Барон с улицы Вернон. Призраки Чугуева. Книга вторая

– А кем он там был? – спросил Виктор.

– Военфельдшером, – ответил Вайсберг, – отец сказывал, что на Шипке ему руку в двух частях пробило. Его в родной госпиталь забрали, а он истерику закатил как кисейная барышня.

– Зачем истерику? – не понял Виктор.

Вайсберг усмехнулся.

– На передовую обратно просился, – ответил он, – а начальник его не пускал. Так говорят, Гречко самому Скобелеву пожаловался.

– А что Скобелев? – спросил Виктор.

– А что Скобелев? – словно равнодушно ответил Вайсберг, – начальнику ничего, Гречко к Георгию, но на передовую не пустил.

– Значит Гречко ещё тот вояка? – усмехнулся Виктор.

– Да, из старых, про которых говорят «Были люди в наше время!», – посмотрел Вайсберг на Виктора покачав головой, – да сами увидите, господин полковник, – улыбнулся Вайсберг.

Кузьма Демьянович Гречко, седой, но моложавый человек с быстрыми глазами и большим орлиным носом, скорее здоровый телом, чем грузный, пребывал в чине подполковника. Сказать, что он был молчалив – нельзя. Скорее задумчив. И сказать что он был улыбчив, тоже было нельзя. Скорее он старался показать, что он дружелюбен. Хотя, его таковым не считали.

Гречко был немногословен и постоянно соглашался со всем что ему говорили собеседники. Но всегда делал так как считал нужным.

Когда к порогу его имения подъехали сани, в которых он увидел Виктора и Вайсберга, двух офицеров, Гречко в начале немного опешил, но потом взял себя в руки чтобы не показать своего удивления.

– Ожидай нас, милейший, – махнул Виктор извозчику и направился к Кузьме Демьяновичу. Вайсберг последовал за Виктором в двух шагах позади.

– Кузьма Демьянович, – Виктор кивнул Гречко и приложив руку к козырьку фуражки, подал руку, – наслышан про Вас, господин подполковник.

– Да уж, здравия желаю, – пожал ему руку Гречко, – полковой врач 10-го гусарского Ингерманландского полка, – подполковник Гречко.

– Полковник Виктор фон Готт, – представился Виктор, – военная разведка Морского генерального штаба. И мой сопровождающий, – кивнул он на Вайсберга, – штабс-капитан Иван Дмитриевич Вайсберг, полковая разведка 10-го гусарского Ингерманландского полка.

Вайсберг, просто, по военному отдал честь.

– Знакомы, господин подполковник, – сказал он.

– Отобедаете, господа офицеры? – улыбнулся Гречко.

– Отчего же не отобедать? – сказал в ответ Виктор.

– Тогда пожалуйте в дом? – уступил Гречко дорогу Виктору, – живём не богато, но такие гости у нас частые. Прошу…

За обедом разговоры шли ни о чём. Жена и дочка Кузьмы Демьяновича были полными противоположностями своего мужа и отца. Их интересовало всё. И что нового в Харькове, и что нового в Чугуеве, и особенно, что нового было в Петербурге.

– Ждём Императора ближе к лету, – окончил свой рассказ Виктор, предварительно поведав все светские новости Харькова, – а вот Чугуев… – он помолчал, – Чугуев, он как всегда.

– Часто у нас бываете? – вежливо улыбнулась ему супруга Кузьмы Демьяновича.

– Часто, – спокойно ответил Виктор, – последние пару лет, я практически через каждые полгода живу в Харькове и в Чугуев заезжаю по мере необходимости. Знаете, мне тут даже больше нравится. У вас и воздух иной, – посмотрел он на супругу Кузьмы Демьяновича.

– Воздух тут действительно превосходный, – сказала она, – Купянка не хуже Чугуева, даже во многом лучше. И жизнь здесь пошла совершенно по иному когда построили станцию. Кстати, отчего вы не прибыли паровозом?

Виктор улыбнулся.

– Ну разве мы могли потерять чудесные мгновения пейзажей русской зимы?

– Недаром у нас родились художники Рашевский, Чаплыгин и его воспитанник Репин, – ответила жена Кузьмы Демьяновича, – я даже не хочу возвращаться в Чугуев. Репин ведь тоже не хочет? Не правда ли, Виктор Иосифович?

