Планета Афон. «Достойно есть»

– Просто с теми, кто дружит с юмором, мне всегда как-то проще найти общий язык. А то частенько бывает так, что и дружить больше не с кем. У некоторых нет не только чувства юмора, но и чувства, что у них нет чувства юмора. А это уже диагноз, это не лечится. И так скрутит от одиночества, что завидуешь медведю, тянувшемуся к Серафиму Саровскому.

Мадемуазель ничего не ответила и с чувством (возможно, юмора) начала санобработку своих слегка прокуренных, зато идеально ровных зубов. Постепенно лагерь начал приходить в движение. Возле нас пристроилась на утренний моцион симпатичная девчушка лет шестнадцати, а сладкая парочка дежурных заняла почётное место возле ведра с картошкой. Из белого флигелька нарисовалась дородная повариха и стала давать им ценные указания.

Через полчаса, когда заалел небосвод на востоке, семь отчётливых ударов рынды стали созывать шатию-братию на завтрак. Особым разнообразием нас не побаловали, зато на свежем воздухе недостатка аппетита не ощущалось. Трапезничающих было примерно три десятка или чуть больше, из них половина – школьники или студенты. Весело постукивая ложками и перемежая трапезу шутками со смешинками, молодая поросль весело встречала день грядущий. Каждая трапеза в обязательном порядке предварялась молитвой, а это уже добрый знак.

С первым солнечным лучом прозвучало шесть ударов рынды, и дружная команда, захватив с собой всё необходимое оборудование и шанцевый инструмент, подалась на раскоп. В лагере остались только камеральщики и дежурные. Мне сразу отвели «место под солнцем», поручив попечению чернобровой мадемуазель. Вытряхнув наружу из штабного флигеля необходимые для черчения причиндалы, бригада «ух» чинно уселась за камералку.

– Вы когда-нибудь имели дело с чертежами? – поинтересовалась деваха на всякий случай.

– Вообще-то я инженер-строитель. На минуточку, Мигель. А вас, простите, случайно…

– …Таня, – немного испуганно полуголосом прошептала красавица.

– Так и подумал. Мы с шефом вчера эту тему обсуждали. Просто не въехал, что это именно про тебя. Ну вот, видишь, на короткой ноге и общаться легшее. Может, чайку? сообразим?

– А что? – деваха с ходу приняла правила игры. – Можно и чаю. С бутербродами.

Пока закипал чайник, Танюха стала посвящать меня в тайны искусства зарисовки артефактов. Сама она корпела над воссозданием статуэтки некоего античного божка. Надо заметить, Танюха – художница от Бога, её зарисовки достойны того, чтобы занять место рядом с графическими рисунками Валентина Серова или Пабло Пикассо.

Тем временем чайник начал подавать голос, и мы с удовольствием прервались на коротенький ланч. Таня достала из своих закромов ароматно-чесночное сало, порезала хлеб, подала сахар, а уж чай заваривать я ей не доверил. Она взглянула на меня с ненаигранной обидой, будто автор этих строк раскрыл её сердечные тайны перед соперницей. Но у меня и в мыслях подобного не промелькнуло. Да и есть ли у неё соперницы? Свежо предание…

– А ты давно с Николаем Ивановичем знаком? – спросила она, едва пригубив обжигающе – ароматный напиток и с таким наслаждением перечмокивая бутерброд, точно целовалась с любимым и неповторимым избранником после бурной первой брачной ночи.

– Да как тебе сказать, чтоб не обидеть… – я посмотрел на часы. – Уже часов десять, если это позволительно назвать знакомством. А ты давно его знаешь?

– Он мой научный руководитель, – она произнесла это так, словно прочитала некролог на его поминках. Обычно так говорят о человеке, который завтра поведёт тебя на эшафот.

– А что так мрачно? Или у вас несовпадение во взглядах на положение тараканов после санитарной обработки помещения? – я добавил в чай кусочек сахару и начал неспешно размешивать. – А лимончика случайно не завалялось? Люблю чаёк исключительно с лимоном.

– Чего нет, того не держим. У нас электричество самостийное, поэтому холодильника нет.

– Понял, не дурак. Потерпим, не всё коту Масленица, так ведь? – моя улыбка немного испугала её. Слава Богу, что совсем не отпугнула, бывало и такое. – А ты что, диссертацию пишешь? Или научный трактат? – я даже присел, чтобы случайно не упасть от ответа.

– Угадал. У меня диссертация по древней истории. Николай Иванович в этом плане непревзойдённый авторитет. Он всю жизнь занимается раскопками древних поселений. К нему приезжают консультироваться со всего света. Из Америки, из Австралии, даже соврать боюсь…

– Зачем же врать? Мы не на допросе в НКВД. Колыма или Соловки тебе не грозят.

