Возвращение

– Первой поднимется Наталья, и оттуда будет принимать детей. Как только те взберутся, то должны встать вдоль стенки. Задержатся в проходе – их затопчут или закидают чемоданами. Могут и из вагона вытолкнуть.

– Неужто детей кто станет выпихивать? – усомнилась Татьяна.

– Не со зла. По отчаянию. Или по неосторожности. Дети должны держаться кучей за руки. За них отвечает Наталья. Свободного места для четырех детей в вагоне, думаю, не будет. Дети должны начать ерзать и расталкивать взрослых. С детьми никто не станет задираться, уступят и пропустят. Касательно взрослых – другая история. Люди в вагоне притерлись, и если новопришедшие начнут угрожать их притертости, то могут дать отпор.

– Ну, это мы еще посмотрим, кто кому даст отпор, – твердо вставил Сергей.

– Не думаю, что у нас есть время на стычки. Добрая улыбка и пара слов: «Все отлично. В тесноте – да не в обиде», – будет лучшим отпором.

– Верно, – согласилась Татьяна.

– После детей погрузятся женщины. Татьяна первая, я последняя. Потом мужчины забрасывают багаж. Женщины принимают и тут же передают в сторону. Туда, где дети. Определите порядок погрузки мужчин, чтобы не мешать и не расшаркиваться. Последним погрузится самый сильный.

Подумав чуток, Сергей приступил к указаниям, женщины к подготовке младшего состава к игре под названием «штурм вагона», что вызвало восторг притихших, минуту назад запуганных детей. Они с радостью повторяли правила игры, с удовольствием репетировали, как будут ерошиться и расталкивать незнакомых взрослых в вагоне.

– Первым из мужчин пойдет Алеша, – отдавал тем временем распоряжения Сергей.

Все посмотрели в сторону младшего. Алеша сжался и сквозь румянец неуверенно уточнил:

– Как только погрузим багаж, я влезу следом.

– Нет, до багажа. Будешь принимать багаж из вагона, – распорядился Сергей

– Я могу принимать багаж, – пытаясь показать свою полезность, предложила Даша.

– Ты, девочка, свое сделала, остальное оставь нам, – остановил ее Сергей.

***

Погрузка большой, а к тому времени еще и на одного человека разросшейся семьи, прошла без значительных отклонений от заготовленного плана.

Незначительный урон составило Дашино платье, разорванное на уровне бедра. Ей приходилось придерживать отвисший обрывок руками, защищаясь от нескромных взглядов. Но кого могут беспокоить подобные мелочи? Она в поезде, хоть и медленно, но неудержимо двигающемся в пункт назначения.

Новое пристанище мало походило на привычные теплушки, с которыми Даша сталкивалась в довоенной жизни. Отец, бывало, брал ее в локомотивное депо, где работал начальником смены, и где под высокой крышей ее всегда ожидали несколько старых вагонов, готовящихся переродиться в новую жизнь. Каждый имел свою особую историю. Соленым морским воздухом дышали крупинки песка, затерявшиеся в щелях между досками пола или в трещинках металлической обшивки. Раскаленный на солнце настил поджаривал зерна пшеницы, которые при хорошем аппетите и мало-мальском воображении обращались в сдобные булочки. Минеральные удобрения не заглушали голод, зато веяли плодородием, рыхлым черноземом и свежескошенной травой.

Новые вагоны она не любила. Их краска выдыхала едкий запах, всегда одинаковый, независимо от того, были это думпкары[4 - Думпкар – грузовой вагон, для перевозки и автоматизированной выгрузки сыпучих пород – грунта, песка, щебня и пр.] или цистерны, сплошь металлические, или крытые вагоны с древесными плитами и досками. Все они выглядели нарядными, торжественными и, лишенные истории, неживыми.

Нынешняя обитель хранит иную летопись. Упущу часть, связанную с запахами. Они были настолько неприятны и до такой степени въелись в прогнивший и местами прогибающийся пол, в краску, волдырями вздувшуюся на теле вертикальных и наклонных стоек, рамы и каркаса, что описанные профессионально, поразят страницы этого повествования отвращением и угрозой потерять чувствительного читателя.

Вагон утратил возраст и способность к перерождению. Вероятно, его списали, но не успели сдать на слом. И теперь он слоняется по дорогам, перемещая людей в сцепке с пассажирскими вагонами, ибо перевозить грузы ему более не доверяли.

Несколько десятков людей (точные подсчеты пару часов спустя покажут: сорок три), втиснуты (по неточным подсчетам) в тридцать шесть квадратных метров площади настила. Слишком тесно, чтобы всем одновременно сесть. Прилечь – роскошь непозволительная. Кому-то придется устанавливать расписание и правила посадки людей на пол с последующим подъемом. А через несколько часов возникнет еще более сложная задача – обеспечение сна.

В Харькове часть пассажиров сошла и состав вагона значительно обновился. Старые постояльцы растеряли костяк или не удосужились создать его в свое время. В том или ином случае должность дежурного по вагону оказалась вакантной. Понадобилось не более часа, чтобы заполнить ее. Новый лидер некоторое время сопротивлялся, но необходимость протоптала тропинку сквозь ватагу случайностей, и вагонная семья обрела статус ячейки общества.

