Ковры из человеческой кожи

– Одноглазое Лихо… – насупив бровь, произнес Михаил Кисейский, ткнув пальцем в вопросительный знак в центре сети, – серийный душегуб, ответственный за похищение, нанесение тяжких увечий и, предположительно, убийство семи тяглых крестьян с первого по десятое декабря 1771 года.

Создавалось впечатление, будто экспедитор вел дневник, каким-то образом записывая все это несчетное количество информации прямо в свой мозг.

– Жертвы едва связаны, – продолжил он, – а убийца страшен и совершенно неуловим.

На этих словах Кисейский отвернулся от схемы и посмотрел на Матрену c любопытством. Как он и подозревал, взгляд незаурядной крестьянки, жаждущей ринуться в бой, сиял ничуть не тусклее.

– Насчет этого я бы сильно поспорила, Михаил Святославович, – воскликнула протеже. – Исходя из бесчисленных показаний, Одноглазое Лихо без сомнений имеет отличительный алгоритм поведения!

Крестьянка подошла к стене улик и широко расставила руки, будто ухватив за края массив знаний как простыню.

– Каждое из семи исчезновений связано с другими тем или иным образом, – продолжила девушка. – Например, мы можем быть практически полностью уверены в том, что Лихо полагается на завесу ранней зимней темноты или непроглядной метели, чтобы застать врасплох свою жертву и свести шансы ее побега к минимуму. Так он точно поступил с плотником-Тарасом, которого похитил в момент одного из первых сильных буранов или поварихой-Ольгой, которую дикий ветрище вообще сбил с ног!

Кисейский никогда не выглядел таким впечатленным и гордым, как в тот момент, когда простая крестьянская девушка пришла к столь непростому и детальному выводу. Проведя у завершенной карты улик чуть больше десяти минут, Матрена смогла составить и доступно разъяснить запутанную систему атак Одноглазого Лиха. Теперь она переводила восторженное дыхание и смотрела в мудрые глаза своего наставника, ожидая отклика.

– Изумительно! – воскликнул Михаил, будто проверяя решение арифметического упражнения. – Далее!

Девушка смутилась. Конечно, она была неимоверно счастлива поощрению экспедитора Тайной канцелярии, но одновременно чувствовала словно добыча, заработанная тяжким трудом, улизнула из ее рук. Но, конечно, она не была готова сдаться. Развернувшись к кластеру вновь, протеже принялась тщательно изучать улики по кругу, выискивая зацепки, которые могла упустить.

– По какой-то причине Лихо охотится только на крестьян, у которых есть семья! – заметила девушка.

– Верно! – подметил Кисейский. – Кстати, это меня сильно удивило, ведь большинство душегубов убивает людей, которых не будут искать! Это может значить, что мотив преступлений Лиха как-то связан с идей учинения горя по утраченному члену семьи, – задумался Михаил. – А, может, ему просто все равно, кого убивать.

– Это также значит, что душегуб отчаян, – добавила Матрена. – Если он готов идти на такой риск, как расправа над человеком с семьей, да еще и в маленькой деревне, где все знают друг друга, ему это действительно очень нужно.

В этот раз напарники погрузились в раздумья вместе.

– Перейдем к самому сложному вопросу, – произнес Михаил. – Каждый видок описывает Одноглазое Лихо как невозможного монстра, собранного из людских останков, – Кисейский перевел на Матрену взгляд, полный надежды. – Но, я надеюсь, мы оба понимаем, что этого просто не может быть.

– Я полностью согласна, – уверенно ответила девушка, – но если свидетели врут, почему они врут так одинаково? Неужели они сговорились, чтобы запутать вас? Если так, зачем им это?

– Как бы странно это ни звучало, – нервно вздохнул следователь, – я сильно сомневаюсь, что они врут, Матрена…

По спине девушки пробежал холодок.

– Пока я не могу найти этому должного объяснения, – его голос стал тише и Кисейский оглянулся по сторонам, – но каким-то образом они действительно видели все, что рассказывают…

Хладнокровный следователь сделал жуткую паузу. Матрена впервые увидела искреннюю тревогу и смятение в его глазах. Это заставило ее волноваться еще сильнее.

– И я вынужден признаться, – продолжил агент вполголоса, – я сильно опасаюсь момента, когда мне придется увидеть это самому…

Кисейский и Матрена синхронно перевели широкие и холодные взгляды к окну, когда из-за того донеслась таинственная ледяная трель. На улице почти полностью стемнело. Казалось, начиналась метель.

– Ой! – хлопнув себя по лбу, воскликнула крестьянка. – С этим расследованием я совсем закрутилась!

Матрена подошла к подоконнику и подняла из-под него большое деревянное ведро, больше напоминавшее обрубленную половину бочки.

– Что ты делаешь? – насторожился Михаил.

– Мне нужно зачерпнуть снега до полной темноты, – объяснила девушка, – чтобы поставить уху на огонь. Иначе я останусь без обеда завтра.

Экспедитор вновь посмотрел в окно. За минуту стало еще темнее.

– Ты считаешь, это безопасно? – обеспокоенно сказал он.

– Конечно! – уверила его Матрена, подходя к выходу. – Если вас беспокоит, что вместо меня может вернуться кто-то другой, – девушка гордо улыбнулась и приставила кулак к дверной раме, – вы знаете, как это определить.

Внезапно крестьянка выстучала вступление либретто Сумарокова, тот самый ритм, который всегда использовал Кисейский. Исполнение было неотличимым. Михаил натянул нервную улыбку; такая мера предосторожности не сильно успокоила следователя, ведь его собственная сохранность беспокоила его не так сильно.

