Приключения Гекльберри Финна

– Как ты говоришь такое, Бен Роджерс? Как они могут освободиться, когда над ними охранник, готовый пристрелить их, как только они посмеют пальцем пошевелить?

– Охранник! Что ж, это действительно здорово! Так что, кто-то должен сидеть всю ночь и совсем не спать, просто чтобы наблюдать за ними? Я думаю, что это глупость! Почему тогда сразу нельзя взять дубинку и выкупить их по башке дубинкой, как только они сюда приедут?»

– Потому что этого нет в книгах, вот почему! Бен Роджерс, ты намерен делать все правильно или нет? Думай головой! Ты думаешь, что люди, которые писали книжки, не шарят, как нужно делать правильно? Ты всерьёз думаешь, ты можешь научить их чему-нибудь хорошему? Ты совсем рехнулся! Нет, сэр, мы просто пойдем и выкупим, как положено!

– Всё пучком! Я, что, спорю? Но я все равно думаю, что это глупость. Скажи, а мы будем убивать женщин?

– Ну, Бен Роджерс, если бы я был таким же невеждой, как ты, я бы лучше зашил себе рот нитками. Убивать женщин? Ба-а! Ну ты и удумал! Нет, ничего подобного в книжках нет, хоть обыщись. Вы просто приводите их в пещеру, и обращаетесь с ними так вежливо, как будто перед вами сладкий пирожок, и постепенно, хотя и медленно они влюбляются в вас, и потом уже никогда больше не хотят идти домой. А потом их ни за какие коврижки вытурить не удастся!

– Ну, если это так, как я согласен, только какой в этом смысл? Если так, то скоро у нас будет пещера, так загроможденная женщинами, да и всякими другими ожидающими выкупа, всякими карликами, что не останется места для самих грабителей. В пещере пукнуть нельзя будет от людей! Но продолжай, мне нечего больше сказать!

Маленький Томми Барнс к тому времени уже спал, и когда его разбудили, он испугался и заплакал, и сказал, что хочет вернуться домой к своей маме, и больше не хочет быть грабителем.

Так как они все смеялись над ним и называли его плаксой, он совсем сбрендил, и сказал, что пойдет от нас и расскажет там все тайны. Но Том дал ему пять центов, чтобы он молчал, и сказал, что мы все пойдем домой и встретимся на следующей неделе, тогда и ограбим кого-нибудь, и кого-нибудь прибьём.

Бен Роджерс сказал, что он не может часто выходить на большую дорогу, только по воскресеньям, и поэтому он хотел начать грабить и убивать в следующее воскресенье; но все мальчики сказали, что было бы большим грехом делать это в воскресенье, и таким образом всё было улажено. Они согласились собраться вместе как можно скорее, а затем мы выбрали Тома Сойера первым заводилой, а Джо Харпера помощником заводилы банды, и потом разошлись по домам

Я добрался до сарая и проник в мое окно как раз перед рассветом. Мой новенький костюм была весь заляпан жиром и глиной, и я устал, как собака.

Глава III

Ну, утром я, конечное дело, получил хорошую взбучку от старой мисс Ватсон из-за моей одежды. Но вдова не ругалась вовсе, а только смыла жир и глину, и выглядела так жалко, что я подумал, что буду вести себя некоторое время как можно более примерно, если, конечно, смогу. Потом мисс Ватсон поставила меня в чулан замаливать грехи, но у меня ничего не вышло. Она сказала мне молиться каждый день, и если я буду слушаться её, то что бы тогда ни попросил, то получу это. Какая лажа!. Я честно пробовал. Только один раз я получил леску, да и ту без крючков. И какая мне польза от лески без крючков? Я пытался помолиться за крючки три или четыре раза, но как-то это не выгорело. Однажды я попросил Мисс Ватсон попытаться помочь мне, и помолиться без меня, но она сказала, что я дурак. Она никогда не говорила мне, почему я дурак, и я никак не мог это понять.

