Падает снег

В его тоне прорезалась не то зависть, не то ревность. Господи, да ведь это же Комов передо мной! Мир сошел с ума, воистину так. Я выгнула бровь и только смотрела на него в недоумении. Мне не хотелось ничего на это отвечать. Мне не хотелось даже задумываться о том, почему и зачем он такое говорит.

– Вы сейчас меня имеете в виду?

– Ну, а кого же еще.

– Простите, но мне кажется…

– Ладно, извините, это было лишнее. Хочу, чтобы Вы знали, что я на вашей стороне, и приду на суд.

– Если он будет. А сейчас, простите, мне нужно идти.

Фух! Какой же неприятный был разговор, аж мурашки по телу.

***

Это случилось, когда я, Таня и Леха отмечали сданный на отлично экзамен маленьким тортиком и пачкой ананасового сока.

Было весело, хотя сначала все расстроились, что Сергей не сможет приехать. Мы шутили друг над другом и уже почти кидались взбитыми сливками, когда в дверь позвонили. Я пошла открывать, так как сидела ближе всех к выходу из кухни. Как обычно проигнорировав глазок, я распахнула дверь с широкой улыбкой на лице, которую мгновенно сдуло.

Облокачиваясь о косяк и еле держась на ватных ногах, на пороге стоял Миша. Хотя стоял – это громко сказано для его состояния, скорее, он пытался стоять изо всех сил, но получалось плохо. Я услышала, как на кухне затихли, прислушиваясь. Хотелось просто закрыть дверь и вернуться обратно, а не сталкиваться вот с этим лицом к лицу в такой хороший вечер.

– Тебе чего нужно опять? – прикрикнула я. – Что же ты все никак не отвяжешься от меня!

– Верочка! – воскликнул Миша сердечно, попытался приложить руку у груди и чуть не упал. Голос у него был заплетающийся, отвратительный. С детства ненавижу пьяных. – Верунчик мой золотой! Кра-асавица… моя.

– Сколько ты выпил? От тебя несет.

– Вера, кто там? – крикнул Громов с кухни.

Я не ответила ему.

– Уходи отсюда, – прошипела я Мише.

– Я немного, совсем немного выпил, что ты, ангел мой, Вера!

Громов возник позади меня. Буквально материализовался из воздуха.

– Это тот самый мудак? – осведомился он угрожающим басом.

– А-а-а-а-а… – заулыбался Миша, пошатнувшись. – Это вот та-ак ты меня любишь, это вот та-ак ты без меня страдаешь, Вера… А я, идиот, понимаешь, мучаюсь, думаю, что же мне делать, ведь есть Вера, ведь я обидел ее, обидел сильно, а она… все еще… любит меня. А вот какая у тебя любовь, да? Я же и напился потому, что совесть покоя не дает. Что же я за свинья такая, если могу спокойно жить, пока моей Верочке плохо?.. А моей Верочке уже хорошо.

– Я не твоя Верочка, сволочь, – дрожащим голосом проговорила я, глядя в мутные голубые глаза; взгляд Миши никак не мог ни на чем сфокусироваться. – Убирайся отсюда.

Меня практически трясло оттого, что ему сейчас, в таком виде, даже пытаться что-то объяснить или доказать не стоит.

– Как так убирайся? Я же, ну, мириться с тобой пришел, Веру-у-унчик. Я ж ведь это, вернуть все хочу. Я ж ведь твой миленок, помнишь?

Помню, подумала я. Помню прекрасно. Как миленком тебя называла – помню особенно четко. Но теперь эти воспоминания не вызывают во мне даже жалости.

– Помочь? – вмешался Громов, оттесняя меня плечом, и вышел вперед, заслонив меня спиной. Из кухни вышла Таня, громко выдохнула.

– Лех, ведь он на ногах не стоит… Ты не мог бы посадить его на такси и отправить домой?

– Мог бы. Адрес-то он свой вспомнит?

– Перелесный, дом одиннадцать, первый подъезд, – сказала я, и Таня увела меня на кухню, что-то непрерывно приговаривая.