Конечно, Кисейский переживал за Матрену.

– Что ж, – неуверенно пролепетал он, – хорошо.

– Скоро вернусь! – весело скомандовала девушка, открыв засов и впустив в часовню сильный ветер.

Взмахнув длинными волосами, Матрена выскользнула на улицу через едва приоткрытую дверь, оставив Кисейского в одиночестве. Михаил еще долго смотрел в окно, наблюдая за тем, как метель становится сильнее, и уже начал сожалеть, что не додумался предложить напарнице сопровождение. Он специально замедлил ритм своего сердцебиения и почти не дышал, прислушиваясь к каждому звуку, чтобы не пропустить стук. Инстинктивно ладонь Кисейского одернула подол мундира и обняла кобуру, где хранился его ударный мушкет.

Едва пересиливая ветер и тяжесть огромного ведра, Матрена шла по снежному тоннелю, отдаляясь от церкви. Она не могла зачерпнуть снег здесь, потому что многие крестьяне имели привычку опустошать ведра с помоями у часовни. Спустя пять минут протеже наконец нашла подходящее место. Здесь стены снежного окопа становились куда ниже, и на них почти можно было запрыгнуть.

С горкой зачерпнув огромное количество утрамбованного снега необъятным ведром, девушка поставила его на землю, чтобы немного передохнуть. Воспользовавшись моментом, Матрена триумфально поставила руки в боки и оглядела ночное Марево. Большинство окон либо погасло, либо еще не успело вспухнуть, лишь едва различимые силуэты соломенных крыш, усыпанных пластами снега, были видны на горизонте. Что же касается звуков, даже если они были, их полностью блокировал нарастающий вой ветра.

Внезапно что-то послышалось издалека…

Матрена прищурила веки и наклонилась к темноте в надежде на то, что звук станет четче. Сердце девушки екнуло, когда она поняла, что это был звон цепей. Также это был хруст снега под чьими-то ногами. Также это был высокий человеческий силуэт, который становился все яснее в слепящем буране… ведь приближался.

ОНО остановилось. Крестьянка оцепенела от ужаса, словно ОНО сковало ее движения одной устрашающей аурой. ОНО смотрело. ОНО медленно вытянуло из рукава разодранного кожуха гнутый секач, отнявший жизни семерых человек, и жаждущий отнять еще одну…

Электрический шок пробежал по всему телу Матрены, когда ОНО сорвалось с места! Забыв про ведро, девушка ринулась назад по тоннелю, не оборачиваясь и едва не споткнулась, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов!

Сажени белых стен проносились по обеим сторонам от нее, медленно сужаясь. Комплекция Матрены делала ее очень юркой, но скорость, с которой ОНО преследовало ее по пятам, была феноменальной. Заячьими прыжками ОНО пересекало около полутора метров снега одним только шагом. Это было совершенно невероятно, но, казалось, ни цепи, которыми было обмотано все его тело, ни громоздкий кожух ничуть его не замедляли.

Сердце крестьянки барабанило в бешеном ритме, но она была слишком умна и рассудительна, чтобы дать панике овладеть собой. Наоборот, Матрена использовала лошадиную дозу адреналина, которую выработал ее организм, чтобы бежать так быстро, как она никогда не бежала, не уставая.

Наконец церковь выплыла из тумана! Еле затормозив, чтобы не сломать плечо от удара в сруб, Матрена принялась дико и беспорядочно барабанить в дверь, не понимая, почему Кисейский ей не открывает!

Она вспомнила про код! Прислонив дрожащий кулак к дереву, девушка судорожно начала отбивать первые ноты либретто Сумарокова, но не успела закончить, когда ОНО схватило ее за плечо!

Из-за двери послышался ужасающий вопль! Он принадлежал Матрене! Михаил был наготове и снял мушкет с предохранителя еще в когда его напарница постучала впервые! Свистнув засовом и выбив дверь ногой, следователь ринулся наружу! Он мгновенно обнаружил на пороге живую и невредимую Матрену, которая вовремя успела выскользнуть из своего зипуна, когда ОНО схватило ее! Девушка была парализована страхом и указывала в тоннель!

Недолго думая Кисейский выбросил дуло смертоносного оружия вперед! Прогремел выстрел и снежный окоп погрузился в густую дымовую завесу!

Экспедитору крайне редко приходилось прибегать к таким радикальным методам, несмотря на то, что этот пистоль хранился в его кобуре последние шесть лет. Поэтому каждый раз для него был как первый. Михаил начал громко кашлять и махать перед собой рукой, чтобы рассеять смог.

Адреналин уколол и его сердце, когда что-то схватило Кисейского за ногу и перевернуло! Использованный мушкет выскользнул из его пальцев! Михаил болезненно взвыл и зажмурился, ведь его затылок ударился об лед! Он определенно промахнулся.

Открыв глаза, обомлевший следователь понял, что его худшие ожидания оправдались. ОНО выглядело в точности, как описывали видоки: аппликация омертвевшей и уже почти зеленеющей плоти заменяла ему лицо. Вся кожа ниже области носа и губ полностью отсутствовала, обнажая частокол зубов разной формы и длины. Вся эта мясная «маска» была опоясана маленькими крючками и имела в своем центре вытянутое отверстие, в котором лежало и пристально смотрело единственное глазное яблоко.

Его бурый и истрепанный кожух, обмотанный цепями, выглядел так, словно был снят с мертвеца-утопленника, а запястья и щиколотки покрыты сморщенной и ороговевшей кожей, что еще больше соответствовало этому ужасному образу. Наконец его голые ноги были постоянно зарыты в снег, что делало невозможным определить его рост.