Однажды я присел в лесу и долго думал об этом. Я спрашивал себя, если некто может получить назад все, о чем молился, почему тогда Ддякон Винни не вымолил и не вернул себе деньги, которые потерял на свинине? Почему вдова не может вымолить украденную серебряную табакерку? Почему мисс Ватсон не попросит бога сделать её толстухой? Нет, я тогда понял, что тут какая-то засада! Я пошел и рассказал об этом вдове, и она сказала, что то, что обильной молитвой можно заполучить только «духовные дары». Это было слишком неподъёмным для моей головы, но она сказала мне, что она имела в виду – я должен помогать другим людям, и делать все возможное для других людей, всё им раздать, что накопил за всю жизнь и заботиться о них все время, и никогда не думать о себе, хоть подыхай на их глазах. Я должен был заботиться в том числе и о мисс Ватсон, как я понял. Я долго ходил по лесу и вращал всё это в голове, но не увидел в этом никакой пользы – кроме как для других людей, поэтому, потом я подумал, что выкину всё это из головы, пока она всё ещё цела, утро, мол, вечера мудренее. Иногда вдова сажала меня рядом с собой и говорила о Божьем Промысле, да так, что у неё слюни летели изо рта, но, бывало, на другой день мисс Ватсон снова ухватится за это и снова все разрушит. Я решил, что вижу всё как есть, что есть два Божьих Промысла, и если бедный чёрный парень как-то выдержит Божий Промысел вдовы, то если попадёт в цепкие клешни Божьего Промыла мисс Ваттсон, тут уж пощады не жди. Я подумал обо всем этом и решил, что податься к Божьему Промыслу вдовы, если он захочет меня, хотя я не мог понять, зачем я ему могу оказаться нужнее, чем был раньше, потому что я всегда был невежественный, невоспитанный, низкий и злобный.

Моего папулю не видели уже больше года, и это было удобно для меня, я больше, честно говоря, совсем не хотел его видеть. Он всегда был, когда трезвый, мастак распускать руки и меня лупить, поэтому я по большей части жил в лесу, когда он был рядом. Ну, примерно в это же время его нашли утонувшим в реке, примерно в двенадцати милях за городом, так говорили некоторые. Во всяком случае, они рассудили, что это был он, сказали, что этот утопленник был просто один —в-один его размера, и был такой же оборванец с точно такими же длиннющими космами на голове, точно – папа, но они не могли ничего сказать о его лице, потому что оно было в воде так долго, что совсем не походило на чьё-то лицо. Они сказали, что он плавал в воде на спине. Тогда они забрали его и похоронили где-то на берегу. Но моё счастье не могло продолжаться долго, потому что мне вспомнилось кое-что. Я прекрасно знал, что утопленники плавают лицом не вверх, а наоборот. Ну, я тогда и смекнул, что это был совсем не мой ненаглядный папаша, а какая-то баба, одетая в мужскую робу. Так что мне снова стало довольно дурноватенько. Я опасался, что старикан вот-вот оживёт и заявится ко мне из ада, что уж совсем не могло радовать меня.