– Да, – кивнул Виктор, – но у него на это совершенно иные причины. Я имею честь быть знакомым с Ильёй Ефимовичем. Когда я первый раз в своей жизни прибыл в Петербург, то первым делом направился к нему в Финляндию. Благо не далеко. Просто, чтобы познакомиться с ним. С той поры мы дружны. Хотя, как я наслышан, он скоро должен прибыть в гости к своей родне.

– А правда, что они простые крестьяне? – послышался голос дочери Кузьмы Демьяновича.

– Гррр… – посмотрел на неё Гречко.

Девушка виновато опустила глаза.

– Ну почему же простые крестьяне, Феодосья Кузьминишна? – подумал Виктор ответив ей, – Репины состоятельные люди. Матушка его из духовного сословия, а братья подались в купцы. Илья Ефимович владеет огромным имением в Финляндии. Недавно к нему приезжали из Харькова его друзья и привезли весточку о том, что он собирается открыть в Чугуеве собственную школу искусств.

– В Чугуеве? Школа искусств? – чуть не рассмеялся Гречко, – в нашем Чугуеве опасно открывать даже конюшню, – он быстро изменился в лице, – не то что конюшню! Стойло для лошадей! – посмотрел Гречко на Виктора, – разворуют – это одно. Но вот образ мышления наших чугуевских людей – это совершенно другое.

– А что чугуевские люди? – спросил Вайсберг, – люди как люди. Тоже стремятся к прекрасному, хотят улучшить свой быт и жить не хуже чем в Париже.

– Ой, как Вы молоды, мой мальчик! – рассмеялся Гречко, – я прожил в Чугуеве всю свою жизнь и скажу честно, что за прекрасными декорациями зелёных садочков и беленьких домиков, прячется ужасный, страшный монстр. От него я сбежал в деревню. Где, поверьте, просто счастлив. И я меняюсь душой, едва мне опять приходится приближаться к тем садочкам и домикам.

Гречко помолчал.

– Искусство… – проговорил он, – несчастный Илья Ефимович! Он старается сделать этих людишек лучше, а у них каждая их мысль – извращена, они выворачивают наизнанку всё, даже себя самих. Знаете почему?

– Почему? – кивнул ему Виктор.

– У них в душах грязь, – ответил Гречко, – жуткая грязь. И они, естественно, видят вокруг только грязь. А едва появляется что-то большое и светлое, будь то мысль, порыв, даже душа, как они начинают клеймить её грязью, потому что себя считают чистотой. Ищут подвох. Стремятся опорочить и охаять. Они просто не могут по другому. Они не умеют по другому думать. И они не виноваты в том, что они такие.

– Но ведь они такими не родились? – сказал Виктор.

– О нет, Боже упаси! – ответил Гречко, – детки рождаются миленькими, славненькими, добрыми ангелочками. У них души как сказочные феи, порхают, стремятся к свету. И вот, едва дитя подлетает к этому свету, как бежит мамка, привыкшая к тому что она уличная девка. Хрясь этого ангелочка! «Ты куда!? Не видишь, оно не похоже на твою мамку!» А мамка-то для дитя, это идеал и образец подражания? И дитя начинает думать, что свет и добро – это плохое, а уличная девка это хорошо. А всё почему? Они не видят ничего кроме кабаков, распутниц, пьяниц и не слышат ничего кроме огульной кабацкой брани. И для них это хорошо. Это их рай. Рай нищих и духовных калек. И когда кто-то пытается переубедить их, построить в городе что-то непохожее, непонятное для них, против него ополчается весь город. И все ищут грязь. Втаптывают в грязь этого наивного. Исправляют, так сказать.

Гречко снова помолчал.

– Знаете как я называю этот город? Не иначе как «Оно»!

Обед подошёл к концу.

Гречко помолчал, потом бросил взгляд на супругу и чуть улыбнувшись кивнул.

– С вашего позволения, мы покинем вас и удалимся в библиотеку, – тихо сказал он, – не думаю, что господа офицеры прибыли послушать моё мнение о наших земляках.

– Дамы, – поднялся Виктор, – было приятно провести с вами время, но знаете, дела.

– Приезжайте почаще, полковник, – ответила супруга Кузьмы Демьяновича, – и Вы, господин штабс-капитан, – посмотрела она на вставшего вслед за Виктором Вайсберга, – я слышала Вы местный?