Из прихожей еще некоторое время раздавались невнятные звуки, затем громыхнула дверь и все стихло.

– З-зачем, Таня? – заикаясь, плакала я, – зачем он все это продолжает делать? Он поступил со мной очень жестоко, а теперь звонит мне и заваливается ко мне домой, пьяный, и говорит, что хочет все вернуть! Зачем, Таня?!

– Терпи, терпи, – повторяла она, утешительно похлопывая меня по плечу. – Это всего лишь отголоски прошлого, от них никуда не деться. Просто перетерпи, на них не нужно обращать внимания. К этому надо привыкнуть, рано или поздно он успокоится и отстанет от тебя. Живи своей жизнью, все устаканится.

Это действительно испытание, подумала я, успокаиваясь. Это действительно нужно перетерпеть. Это проверка на выносливость. Проверка на то, сумею ли я забыть то, что постоянно о себе напоминает и тянет обратно на дно. Оглянусь ли я еще раз, убегая из горящего города, превращусь ли в соляной столб? И если не сумею, это значит, я не так уж и хочу жить настоящим: бороться за Андреева, дружить с Лехой, знакомить Громовых с родителями… И я вдруг поняла, что мне не стоило из-за этого плакать. Это было неожиданно, неприятно, но не настолько, чтобы раскисать. Где-то там, в холодных стенах клиники нуждается в моей заботе и ласке Андреев, а я здесь реву из-за другого мужчины. Не пойдет.

– Не пойдет! – повторила я, сжимая кулаки, и вскочила на ноги.

Таня поднялась следом, придерживая меня за плечо. Я вытерла слезы кулаками, и словно бы вокруг меня расступились грозовые тучи. Когда вернулся Леха, я уже улыбалась, и он не стал спрашивать ни о чем, хотя и заметил, что глаза у меня немного покрасневшие.

Отчитываться о том, что посадил Михаила на такси и благополучно отправил домой, он не стал – видно, не захотел лишний раз напоминать мне об этом, чтобы не огорчать. Славный он все-таки парень.

XXVIII

. Уголовник

«Приходи на свидание», – прочитала я в записке, которую мне передала при следующей встрече Комова.

Прочитав, я вопросительно подняла на нее глаза. Надежда Платоновна чуть улыбнулась, но тут же стала серьезной. Она рассказала мне, что Максима перевели в одиночную камеру и теперь разрешают свидания. Мы можем видеться три раза в неделю, а также я могу носить ему передачки.

Наконец-то, подумала я про себя с облегчением, хотя бы есть теперь будет нормально, откормлю его обратно, а то совсем отощал. Но вслух спросила:

– Как там он?

– Он в порядке. Тоже рад, что сможет с Вами видеться.

– Значит, все-таки двадцать вторая?

Комова кивнула без особых эмоций.

– Не переживайте, все идет своим чередом. На днях станет известна дата судебного заседания. Я сразу же сообщу Вам. Скажите, Вера… кхм… мне неловко спрашивать, но все же. Это вы спровоцировали Андреева?

Я замерла.

– Получается, что да, от Вас я этого скрывать не буду.

– Вы не переживайте. Привлекать Вас никто не станет. Сам Максим Викторович никому и слова не говорил о причине своего внезапного бешенства. Не хочет, чтобы Вы были замешаны. Но все же, как свидетель, хорошо знающий его, Вам придется поучаствовать. Ничего страшного, просто дадите ему характеристику перед судьей, как и несколько его коллег. Я, конечно, не ханжа, и ничего не имею против отношений, когда один вдвое старше второго, однако не советовала бы вам упоминать о том, что между вами столь близкая… связь. На всякий случай. Судья – очень консервативная женщина, я ее знаю, и не стоит портить впечатление, которое у нее сложится об Андрееве, такими фактами. А впечатление нам предстоит создать хорошее и одновременно убедительное. Так что выступите как представитель студентов.

Я слушала ее и кивала. Она еще много говорила, но самое главное я услышала. Как представитель рабочего коллектива обвиняемого выступит, разумеется, Комов. Он на нашей стороне и с ним уже оговорено, что говорить и как себя вести.