Мы играли в разбойники время от времени примерно с месячишко, а потом я отвалил в отставку. Всё, мальчики! Мы так никого и не ограбили и не убили, все только притворились. Раньше мы выпрыгивали из леса и с криками кидались на свиноматок и женщин в повозках, которые везли на рынок урожай, но мы никого из них пальцем не тронули. Том Сойер назвал свиньи «слитками», и он назвал репу и овощи «халявой», потом мы отправлялись в пещеру и хвалились там перед друг другом своими подвигами и подсчитывали, сколько людей мы убили и захватили. Но я не видел в этом никакой прибыли. Однажды Том послал мальчика бежать по городу с пылающей палкой, которую он назвал паролем (который был знаком, чтобы собраться вместе), а затем он сказал, что у него были секретные вести от его тайных шпионов, что на следующий день огромный караван испанских купцов и богатых арабских щейхов собрался расположиться в пещере, и у них двести вьючных слонов, шестьсот двугорбых верблюдов, и более тысячи мулов, все они были нагружены алмазами, и их охраняли всего только четыреста солдат, и поэтому мы устроим засаду, как он это называл, и прикончим их всех разом и захватим добычу. Он сказал, что мы должны наточить наши мечи и пушки, и приготовиться к бою. Он никогда не мог отнять даже простую репку, не наточив все мечи и пушки, хотя на деле они были только палками и метлами, а вы могли бы сколько угодно точить их, пока бы они не сгнили, всё равно они бы не стали ни на грош острее, чем были раньше. Я не верил, что мы могли бы вырезать такую толпу испанцев и арабов, но хотел увидеть верблюдов и слонов, поэтому я засел на следующий день, в субботу, в засаде; и когда кто-то крикнул клич, мы выбежали из леса и бросились вниз с холма. Но там не было ни испанцев, ни арабов, не было ни верблюдов, ни слонов. Это не было ничем иным, как воскресным школьным пикником, да и то для первого класса. Мы кинулись разогнали толпу, и преследовали детей по округе; но нам не досталось ничего, кроме пончиков и варенья, хотя Бен Роджерс захапал тряпичную куклу, а Джо Харпер получил драный молитвенник и святую книгу. а когда учитель разъярился и погнался за нами, мы всё бросили бросить и скрылись в кустах.

Я в упор не видел никаких алмазов, и я сказал об этом Тому Сойеру. Он посмотрел на меня с презрением и сказал, что там их куры не клюют, а к тому же там были и арабы, и слоны и все. Я спросил, а почему никто их не видел? Он сказал, что если бы я прочитал мировую книгу под названием «Дон Кихот», я бы не задавал дурацких вопросов. Тут, говорит, вся фишка в колдовстве.. Он повторил, что там на самом деле сотни солдат, слоны и сокровища, ну и так далее. Д., Но у нас масса врагов, и их зовут называл магами; и они превратили все это в воскресную школу для новорожденных, только из-за злобы. Они отомстили нам. Я сказал, что тогда все в порядке, но нам нужно срочно напасть на магов. Том Сойер сказал, что я идиот.

– Ты что? – сказал он, – Маги мог вызвать много духов, и прежде чем ты мог слово пикнуть, они изрубили бы тебя на куски, и слова брякнуть не дали. Высотой они выше самых высоких деревьев, и толстые, как церковь.

– Что ж, – говорю я, – а если мы вызовем себе на подмогу своих джиннов, – тогда мы сможем порубать этих?

– Как же ты их вызовешь?

– Я не знаю. А как маги их вызывают?

– Как-как, потрут ветощью старую оловянную лампу или железное кольцо, и духи сразу слетаются толпой, тут громы гремит и молния сверкает, и дым коромыслом, и все, что скажешь духам, они тут же и исполнят. Им ничего не стоит вырвать оружейную башню с корнем из земли и шарахнуть ей по голове директора воскресной школы. Ну, или любого другого, кого попросишь!

– И для кого они так шелестят?

– А для того, кто трёт лампу или кольцо! Они принадлежат тому, кто трёт лампу или кольцо, и они потом должны выполнять все, что он прикажет. Если он повелит им построить дворец длиной в сорок миль из бриллиантов и наполнить его жевательной резинкой или чем хочешь, или прикажет выкрасть дочь китайского императора, чтоб взять в жёны, они должны это сделать – и должны сделать это не позднее наступления следующего утра. И еще: они должны поставить этот дворец в любом месте, где бы ты им ни указал пальцем, понимаешь?

– Эка невидаль, – говорю я, – я думаю, какие же это кретины, если они таскают дворцы для кого-то, вместо того, чтобы самим жить в них! Более того, если бы я был одним из этих духов, я бы никогда бы не стал бросать свои дела и мчаться к какому-нибудь кретину в каком-нибудь Иерусалиме только потому, что этот кретин научился тереть какую-то дрянную оловянную лампу!

