. В трусах девочкам ходить не разрешалось. Я недавно узнал почему. Вождь нашего государства, гениальный зодчий товарищ Сталин, на параде физкультурников увидел марш колонн гимнасток в спортивных трусиках. И сразу узрел легкое волнение на трибуне Мавзолея. Особенно где стоял наш народный крестьянский староста Михаил Иванович Калинин. Тут-то вождь сразу и распорядился: никаких трусов! Даже возмущался: женщина, а в трусах по городу, можно сказать!

Вот наши девчонки и щеголяли в сатиновых штанах.

И еще! Почти все еще не пользовались этими, как их, бюстгалтерками. А все же видно. Лето. Майки. Сарафанчики. Кофтенки с оборванными пуговицами. Мама мия! В общем, полная картина маслом.

Так вот, в девочку Риту сразу я и втюрился. Кстати, немного отвлекаясь. Мы жили в палатках. Было холодно и грязно. А весь лагерь пионерский располагался в монастыре близ Бородинского поля. Еще толком ничего после боев убрано не было. В кустах стоял немецкий танк. Но внутрь уже никто не лазил. Его давно пионеры лагеря превратили в туалет. С соответствующими запахами. А танк – это такое сооружение, что запахи держатся долго.

Ну ладно, не отвлекаюсь. Но когда еще вот все вспомнишь да и расскажешь такому же «пионэру», кто прошел, я уверен, то же самое.

– Ну что ты мне, Арка, говоришь. А то я в лагерях не бывал. Пионерских. У всех одно и то же. Обязательно втюришься в какую-нибудь Ленку, Зинку, Люську или Светлану. Но! Есть так хотелось, что этих девчонок забываешь на раз. Мы знали: девчонок много, и еще будут, а вот макароны по-флотски – одно блюдо, и добавки – ни-ни.

– Так вот, однажды после обеда я, как командир отряда, взял своего соседа Толика и девочку Риту, и пошли мы воровать картошку. Тогда это называлось «подкапывать». Чтобы испечь ее и употребить. Печеная, она ведь вкусноты необыкновенной! Еще коли соль будет… Соль мы из столовки стырили.

Но где-то я, видно по неопытности, допустил ошибку. Вижу, Толик все с Риткой. А ей вроде все равно. Хохочет да как-то странно все плечами трясет. Вроде цыганочки. Мы, правда, в эти годы цыганочек, в смысле танцев, и не видели. Вот я и думаю: что это она так странно плечами трясет, не больная ли? Нет и нет. В дальнейшем оказалась даже очень здоровая.

Толик брал Ритку за руку и даже однажды на плечо ей руку положил. Мол, я комара отгоняю. А меня все задвигал, задвигал. При этом еще и командовал: «Ну чо ты, Арик, иди сзади. Видишь – тропка, по ней только вдвоем, и то если прижмемся. Ну, Рита, ну, прижимайся, прижимайся. А то споткнемся».

Ритка – в хохот. Толик – хихикает. Я – злюсь. Почему бы?

В Москве мы все прощались. Пели любимую «Ах, картошка, тошка-тошка, пионеров идеал…». Менялись адресами. К моему удивлению, стала ко мне приходить Ритка. И про Анатолия мы, конечно, и не вспоминали.

Я тогда сразу в геологический – все бредил открытиями академика Ферсмана. А Рита – по филологической части, учит французский и английский. Умная. Начала курить, и это ей здорово шло. Научила меня, помню до сих пор – «мон анж». Значит «мой ангел».

Но все летело быстро, быстро. Я топал, летал и ползал по Сибири. И Западной. И Восточной. И дооткрывался, в смысле ископаемых. В общем, чо тебе рассказывать. Страна распалась, партия наша крякнула, и «золото КПСС», что я наоткрывал, исчезло, очевидно в подвалах Цюриха. И неудивительно. Там, в Цюрихе, еще наш Ильич бабло прятал… Давай немного.

Немного выпили. Рассказ Арика лился плавно, и еда была хороша. Поэтому мы сидели, как говорится, славно. В свое полное удовольствие.

Мой склероз, кстати, стал как бы сказать, очищаться. Или, вернее, мозги от него, вульгариса, стали немного-немного приходить в порядок. Все явственней и явственней проступали тени персон, о которых Арик упоминал. И Риту я уже вижу такой, какой она была в девяностых, когда мы виделись, как думалось, в последний раз. Потому что у Арика были сложности, в которых понимал только он, да и я думал в те времена: убьют, не убьют? Бауманская группировка запросто могла. А за что? Этого в те годы объяснить не мог никто. Да ладно. Убьют – значит, надо. Время такое. Так рассуждала наша славная милиция. А Ритка стояла передо мной – рыжая, яркая, как солнце, – и хохотала.

* * *

Арик продолжал.

– У меня квартира осталась от родителей. Да ты помнишь, наискосок от твоего дома. Вот мы и поселились. Я – в экспедицию, Ритка – в ожидание.

Скажу честно, никогда не думал об этом самом. Ну, кто ножи точит на кухне в мое отсутствие. Все в Ритке было. И взбалмошная, и обманщица, и притворщица, и жестокая до омерзения. Но вот как-то не думал, и все. Даже сомнения не заползали.

А тем временем подходили эти проклятые, страшные в своей разрухе и голоде, девяностые.

