Милый друг

Эва оказалась неглупа, и, приглядевшись, вовсе не дурна собой. Я бы сказал, что она очень красива, только при мельчайшем рассмотрении. На нее, как на Джоконду, надо было смотреть минут 10, чтобы понять, что больше ни на что и не захочется смотреть!

– Вы знаете, только сейчас я понимаю, что для женщины гордость куда губительнее, чем для мужчины! Если нужно спасти положение, мужчина забывает о своей гордости легче и быстрее. И он так делал всегда! Спасал меня, спасал себя, спасал все, пока я топила!

– Вы его так сильно любите?

– Я его сильнее ненавижу!

– Но как же?

– Оттого что понимаю, что он не позволит жизни с ним, но и после него нет жизни!

– Почему вы так думаете? Очень много мужчин, которые оценят вас! – пытался я подбодрить ее.

– А оценю ли я их? Ох, мой мальчик! Порода – она такая редкая. Порода – вот что главное в мужчине. Как в лошадях. Это в крови. Порода, которую не изменить. Ее ни пропить, ни выкинуть, ни заменить. Порода – это все. Ты сталкиваешься с тем, у кого есть порода. Это опасное дело, в этом все. Манеры, разговор, движение, в этом каждое слово! И уже никто и никогда не сможет забыть! Второй породы не найти! Никогда и нигде!

– Отчего же вы бездействовали столько времени?

– Действовать должен был мужчина! Я была убеждена в этом, как никогда. Но оказалось, что мне стоило бороться. А он выбрал цугцванг.

– Цугцванг? Что это?

– В шахматах так называется ход, когда ты не двигаешься. Именно этот ход оказывается самым полезным в партии.

– Где же польза, если вы уже не вместе!

– Кто сказал? Вы думаете, он не знает, что я следила за вами вчера? Знает! Но он убежал! Убежал вчера так быстро, что я не успела усмотреть его следы. Обычно мы убегаем от того, что считаем самым дорогим.

– Я думаю, мужчины проще, чем вы, женщины, думаете! Захотел бы – был с вами! Не хочет просто и все! Я мужчина, и я знаю!

– Ты мужчина, но он нет. Он больше чем мужчина, сверхмужчина. У него никогда не бывает просто, у него всегда было сложно. Разве мужчина может оставаться милым и добрым, но при этом истязать душу, будто демон из ада?

– Мучил? Как мне показалось, это вы его мучили!

– Да, и я мучила, но я мучила от незнания, страха, гордости и невозможности смириться со слабостью. А он мучил осознанно, он знал меня и знал себя. В последнее время и он меня мучил: все это было натурально. Я думаю, что люди и созданы, чтобы друг друга мучить.

– Почему, вы думаете, он так делал?

– Потому что у него была жизнь! У вас не было, мой мальчик, истории, у меня не было истории до него! С ним у меня появилась история! Пусть и горькая история! Но теперь она есть! А у него она была и такая, что и черти в аду побаиваются сказать, что они страдали.

– Как это?

– Ему надоело доказывать, что у него добрая и глубокая душа, вот он и строит из себя злого и верхогляда, нарочно демонстрирует буйный, а то и грубоватый нрав. Но он не такой, у него самый добрый и мягкий нрав!

– Но вам он грубил. И вы все равно его считаете мягким?

– Да, считаю. Мужчины часто говорят нам грубости. Они не знают, как надолго мы это запоминаем и как нам от этого больно. Но от него не было больно! Потому что я видела, что это не убьет меня! Ведь даже самое грубое слово, самое грубое письмо все-таки вежливее, все-таки честнее молчания.

– Я думаю, вы сумасшедшая!

Услышав это, она встала и направилась к выходу, но потом быстро подошла и сказала:

– Он очень расстроится, если узнает, что я так много вам рассказала, мой мальчик! Но знаете, вы правы, сумасшествие не иначе, только оно может толкнуть терпеть мир демонов ради ангела внутри.

На следующее утро мне захотелось выпить кофе в том же кафе. Хотя кого я могу обмануть? Я, едва проснувшись, мчался встретиться с ним, чтобы вновь поговорить. Что-то было в этом мужчине обволакивающее, его речь звучала как дудка для змеи. Я зашел в кафе и застал его за чтением газеты. Он сидел, неспешно попивая черный кофе и докуривая сигарету. Не знаю, что меня дернуло к нему, но я будто маленький мальчик бросился к его столику, потом опешил и остановился. Он поднял на меня взгляд и улыбнулся загадочной улыбкой.

– Вы знаете, что я виделся с Эвой? – сказал я негромко, демонстративно желая присесть к нему за столик.

– Знаю, мой друг, я все знаю, – ответил мужчина мне, не поднимая глаз. – Присаживайся, ведь ты желаешь быть тут.

– Как вы узнали, что я виделся с ней? – смущенно задал вопрос, проигнорировав его заявление о моем желании присесть возле него. Да, я желал этого, но мне стало жутко неловко за свое любопытство и бестактность.

– Присаживайся, потому как твое любопытство уже превысило все грани приличия, и ты не успокоишься, пока не узнаешь все, – ответил он.

– А вы с такой легкостью мне все рассказываете? – спросил я, при этом медленно садясь на стул, чтобы никоим образом не отвлекать его от чтения газеты. Хотя я был уверен, что уже отвлек его от чего-то важного.

– Хм, как же ты юн, мой дорогой друг, – ухмыльнулся он и поднял на меня глаза.

«Юн значит глуп», – подумал я и на секунду было дело оскорбился. И, скорей всего, при других обстоятельствах, с другим человеком я бы ответил за свое оскорбленное самолюбие. Но ему я никак не мог ответить, потому что внутри я понимал, что даже и половины не могу знать того, что знал и видел этот человек. Да и к тому же, он был чертовски прав, мне было безумно интересно узнать его историю.

– Я рассказываю тебе только то, что тебе нужно знать, – добавил мой таинственный друг.

– Вы были там, когда мы виделись с ней? – спросил я, вновь игнорируя его умозаключение о моем любопытстве.

– Нет, не был. У меня были дела поважнее – мне пришлось поспешно покинуть не только тебя, мой друг, но и этот город, – ответил он.

– Мне показалось, что я видел вас, да еще и ее домыслы, что я вам для чего-то нужен, – говорил я быстро, будто торопился куда-то, или хотел, чтобы мои глупые слова были настолько непонятными, чтобы он не обратил на них внимание.

– Она уже заколдовала тебя? – ухмыльнулся он и вновь взглянул на меня.

– Заколдовала? Да нет, я просто не мог от нее отвязаться, – сказал я, немного мешкая и запинаясь.

– Хм, – ухмыльнулся он, – нет, меня там не было. Но мне и не нужно быть там или еще где-либо, чтобы знать, как она поступит в очередной раз, – добавил он.

– Вы так хорошо ее знаете?

– Я знаю ее настолько хорошо, что могу утверждать, что и вовсе ее не знаю.

– Как же так? – удивился я.

– Только глупец может сказать, что он все знает, только невежда может быть уверен, что узнал человека. Порой я знаю, как она поступит, а порой и не знаю вовсе, и дивлюсь ее поступкам.

– Да, она очень неординарная личность, – подтвердил я.

– Она несостоявшаяся личность, – сказал он резко, будто это он знал точно.

– Мне так не показалось, – смел я возразить столь категоричному умозаключению.

– Вы очень юны, мой друг, чтобы столь смело утверждать о том, что вам кажется или нет в женщине, которую вы вовсе не знаете, – ответил он легко и непринужденно.