Язык Ветра. Элео

Время от времени в голове взрывались сомнения, словно удары в колокол они будоражили его и заставляли колебаться между привычным хладнокровием и тем, чтобы выплеснуть ярость. Он был похож на морскую волну, ветром поднимаемую и развеваемую. Его ярость развивалась в нерешительности. То он собирал волю в кулак и целеустремлённо шёл куда-то, то резко срывался в бессилии и падал.

Почему!? Как они могли так поступить с нами!? Но говорить что-либо было крайне бесполезно, потому что говорить было уже некому. Среди множества выживших мятежников никто не желал выслушивать его ропот и вытирать его слёзы. Им нужно было только одно: чтобы он разобрался с тем, почему их до сих пор держат взаперти.

Земля, усыпанная глыбами камней, стала могилой для многих людей. Каждый новый шаг, который он проделывал в гневе, наводил на мысль, будто сейчас он стоит на чьём-то теле, на ком-то, кто, может быть, всё ещё жив, и кому можно помочь. Быть может, этот кто-то был его приятелем или знакомым, однако ему самому об этом не было известно совсем ничего. Эти мысли были ничем иным как надеждой, причём лишённой здравого смысла. Пламя, окутывающее дворец, не утихало все три солсмены, и только вчера нуаретом, или даже сегодня лунью, последний язык пламени угас. Если кто-то внутри и остался не тронут огнем, он наверняка погиб от дыма или был раздавлен. Шансы выжить были невозможностью, и он это ясно понимал. Но всё же, что-то внутри него продолжало надеяться на лучшее.

Крайне неуклюжим движением он оторвался от земли и приземлился на соседней глыбе. В очередной раз посмотрел на стену, в нём возросло недовольство. «Да что он о себе возомнил?» – подумал он, щурясь на мужчину, стоящего на верху стены. Лица его видно не было из-за большого расстояния между ними, но этот силуэт мало с кем спутаешь. Завязанные лентой в хвост густые, длинные алые волосы, словно бушующее пламя, развивались на ветру. Красное кимоно, сотканное из плотной ткани, выглядывало из-под не опоясанного просторного плаща того же материала. Полы его доставали до колен и были разрезаны на три равные части. Узкие у пояса и расширяющиеся во множество раз к щиколоткам штаны препоясаны белым поясом. И ноги от щиколоток до самого низу были облачены в белую ткань, которую можно было увидеть из-под открытой, деревянной обуви.

Это Гром Юдж, представитель ордена, за помощью к которому и обратились мятежники. Зовут они себя «Равенство», их цель – принести равноправие в мир, устранив дискриминацию, «вызванную самим существованием монархов». В связи с нынешними обстоятельствами, силуэт Юдж вызывал у него лишь желание роптать. Он пытался рассуждать логически и каждый раз приходил к итогу, который нёс в себе лишь разочарования, ведь если орден действительно способен принести равенство, то почему же вместо того, чтобы освободить выживших материалистов, они позволили им умереть?

Сократив дистанцию между ними, он подготавливал речь, с которой начнёт своё обращение к Юдж. Он всё потрошил свои мысли, хотелось предъявить претензии, но понимал, что делать это нужно грамотно. Отсекая лишённые перспектив эмоции, он выстраивал свой запрос, своё требование. Одновременно облагораживая его в лестные слова.

Юдж стоял неподвижно, ветер трепал его хвост и полы плаща, он всё смотрел вдаль, за пределы леса. Куда именно, было не ясно, но определённо, с высоты, стоя на верху стены, он видел вдалеке что-то, что от взгляда остальных скрывает лес.