Эвон как заговорил Арик. Послушала бы его наша литераторша, Наталья Ивановна Выскребенцева, ей-богу, обрадовалась бы. Еще бы! Уж ежели оболтус Маркел, то есть я, пишет книги, а раздолбай Арнольд Чапский излагает о жизни таким литературным «штилем» – жизнь, значит, прожита не зря.

Мы тихонько накатили еще понемногу. Чтобы кураж не прошел, с одной стороны, но и в сон не впасть – с другой. Особенно это опасно для меня. Я ведь могу впасть в сон в любую минуту дня и ночи. Правда, в последнее время отмечаю, как доктор прописал, все в блокнотике. Во-первых, велел профессор. Во-вторых, полезно для себя, ибо проснулся – сразу в блокнот, и уж точно знаешь, где ты.

Арик продолжал.

– Вон у тебя, судя по рассказам, как легко. Не понравилась – ушел. И еще раз ушел. А затем уплыл – тут-то тебя только видели. А я не могу. Это теперь, уж прошло много лет, а в те лихие девяностые все только и начиналось.

Геология схлопнулась. Экспедиции – пожалуйста, но за свой счет. Я на этом чуть не погорел. В управлении в Норильске мне начальник и говорит: «Ваши съемки закрываем, платить нечем». Я, как начальник экспедиции, объясняю. Мол, ладно, финансирование екнулось, но рабочему персоналу и нам, инженерно-техническому, произведите расчет. Он, сука, отвечает: «У нас нет денег». «Ладно», – говорю так мирно, и ка-а-ак дам ему в ухо. Потому как он дом себе нехилый построил. В Краснодаре. А на нас – нет денег.

Потом суд был, но мои отстояли. Просто сказали судье и этому начальнику: посадите Чапского – перестреляем все управление и всех вас, судей да прокуроров. Переругались. Знают: геологи не филологи. Сказал – сделал. Отпустили. Оказалось, адвокат доказал, у меня вялотекущая шизофрения.

Тут еще и Ритка прилетела со справкой из генштаба. Я бумажку видел, ее в дело мое подшили. Мол, Чапский Арнольд выполняет спецзадание госзначения. Нервы у «полковника» Чапского напряжены до предела. Просим учесть и т. п. И подпись: «генерал армии Руцкой».

Меня отпустили, извинились, мол, что же вы, коллега, нам не открылись. Я только мычал и смотрел на Риту, ничего не понимая.

Но в Москве все пошло так, как и должно было быть в те лихие. То есть плохо.

Стали мы потихоньку ругаться. Я ей здраво объясняю, что замуж она выходила в другой стране. Значит, и муж был другой. А теперь страна не пойми куда катится. Значит, и мужской контингент изменился. Что ты думаешь? Получил только одну характеристику: «Дурак».

* * *

Уже давно все съедено. Выпито, кстати, немного. Соразмерно с возрастом. В общем, решили с Ариком закончить нашу встречу кофием. Но первый заартачился я. Да как же так, на полуслове, полумиге. Что с Аркой было дальше? Я не мог просто так отпустить моего дворового другана. Чувствовал, лихие девяностые еще жгут нам пятки.

К моей радости, Арик после кофия разошелся и сообщил, что, пока мне всю жизнь с Риткой не расскажет, отсюда ни ногой.

Слава богу, Арик продолжал:

– Ты пойми меня правильно. Только ты да Сашка остались, что знаете меня да Риту. Вот мы уйдем в мир иной – и что? Я хочу, чтобы ты хоть рассказик тиснул про меня. Ты даже не представляешь, сколько окажется читателей.

– Как так?!

– Да вот так. У Риты появилась такая прыть и энергия – любо-дорого. Я все со своей экспедиционной колокольни. Мне бы в мою партию по исследованию Алтая заместителем Риту взять. Мы бы таких открытий наворочали, что ох!

Но пока – денег нет, работы нет, да и любовь на серьезном излете.

Рита уже потихоньку давит на мозоль: «Чо на диване лежишь, сейчас простор неограниченный. Давай устроим сервис по маникюру-педикюру с легким эромассажем». «Что это за эромассаж такой?» – спрашиваю. «Да так у нас, у профи, мы называем эротический массаж». Всего тела. Или даже отдельных его частей.

Уговорила. Отдал, что копил с экспедиций. Рита купила полуподвал, и замелькал бизнес.

Через неделю попросила меня поработать вахтером, охранником, замдиректора, завкадрами – все в одном лице. Ладно, вышел в подвальчик. Там мило. Рита, правда, просила меня носить с собой кастет. Эта просьба пригодилась. Я начал осваивать суть нынешней жизни. То есть перво-наперво – крыша. Ладно, ладно, все всё знают. Не буду размазывать, появилась она и у нас.

Но я своих не давал в обиду. Особенно профессора по тайскому массажу, вьетнамца Цоя. Звали его почему-то Миша (оказался кореец из Казахстана, работал с семьей по выращиванию лука). И девочек защищал. Однажды даже мне сделали педикюр.

– Стоп, Арик, вот здесь подробнее. Потому что я уже обрезать ногти на ногах не могу в силу отсутствия возможности наклона, а пойти в эту педикюрню мне до сих пор не позволяет дворовое, народное воспитание. Так и кажется – появится в момент педикюра Надежда Константиновна[9 - Жена В. И. Ленина.] и скажет: «Мы с Володей в Цюрихе маникюры-педикюры не позволяли, и Володя отдал свою молодую жизнь вовсе не за то, чтобы какие-то нагло педикюры делали. Еще разобраться нужно, за какие деньги и как они были заработаны».