– Что ты говоришь, Гек! Как ты можешь не явиться, когда он потер ее, ты должен явиться, хочешь ли ты того или нет!

– Как я могу быть кому-то должен, если я высотой с дерево и толщиной с церковь? Ну, тогда – порядок! Я-то явлюсь, попомни моё слово, я загоню этого человека на самое высокое дерево, какое есть в стране!

– Фу, Гек, бесполезно говорить с тобой! Кажется, ты ничего не хочешь понять, как настоящий дурак!

Я думал обо всем этом два или три дня, а потом я подумал, что самому надо проверить, есть ли что-нибудь в этом. Я взял старую оловянную лампу и железное кольцо, вышел в лес и тёр и тёр, пока весь не вспотел, как Инджун, желавший построить дворец и загнать его подороже, но это оказалось совершенно бесполезно, ни один из духов не явился. Итак, я выяснил, что все это был всего лишь трёп Тома Сойера. Я сначала думал, что он сам верит в этих арабов и слонов, но, по-моему, всё это была чепуха – всё это больше походило на обычную воскресную школу

Глава IV

Ладно, три или четыре месяца быстро пролетели, и теперь уже зима. Я все это время проучился в школе и уже мог разбирать слова, немного подучился читать и писать, и уже выучил таблицу умножения и знал наизусть, что шестью семь – тридцать пять. Я думаю, что даже если бы я буду жить вечно и при этом ходить в школу, всё равно в мою голову больше ничего не влезет!. Во всяком случае, с математикой в особенно не дружу. Сначала я ненавидел эту школу, но потихоньку пообвыкся и стал приноравливаться к ней. Всякий раз, когда мне особенно сильно надоедала эта ахинея, я давал дёру с уроков, и следующий день получал от учителя хорошую взбучку, что очень, надо признать, меня бодрило. Поэтому чем дольше я ходил в школу, тем легче это было для меня. Я скоро привык к примочкам вдовы, и они уже не раздражали меня, как раньше. Живя в большом доме, для меня тяжелей всего было привыкнуть спать в кровати. Это давалось мне очень тяжело, и до белых мух я иногда сбегал в лес поспать, и это было для меня отдыхом. Старое житьё я бы не променял бы ни за что на свете, но когда я стал привыкать к новой житухе, она мне тоже потихоньку стала даже нравится.. Вдова сказала, что я медленно, но уверенно «делаю очень большие успехи». Она сказала, что ей больше не стыдно за меня. Однажды утром мне довелось опрокинуть солонку за завтраком. Только я стал сгребать рассыпанную соль, чтобы бросить её через плечо на удачу, как мисс Уотсон опередила меня и стала крестить направо и налево. Она говорит: «Убери свои руки, Гекльберри! Какой беспорядок ты здесь навёл!» Вдова сделала всё, что смогла, сказала доброе слово для меня, но это уже не могло предотвратить беду. Я это хорошо понимал тогда. Сначала, после завтрака, я почувствовал какое-то беспокойство и дрожь в ногах, и стал раскидывать мозгами, откуда оно может свалиться на меня, и что это будет такое? Говорят, есть способы обойти неудачу, но эти были из рук вон плохие, так что я в тот момент не пытался ничего сделать, а просто в большом унынии и тоске шлялся по городу.

Я спустился в сад по кривым ступенькам и в конце его перелез через высокий забор. На земле лежал свежий снег, и я увидел на нём чьи-то следы. Они шли от карьера, потоптались возле забора, а затем обогнули сад. Было смешно, что они не вошли внутрь сада, а топтались снаружи. Я не мог этого понять. Это было очень любопытно. Я собирался проследитьза ними, и тут наклонился, чтобы лучше рассмотреть. Сначала я ничего не заметил, но в следующий раз кое-что рассмотрел. В левом ботинке-каблуке,, был крест, сделанном большими гвоздями чтобы удержать дьявола.