Старшим ячейки была провозглашена Татьяна. Не выдвинута кандидатура, не проведено голосование, не соблюдены формальности. Но как только Татьяна начинала говорить, все остальные замолкали. Этого оказалось достаточно, чтобы Вагон обрел организованность и порядок.

К удивлению, в скором времени и даже без помощи Татьяны все пассажиры уселись. Это противоречило законам физики и стереометрии. Но, как говорится, «если на клетке со слоном написано «лев», значит, так оно и есть».

***

В Безлюдовке, следующей после Харькова остановке, вагон пополнился женщиной, с распатланными волосами, мешком в одной руке и младенцем – в другой. Девочка – на вид двухмесячного возраста – была закутана в цветную грязную тряпку, и невозможно было определить – цветной пеленка была по природе или от грязи. В мешке у матери оказались еще две тряпки-недотепки. Одна по степени нечистоты не уступала той, которой был спеленут ребенок, вторая – на скорую руку постирана, но не просушена. Грязную скомкали и отправили назад в мешок до худших времен, мокрую направили к двери, где сострадательный доброволец, удерживая ее за уголок, предоставил остальную поверхность колыхаться на ветру победоносными красными пятнами и капитуляционно-белыми.

Три новые относительно чистые тряпочки преобразились в пеленки и пробрались из багажа сердобольных пассажиров в мешок приданого младенца.

В скором времени выяснилось, что реальный возраст девочки опережал видимый на два месяца.

Мать пыталась кормить младенца каждые полчаса, прикладывая к обеим грудям поочередно. Ребенок прихватывался с вялой жадностью к впалой груди, но обессиленно засыпал две секунды спустя. Мать взбрыкивала девочку. Та нехотя повторяла попытку, но не втягивалась и через секунду вновь засыпала, каждый раз вызывая у матери тревогу – а сон ли это?..

Вагонная семья отнеслась с сочувствием к безмолочной матери, и каждый пытался помочь – крутым яйцом, вареным картофелем, покрытым язвенными точками помидором, потерявшим упругость огурцом. Ничто ни в отдельности, ни в сочетании с другими лакомствами результата не давало.

– Ей бы чай с молоком, – со знанием темы заметила пожилая женщина. Заявление вызвало всеобщее одобрение.

Чай нашелся, и даже чудом теплый, молоко же оказалось в остром дефиците.

– Найдется у кого-нибудь крынка, бутылка или что-то вроде того? – негромко спросила Даша.

Кто-то попытался пошутить касательно коровы-невидимки, припрятанной в уголке, но на него шикнули, и шутка оборвалась, не добравшись до противоположного конца вагона.

Нашлись четыре бутылки, одна отдавала спиртом, две – тухлыми яйцами, последняя казалось чистой, во всяком случае, на вид и запах.

Станция, долго не появляющаяся, обозначилась за изгибом железнодорожного полотна. Всё Дашино скудное имущество, включая самое ценное достояние – три грязные бутылки и одна чистая, в мешке за спиной. Не дождавшись полной остановки, с помощью Сергея она спрыгнула на полотно, уносящееся из-под ног быстрее, чем предполагала. С трудом, но все же удержала равновесие.

Она бросилась к станционным кранам, выстроила три грязные бутылки тесным треугольником под струей кипятка. В ту, что почище, запихала горсть земли, залила на четверть кипятком и начала отчаянно трясти одной рукой, освободив вторую для следующей посудины, ожидавшей своей очереди на цементном основании.

– Беги, я домою остальные, – неожиданно и с радостью услышала она голос Алеши рядом.

Даша бросилась с чистой бутылкой в конец платформы, где торговки разложили ящики с фруктами.

– Сколько молока за бутылку наливки? – спросила Даша полную женщину рядом с бидоном молока.

Молочница опробовала наливку и удовлетворенно кивнула головой:

– Три бутылки.

– Четыре, – старясь казаться по возможности более жесткой, произнесла Даша.

– Три, – на мгновение задумалась, посмотрела в сторону, и с подозрительно хитрой усмешкой передумала. – Четыре так четыре. У меня тут как раз на четыре и соберется. Где бутылки-то?

– Сейчас прибегут.

Женщина торопливо спрятала наливку под ящик, на котором сидела. Торговки-товарки рядом, с такой же хитрецой посмеивались, понимающе переглядывались, с интересом следили за происходящим.

Молочница медленно достала воронку, вставила в бутылку и еще неторопливее начала лить.

– Пожалуйста, побыстрее – мы опоздаем, – попросила Даша.

Подбежал Алеша с почти чистыми бутылками. Молочница начала еще медленнее наполнять вторую бутылку, когда раздался гудок паровоза и их поезд начал двигаться, подтягивая вагоном вагон. Даша рассчитала, что у нее есть еще секунд пятнадцать наполнить бутылки, добежать до вагона до того, как поезд наберет скорость, для нее недоступную, или выкатится на насыпь, на которой, по предупреждению Нади, ей отрежет ноги.