Недалеко от огороженной территории, где были заперты все повстанцы, орден разбил лагерь. Всё время пока дворец пылал, представители ордена с Юдж во главе умиротворённо ожидали конца пожара. Повстанцам они не оказали помощи в эвакуации и не пустили в свой лагерь. И более того, вход на территорию лагеря для посторонних был запрещён под страхом смерти. Территория была огорожена и особо охранялась: всех извне, а точнее всех, кто не состоит в ордене, близко не подпускали. Ещё до границы лагеря была прочерчена линия, за которую ступать повстанцам недопустимо, при её пересечении лохеям ордена был отдан приказ стрелять на поражение.

Повстанцы ожидали хоть малейшей возможности, чтобы потребовать у ордена выполнения условий с их стороны, оговоренных в контракте. Но любая возможность выйти на диалог с представителем ордена значила для них слишком много. Они опасались быть разорванными на кусочки лучом пространственного харова, как это было с теми, кто пытался пересечь территорию лагеря. Сейчас же ситуация была иная: представитель ордена сам вышел за пределы лагеря, значит, появилась возможность без риска для жизни выйти на контакт.

– Благопочтенный представитель… Нет! Уважаемый представитель ордена, позволите ли вы… – бубнил он себе поднос, пытаясь подобрать нужное приветствие.

Дистанция сокращалась, а его шаг становился всё неуверенней и медлительнее. Дойдя до подножья, задрав голову вверх он крикнул:

– Достопочтенный представитель Юдж! Вы слышите меня?! – Юдж посмотрел на него так, как смотрят кошки на мышь, с которой наигрались вдоволь, но та всё ещё шевелится. Крик повторился. – Господин Юдж, это я, Рувим! Могу ли я к вам обратиться?!

«Этот Рувим просит слишком много? – спросил один из голосов в голове Юдж. – Если вам угодно, мы лишим его жизни сию секунду.»

«Нет,» – ответил сам Юдж, после недолгого размышления.

«Всё—таки он осмелился заговорить первым, сэр.»

«Именно поэтому я выслушаю этого материалиста.»

Юдж продолжал внимательно наблюдать с вершины стены за чем-то вдалеке.

– Говори, друг, – промолвил он, не отводя глаз.

– Благопочтенный… – его голос звучал нерешительно, но сразу же покрепчал. – Юдж! Я хотел бы… Нет, я требую! Требую объяснений! В случае, если переворот удастся, вы обещали нам и всем, в ком не течет кровь короля, обеспечить безопасность! Но что произошло?! Как вы объясните гибель сотни моих людей, которые пали от ваших рук? А тех, кто погиб в пожаре, которых вы ручались спасти?! Что вы скажете на это?

Юдж молчал. Рувим достал из кармана свиток, сжал в кулак и демонстративно поднял вверх, судорожно тряся.

– Кровью! – его зубы скрипели от ярости. – Ты подписал его своей кровью! Если я не получу ответов и своей дальнейшей перспективы, то вынужден буду воспользоваться положением и обвиню тебя перед судом ордена Времени!

Юдж не проронил ни слова. Рувим продолжил манипуляцию:

– Преступление против крови наказывается смертью! Твоя жизнь прекратится!

– Что ж, – тихо произнес Юдж, – ничего не поделать. Обвиняй меня перед своим судом, если так того хочешь, – после этих слов он отвернулся.

Его ответ обездвижил Рувима. Гримаса, переполненная ненавистью, застыла в неопределённости. Эта авантюра была единственным и последним козырем в рукаве. Неужели она не сработает? Не может быть такого. Неужели Юдж не боится смерти?.. Нет. Скорее всего, он знает, что даже если его жизнь прекратится, меня и прочих выживших всё равно уже не спасти. Кто-то из его лохеев уж точно уничтожит сначала меня, а затем и всех остальных. Но теперь… Что теперь делать?!

Рувим затрясся от ярости. В голове возникли голоса, которые диктовали самые разные выходы из ситуации, но у него больше не было сил, чтобы следовать хоть одному из них. По щекам полились холодные слёзы. Он упал на колени.