Я встал на секунду и свернул с холма. Я время от времени смотрел через плечо, но никого не видел. Я был у Судьи Тэтчер так быстро, как только мог. Он сказал:

– Почему, мой мальчик, ты бежал так, что аж запыхался? Ты пришёл по делу? За процентами?

– Нет, сэр, – говорю я, – А что, что-то есть для меня?

– О, да, полгода в последнюю ночь поступило более ста пятидесяти долларов. Достаточное состояние для тебя. Тебе лучше позволить мне вложить деньги вместе с твоими шестью тысячами, потому что, если ты возьмёшь их, ты их спустишь разом!

– Нет, сэр, – говорю я, – я не хочу тратить деньги. Я вообще этого не хочу – ни шести тысяч, ни цента. Я хочу, чтобы вы вложили их. Я хочу отдать их вам – все, какие есть.

Казалось, он удивлен. Казалось, он ничего не понял. Он тогда говорит:

– Тогда что ты имеешь в виду, малыш?

Я говорю:

– Не спрашивайте меня об этом, пожалуйста. Вы возьмёте их – не так ли?

Он говорит:

– Что ж, я очень озадачен. В чём дело?

– Пожалуйста, возьмите это, – говорю я, – и не спрашивайте меня ни о чем, чтобы мне не пришлось лгать!

Некоторое время он внимательно смотрел на меня, а затем сказал:

– Ого-о! Кажется, я вижу. Вы, сударь, хотите ссудить мне свой капитал – а не подарить его. Это правильная идея.

Затем он что-то написал на бумаге и прочитал ее и сказал:

– Там; ты видишь, написано «за вознаграждение». Это означает, что я купил его у вас и заплатил вам за это. Вот вам доллар. Теперь подпиши вот это.

Я подписал бумагу и тут же ушел.

Ниггер мисс Уотсон, Джим, имел волосяной шар размером с кулак, который он вынул из воловьего желудка, и теперь гадал на нём. Джим уверял всех, что внутри живёт дух, и он все знает. Поэтому я пошел к нему той ночью и сказал, что здесь был мой покойный отец, и я видел его следы на снегу. Единственное, что я хотел знать, жив ли он, и что собирается делать? Джим достал свой волосатый шар, и что-то зашептал, а затем поднял его и бросил на пол. Он шмякнулся почти как камень, и откатился только на какой-то дюйм. Джим попробовал еще раз, а затем в третий, и всё повторилось то же самое. Джим встал на колени, приложил ухо к шару и прислушался. Но всё было бесполезно, Джим сказал, что шар не будет говорить. Он сказал, что иногда шар отказывается говорить без денег. Я сказал ему, что у меня есть старая пятнистая фальшивая четверть доллара, которая не годится, потому что медь немного просвечивает через серебро, и она никуда не годятся, но даже если бы латунь не просвечивал, всё равно, грош ей была цена, потому что она была такой скользкой, как будто её мазали салом, сразу видно, что это лажа, а не монета.. (Я не стал ничего говорить про доллар, который получил от судьи.) Я сказал, что это были дерьмовые деньги, но, возможно, волосяной шар примет их, потому что, возможно, не поймёт разницы. Джим понюхал монету, и куснул её, потер в пальцах, и сказал, что он попытается сделать так, чтобы волосяной шар подумал, что она настоящая. Он сказал, что надо разрезать сырую картофелину и оставить её там на всю ночь, а на следующее утро не будет видно никакой латуни, и больше не будет жирной, и поэтому любой в городе возьмёт её за милую душу, а уж о шаре вообще разговора нет.. Ну, раньше я знал, что картофель может творить такие чудеса, только забыл об этом.

Джим положил четвертак под волосатый шар, снова опустился и прислушался. На этот раз он сказал, что шар на тот раз не собирается хорохориться и перескажет всю мою судьбу, если я этого захочу. Я говорю, продолжай. Итак, волосатый шар стал беседовать с Джимом, и Джим сообщил мне эту благую весть. Он говорит: