Капсула из будущего

Их взору предстало широкое смотровое стекло наподобие тех, что вырезают в стене огромного аквариума в каком-нибудь развлекательном центре, и человек как завороженный любуется в своеобразный иллюминатор на диковинную морскую жизнь, где хищники порой плавают рядом с их будущими жертвами. Здесь, правда, не было такой романтической обстановки, когда лучи искусственного света пробиваются сквозь заросли подводных лиан и растений с широкими листьями, рассеиваясь в толще воды, но тем не менее широкое помещение оказалось светлым, с высоким потолком. На всем протяжении равномерно стояли серые металлические стеллажи на колесиках, высотой в человеческий рост. На каждом стеллаже располагались клетки в три яруса. Сами клетки также были из нержавеющей стали. Три стороны закрывались сплошными пластинами, а четвертая, лицевая, имела решетчатый вид, где висели автопоилка и кормушка. Многие клетки пустовали, но в некоторых, то на одном стеллаже, то на другом, мелькали кроличьи ушки, серые, черные, рыжие, то торчащие кверху своими кончиками, то свисающие донизу.

На самом высоком стеллаже, ровно посередине смотрового окна, на уровне глаз, располагалась отдельно стоящая клетка. Сама широкая, она делилась металлической перегородкой надвое. В каждой части, своеобразной «комнатке», ютилось по одному жильцу. В левой части сидел полненький крольчонок с черно-серой шерсткой, местами как бы с пепельными вкраплениями – островками долгих лет смены одежки – от каждой линьки по тому или иному островку. Пушистая мордочка воткнулась черненьким носиком прямо между прутьев так, что многочисленные усики кролика разметались во все стороны. Глаза смотрели неподвижно, но вдумчиво и бдительно. Вообще же, странные чувства закопошились в сердце молодого Кирилла, не особо привыкшего к нежностям и ласке.

– Какой хорошенький! – помимо воли вырвалось у него.

– Да. Это наш Бурик, местный первопроходец и первооткрыватель, так сказать, нашего пути, – не без гордости заявил дядя Витя. – А вот рядом и Рыжчик, полюбуйся. Он не такой компанейский парень, правда, но это не умаляет его вклада.

Кирилл посмотрел на правую часть клетки, но не нашел Рыжчика, как ни искал какой-то ярко-красный пушистый комочек. Дядя наконец показал пальцем в дальний угол клетки, и только тогда мальчик заметил серенькое пятнышко, почти совсем с гладкой шерстью, цветом едва-едва отличающимся от задней стенки клетки. Вдобавок ко всему с крыши клетки спускалось нечто вроде козырька.

– Он у нас парень пугливый, – пояснил дядя, – и ему спокойней, когда можно спрятаться куда-то подальше от мира, забиться в самый кромешно-темный уголок, где никакой иглой бы не достали. Правда, всё равно достанут… Вот и сделали ему такой уголок, где он частенько прячется.

– А почему же Рыжчик? Ведь он – серенький! – мальчик всем телом прильнул к стеклу, чтобы получше рассмотреть.

– Ха! – заулыбался Виктор Львович. – Но ты сам – Кирилл, зовешься, да?! Вроде как «солнышко»! А не светишься – вон тебя как ругают учителя! Совсем не как солнышко, скорее как грозовая тучка! Но всё равно думаю, что имена не случайны. Как было с этим? Да как-то отличался он от всей своей компании, выбивался что ли. Вот и прозвали его «рыжим», а после того, как он больно укусил одного молодого лаборанта за палец, прозвище окончательно и прилепилось: Рыж-чик! Так сейчас Рыжчиком и зовем вот.

– Как интересно! А можно их вблизи посмотреть, погладить? – на секунду осекся Кирилл и добавил: – Если не Рыжчика, то хоть Бурика, а?

– Боюсь, папа будет возражать и сильно ругаться. Так что на счет таблеток, Кирилл, сможешь их не принимать? Это крайне важно.

– Да, попробую, дядя Витя, – твердым голосом произнес племянник.

– А вот и папа, кажется! Слышишь отдаленный гул голосов?

Дядя заволновался, дернулся то в одну, то в другую сторону, но голоса приближались, казалось, с обоих сторон коридора.

– Давай сюда, в эту подсобку! Ну же, Кириллка, быстрее, – подталкивая мальчика, он едва успел заскочить, как со стороны изолятора (коридор по кругу огибал все помещения) показались люди в медицинских халатах. Дверь подсобки дядя не захлопнул – как же тянуло поприсутствовать, но оставлять Кирилла самого в подсобке было безответственно.

Голоса нагрянули внезапно, как раскаты грома в тучах во время грозы.

– Итак, господа, прошу пройти в нашу аванзалу, так сказать. Хотя, с другой стороны, это помещение является одновременно сердцем всей нашей лаборатории.

Кирилл одним глазком заглянул в щелочку в проеме двери и увидел папу таким, что не сразу и узнал: как будто другой человек предстал перед ним – молодой, полный бодрости и сил, задора и того огонька, без которого всякое дело гибнет на корню, как дуб в обезвоженной земле; но вместе с тем во всем облике родителя просвечивала опытность и солидность, приходящие с годами далеко не к каждому. Весь разодетый, в лоснящемся деловом костюме, сверкающих туфлях, Григорий Филиппович представлял образец «ученого с иголочки» вопреки расхожему мнению, будто всякий настоящий ученый перестает следить за внешним видом и одеждой, как только его светлую голову посетила всеохватывающая мысль.

Дядя Витя дернул племянника за локоть, и тоже, в свою очередь, заглянул в щель. Увидел же он гораздо больше ненаблюдательного глаза Кирилла. Делегация была обширная, внушительная, но естественно не столь многочисленная, как в конференц-зале. Здесь оказались как непосредственные исполнители, так и вершители судьбы самого проекта: Заваев стоял ближе всех к смотровому стеклу, рядом с ним оказался отец Кирилла. Вполоборота он ораторствовал перед оставшимися – еще двумя директорами и аналитиком. Последний делал какие-то пометки на новом десятидюймовом планшете серебристого цвета. Рядом с Быстряковым-старшим, по другую сторону, стоял его зам, Андрей Никитич, и двое ведущих лаборантов. Один из них вошел непосредственно в шлюз лаборатории и достал инструменты для опыта.

Григорий Филиппович тем временем ознакомил важных гостей с тем, что Кирилл слышал от дяди, представил кроликов, и продолжил, обращаясь к Заваеву.

– Вот, Олег Николаевич, наш проект «Гидра» начался непосредственно здесь, в этой самой лаборатории. Долгие годы исследований принесли свои плоды. Позвольте еще немного предыстории, если мы вас не утомили?

Возникла небольшая пауза, и дядя Витя хорошенько рассмотрел Заваева. Мужчина средних лет, довольно плотного и коренастого телосложения, с широкими плечами, кирпичным лицом с орлиным носом и умными, пронизывающими глазами. Олег Николаевич представлял собой тот тип бизнесменов, которые в молодость свою попали в самую гущу дележа советских богатств и успели не только выхватить лакомый кусочек из общего пирога, но и всеми правдами и неправдами отстоять право на владение им. К этому дню он владел несколькими крупными компаниями, в том числе заводом по производству лекарственных средств. Виктор Львович отметил про себя ту быстроту и подвижность мыслей, которые пронеслись, как тень в глазах Заваева. Олег Николаевич взглянул на своего аналитика, дал тому какую-то отмашку, понятную им обоим, и посмотрел на Быстрякова-старшего.

– Это не будет лишним. Чем лучше пойму и вникну во все нюансы, тем успешней в дальнейшем реализую проект. Но только, Гриша, объясняй всё попроще, на пальцах, как для студента первого курса, – гаркнул смешком Олег Николаевич. – Для меня главное общая картина. В целом, а не в деталях, которые будут понятны только узким специалистам. Для этого у меня есть специально обученные кадры.

Тут он вторично то ли засмеялся глухим смешком, то ли кашлянул, и хлопнул по-отечески ученого по плечу.

– Мне главное, что? Донести радужную картину более крупным рыбам, заинтересовать их, дать такую наживку, которую они мигом проглотят и попросят еще. И будут готовы выложить такие средства, какие запросим мы сами, а не такие, какие они нам предложат. Чувствуешь, Гриша?

– Да-да, Олег Николаевич, – пробормотал покрасневший Григорий Филиппович.

– Вот и хорошо! Так что рисуй картину. Например, с начала: почему назвали проект «Гидра»? Она же вроде всех сжирала, да и не особо ее любили греки и прочие там, разве нет?