«Лейтенант, – прозвучал голос Юдж в голове у одного из лохеев, стоящих подле стены, – мы должны убедиться, что среди выживших не осталось монархов.» – распорядился Юдж.

Незамедлительно взвод ордена ринулся к лагерю, где укрывались выжившие.

«А с этим что делать?» – прозвучал голос в сознании Юдж – это был лейтенант.

«Если он не сломается, то сослужит нам хорошую службу. Приведите в чувство и отведите в пустой шатер, я скоро с ним поговорю. Но не отнимайте его драгоценный свиток, коль он решил воспользоваться справедливостью, нам не позволительно его в этом ущемлять, верно? А теперь, выполнять!» – наказал Юдж и вздохнул легче прежнего, чувствуя, как благородность в чистом виде переполняет его.

Отправленный взвод бездушно налетел на лагерь, насильно выстроив из них длинную шеренгу. Заставили рассчитаться. После чего лейтенант доложил Юдж:

«Пятьсот двадцать один человек не считая того, что в шатре. Все простые люди.»

«Вы уверены, что среди них не затаились монаршие отродья?»

«Так точно.»

«Прекрасно. Объявите им, что с этого момента они официально свободны от монаршего гнёта. Они вольны поступать, как пожелают. Все, кроме детей. Детей до двух оборотосмен мы заберем с собой.»

«Капитан, но зачем нам дети?»

«Ян, ты ещё совсем молодой, а уже такой любопытный, ты правда считаешь, что можешь задавать мне такие вопросы? – лейтенант замешкал. – Детей мы отправим на перевоспитание к более надежным семьям, ведь нам не нужно новое поколение повстанцев. А теперь сделай, что я сказал.»

«Прошу прощения. Выполняем!»

«Очаровательно.»

Приближалась лунь. С того момента, как объявили последний приказ Юдж, вопль матерей не прекращался. И словно из-за их возгласов и молитв, тучи, стали бушевать сильнее прежнего. После недолгого перерыва дождь вновь полил с прежним напором.

В лагере ордена красовались просторные, шатры, с очагами тепла и света, которые благополучно укрывали лохеев ордена от дождя и обеспечивали им комфортное проживание, чему завидовали нынешние беженцы. За последнее время дождь разбушевался втрое больше прежнего, а их палаток и самодельных шатров хватало не на всех. Да и тепло сохранялось там только за счет их собственных тел, чего было крайне недостаточно в столь холодную солсмену.

Джусе пришлось укрыться под листвой дерева. Даже прижавшись к его стволу, свернувшись калачиком под широкой веткой с плотной листвой, дождь, гонимый бушующим ветром, все равно доставал до нее.

– Ты в порядке?! – услышала Джуса позади себя.

Перед ней стояли двое путников. Первый, высокий мужчина в капюшоне, скрывающим верхнюю часть лица, крупного телосложения и неряшливой щетиной. При виде его она испугалась и затаила дыхание. Второй путник стоял рука об руку с мужчиной, но ниже ростом, на нем была такая же накидка, из-под капюшона выглядывали множество светлых, мокрых дред. Спустя миг он сбросил свой капюшон, откуда показалось аккуратное девичье личико и блондинистые, не подплетённые корни волос, которые сразу же попали под сильный поток дождя. Капли стали растекаться по её лицу.

– Ты как? Давно без крова? – заботливо поинтересовалась путница.

Джуса кинула взгляд вниз и прошептала что-то, так невнятно и тихо, что путники переглянулись. Дождь стучал по веткам, земле и плотной ткани капюшонов, от чего шепот не был услышан совсем.

– И… Извини, я не услышала, – промолвила путница.

Тогда девочка совсем обессиленная, сухо вобрала воздух в легкие и упала на бок. Путница подбежала поближе.

– Ей плохо, дядь! Нужно отнести ее в наше убежище.

– Не торопись, – забасил мужчина. – Пока орден не покинул эти окрестности мы не сможем им воспользоваться. Перенесем ее в палатку.