– Это ещё почему? – недоумевал Григорьев.
– Приказы офицеров ты конечно не обсуждаешь, но уж больно возмущаешься, когда их приходится выполнять! – ответил юнкер и отвернулся.
Григорьев подумал.
– Нет… анархисты не по мне… я конечно за свободную личность, но предпочитаю называться командиром, а не атаманом банды налётчиков и террористов!
– После того, как получил хорошую взбучку от своего батюшки, – тихо проворчал ему в ответ Авилов.
За открытыми дверями послышались голоса. Возвращался Подольский. Он зашёл в лабораторию и глянул на юнкеров. Следом за ним зашёл Виктор.
– Здравия желаем ваше высокоблагородие! – вскочили, как один, юнкера при виде полковника, а Авилов тупо встал смирно, глядя на Виктора.
– Вольно, господа, – остановился в дверях Виктор, – прошу оставаться здесь и никого не впускать пока мы с господином капитаном рассмотрим находки. Разве только, если это будет его высокоблагородие полковник Фиалковский.
– Есть никого не впускать кроме начальника училища, – ответил Григорьев и отступил от входа в подземелье, пропуская офицеров.
Шло время. Подольский с Виктором закрылись в подземелье и не выходили очень долго, как показалось юнкерам.
Юнкера затихли, пытаясь ловить обрывки слов и фраз доносившиеся из-за дверей.
Григорьев прильнул ухом к двери в подземелье и едва только какой из товарищей даже шептал, как он тут же цыкал на него и грозил пальцем, продолжая слушать.
Наконец дверь открылась и Виктор с Подольским вышли.
– Подслушивали? – строго посмотрел Виктор на юнкеров.
– Никак нет… – проговорил Григорьев в ответ, покрутив головой.
– Смотрите мне, – пригрозил Григорьеву Виктор и позвал Подольского за собой.
Офицеры заперли дверь в подземелье и ушли.
– Господа, – растерянно произнёс Григорьев, глядя то на замершего в углу Авилова, то на остальных товарищей, – господа, как я понял, там находится что-то очень опасное для жизни. Мы охраняем… не бомбу, но что-то более страшное чем бомба!
– Что ты слышал? – кивнул ему, усмехнувшись в ответ, один из юнкеров.
– Они говорили про жидкий азот! И там он в смертоносно огромном количестве, господа! Это точно! – ответил Григорьев перепугано.
– На тебе лица нет, Матвей, расслабься, – сказал юнкер, – жидкий азот существует только теоретически и все попытки вывести его в лабораторных условиях завершились ничем. Тебе надо время от времени читать научные журналы, а не только революционные прокламации сепаратистов.
Григорьев отмахнулся, сел на лавку и отвернувшись прижал к себе винтовку.
– Хотел я ещё с утра в гимнастический зал, – послышался голос Авилова.
Авилов вздохнул и снова начал мерить шагами лабораторию.
Глава 8
Немолодой художник стоял перед Минаевой, которая небрежно читала его прошение. Она поглядывала то на художника, то на жёлтый лист бумаги, время от времени ухмыляясь.
– И чего же вы хотите? – наконец отшвырнула она прошение Чумаку, который на лету поймал его и скомкав, сунул себе в карман сюртука.
– Илья Ефимович обещали-с быть на будущий год, – неловко начал говорить художник, – хотелось бы сообщить ему хорошие новости о том, что проект Делового Двора рассмотрен Вами и Вы готовы приступить по весне к возведению Делового Двора. На сколько я знаю, он Вам прислал деньги на покупку Гридиной Горы, которую знает, как живописное место с чудесным видом на Донец и его оба берега.
– Что вы думаете? – усмехнулась ему Минаева, – да кому он тут нужен, ваш Репин! У нас некоторые гимназисты и лучше нарисовать могут! Что он может этот кантонист! И что он вообще о себе думает? Я на Гридину Гору уже под свои предприятия выкупила и ещё осенью торговые склады там поставила. Так ему и передайте. А хочет вернуть свои, якобы присланные им деньги, пусть приезжает и судится со мной. А то разболтались, людишки!
– Но, – опустил голову художник, – как же… он мировая известность и в Академии Художеств…
– Чугуеву он не нужен! – вскрикнула Минаева, – как ты осмелился просить меня за этого выскочку?
– Отчего же выскочку? – опешил художник, в недоумении глядя на Минаеву, – он признан достоянием Государства Российского…
– Достояние! – ухмыльнулась Минаева, – затиранил меня уж своими расспросами, куда деваются его жалкие гроши, которые он передаёт этому гадюшнику, что именуется тут ремесленным училищем! И ишь чего надумал? Деловой Двор ставить собрался, академии захотел тут открывать! Жили мы триста лет без академий. И ещё столько же поживём! Неровен час, какой-нибудь его академик, ещё и жандармов на меня натравит! А такие могут… – Минаева, смеясь глазами, посмотрела на художника, – все Вы одинаковы, радетели чугуевские. Больно умные пошли и таких же умников воспитать пытаетесь. Не выйдет! Не нужны мне умники в городе! Хотите умничать, то Россия большая. А мы тут и без репинского приплода переживём.
В дверях зазвонил колокольчик.
– А это ещё кто? – указала на двери Минаева, посмотрев на Чумака.
– Понятия не имею, сударыня, – наклонился к ней Чумак, – что прикажете?
Минаева строго глянула на художника.
– Пшол прочь, – махнула она рукой, – и чтобы духу репинского в городе не было!
Потом посмотрела на Чумака.
– Спрячьтесь-ка, Терентий Свиридович, – сказала тихо Минаева, – я вижу, это барон фон Готт.
Художник тяжело вздохнул и направился к выходу опустив голову, в дверях столкнувшись с Виктором.
Виктор отступил, пропустив его.
Он глянул художнику вслед и прошёл в гостиную.
– Ой, барон! Барон Виктор фон Готт! Вы ли это? – улыбаясь, поднялась из кресла Минаева и приблизившись к Виктору остановилась в двух шагах, словно разглядывая его.
– Да уж, получил Ваше приглашение и как обещался, ближе к полудню прибыл к Вам, – ответил Виктор отдавая шинель камердинеру.
– А Вы, как я вижу, ночь не спавши? – улыбнулась Минаева, – не желаете ли чаю, или крепкого кофе?
– С удовольствием выпью крепкого чаю, – улыбнулся ей в ответ Виктор.
– Распорядитесь про чай, – махнула Минаева горничной.
Та кивнула и удалилась на кухню.
– Всё, знаете ли, всё больше слухи о Вас получаю, барон, – Минаева подала ему руку для поцелуя.