– Хм… Речь идет не о совсем Лернейской гидре, если хотите знать. А о том крошечном животном, которое навело шороху на образованных европейцев в первой половине восемнадцатого века. Вот, смотрите на презентацию, – он показал на фотографию беспозвоночного полипа на презентации, которую поднес второй лаборант. Там красовалось белесое существо, всё тело которого представляло собой нечто вроде матового стебелька, один конец заканчивался подобием ноги, а другой – множеством щупалец.

– Фу! Очередная гадость, – брезгливо поморщился Заваев.

– Да, пожалуй, – согласился Быстряков, – но эта гадость могла бы воплощать собой мечту человечества о бессмертии. Представьте себе только: что бы вы с ней ни делали, она восстанавливает полностью себя! Разрезали пополам в любом сечении – и вместо одной со временем будет две гидры: разрезали горизонтально так, что у одной части осталось туловище с подошвой, а у другой рот с щупальцами – ничего страшного! У подошвы отрастет недостающая часть со ртом и щупальцами, а у той части, где рот, – полностью вся подошва. Сделаете продольный разрез – гидра обедает по-прежнему, хотя всё тут же выпадает из половины её «желудка». Но скоро она регенерирует! Да что там! Можно хоть на сто частей разрезать – все будут так же восстанавливать целое из части, причем быстрее восстановится подошва или рот зависит от того, к чему ближе была раньше эта часть. Это же до сих пор вдохновляет и воодушевляет!

Григорий Филиппович увлекся, вся краснота лица ушла, оно заметно посвежело и помолодело. Видно было, что эта тема ему близка и проходит красной нитью через всю жизнь.

– Это же та идея бессмертия, которая будоражила умы всех ученых с незапамятных времен! Эликсир вечной молодости, живая вода – да этим грезили алхимики и маги средневековья. Пробужденная к жизни материалистическая наука эпохи Просвещения показала, что вечное обновление материи невозможно. Но наука как младенец делает шаг за шагом. И только с высоты следующего шага видишь, что предыдущий был как раз на уровне младенца, и потому легко опровергаешь его доказательства. Вот и теперь мы знаем об обновляемости организма человека намного больше, чем знали во времена Просвещения и научно-технической революции. На вооружении у нас есть и углеродный метод по содержанию радиоактивных изотопов…

– Гриша, ближе к теме, – прервал его Заваев.

– Конечно, конечно… Известно, что все клетки человека с течением времени полностью себя обновляют. То есть, мы могли бы жить если не вечно, то настолько дольше того среднего возраста, на котором мы в наш бурный век технократии уходим на покой, что можно назвать наше лекарство если не эликсиром вечной молодости, то лекарством от старости, по меньшей мере!

Григорий Филиппович помолчал немного, но Заваев слушал, о чем-то думал и не собирался перебивать вопросами.

– В этом месте меня обычно спрашивают: почему же мы тогда стареем, если клетки всё время обновляются? Но, несмотря на все заявления ученых уверяю вас, что наука пока этого точно не знает. Да, есть различные теории и гипотезы, объясняющие процесс старения, но единодушия в этом вопросе нет. Мы оттолкнулись от гипотезы, что вновь появляющиеся в теле человека клетки наследуют искажения в ДНК и ущербные места своих клеток-родителей, которые те, в свою очередь, приобретают в результате массивных бомбардировок зловредными вирусами и бактериями, и недостаточной собственной иммунной защиты. Клетки человека – это же как своеобразные миры, планеты, на которые шлепаются метеориты в бешеной космической гонке и оставляют там зияющие раны. Вот если бы мы смогли уберечь наши планеты от метеоритных атак… Создать или же такую защиту, через которую ничто бы не проникало, или же наделить такими свойствами наши клетки, как клетки у гидры, – которые тут же восстанавливали бы все свои недостающие части… Вот все эти мысли и наработки мы воплотили в нашем чудо-лекарстве, на самом деле уникальном и способном перевернуть весь уклад жизни с головы на ноги. И вместо того, чтобы мучиться болезнями, страдать от болей и травм, приходящих со старостью, люди могли бы жить полноценной жизнью молодого юноши, биологический возраст которого от силы составлял бы лет пятнадцать! Сколько полезного могли бы сделать наши неувядающие лидеры, сколько открытий совершить величайшие умы человечества, какую бы жизнь создать!