– Кстати, на Соловки я бы с удовольствием съездила. Говорят, там красота необыкновенная! – при этих словах Таня мечтательно закатила и даже прикрыла глаза.

– А мне показалось, что самая обыкновенная, – произнёс ВПС как-то со скепсисом, что моей напарнице явно не понравилось. – Хотя, что меня там особенно поразило: на северных островах абсолютно все природные зоны от тундры до тропиков. Чудеса!

– А ты давно там был? В паломничестве или просто туристом?

– Я туда несколько раз ездил, – при этих словах её глаза загорелись. – В паломничество, конечно. Хотя первый раз был ещё в эпоху исторического материализма, можно сказать туристом. Когда в Архангельской губернии на изысканиях труждался, нас туда свозили. Там ещё конь не валялся, дикость была ужасающая. Но монастырь всё равно меня поразил.

– Подожди, ты говоришь все природные зоны. В каком плане все? Что, даже пустыня?

– Скажи ещё лунная поверхность! У тебя, я так понял, с юмором проблем нет. Или есть? Просто на Большом острове находится ботанический сад, там растут даже тропические растения, эвкалипты, например, кактусы. Это потому, что полярная ночь как бы увеличивает лето за счёт увеличения светлого времени суток. Поэтому там повышенная солнечная активность. А на Анзере, который расположен севернее и продувается насквозь, практически тундра. Деревья там низкорослые, карликовые, вечная мерзлота. В массе же на Соловках растительность средней полосы, но частично тайга. Ягод, грибов несть числа, правда, собирать не положено.

– Почему? – искренне удивилась моя наставница, мне показалось даже, что испугалась.

– Заповедник! Если все начнут собирать, от него ничего не останется. К тому же святые отцы страшно боятся, что начнут торговать ими как святынями или ещё чего удумают. Найдутся ушлые ребята, голь на выдумки хитра. Народ у нас весёлый и находчивый.

– Вот только находят не то, что нужно, – находчивости Танюше явно было не занимать.

– C’est la vie. «Каждому своё», – как было написано на воротах Бухенвальда.

– Ты что, уже и там успел отметиться? – произнесла моя шахиня так, будто сплюнула.

– В Германии был, и не раз, Веймар посетил, а вот до Бухенвальда не сподобился. А ты бы хотела, чтобы меня туда непременно упрятали? – в этот момент я глядел на неё в упор.

– Зачем же так неадекватно шутить? – она не отвела взгляда. – Просто поинтересовалась. Или уже нужно платить за то, чтобы просто поинтересоваться?

– Ну почему же? Разве я похож на судебного пристава? – ВПС оглядел себя с головы до пят, но ничего даже отдалённо похожего на полковничий мундир не углядел.

– Слушай, мы, по-моему, чересчур увлеклись беседой. Может, вернёмся к делу?

– А разве ми от него ухъдили? Я что-то плохо не зъметил.

– Косишь под одессита? – спросила Таня с нескрываемым пренебрежением.

– Мамзель! Когда ваша мама ещё только теряла девственность, Миня Мрачный уже жил по пънятиям на Молдъванке. Когда он прохъдил по Мясъедовской, в лавке у Рабиновича даже хрюкали свиные головы, а его дщерь Циля жмурилась от рези в глъзах.

Мою красавицу разобрало смехом, ачеть мне даже в бреду не показалось бы, что рядом было смешно. Но на вкус и цвет, как повествуется, товарищей нет. Сделав последний глоток чаю, шахиня со всем тщанием помыла чашку под нанотехнологичным рукомойником, критически поглядела на себя в зеркальце (вероятно, подумав: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее), шелестящим движением откинула со лба чёлку и вернулась к послушанию.

Надо сказать откровенно, что погода этому очень даже не способствовала. К полудню лёгкий с виду навес над «павильоном штабных посиделок», как метко охарактеризовали его раскопармейцы (по аналогии с каналоармейцами сталинских пятилеток), превращался в орудие средневековых пыток. Вспоминая поездку в Италию к мощам Николая Чудотворца (и не только), припомнил «Мост вздохов» (Ponte dei Sospiri) в Венеции. Столь романтическое название этого шедевра архитектуры Антонио Конти имеет столь же мрачную и далёкую от романтики сторону его предназначения. Дело в том, что мост соединяет между собой два здания: Дворец Дожей и городскую тюрьму. Во Дворце Дожей в средние века проводились судебные заседания, в ходе которых преступникам выносились порой не самые мягкие приговоры. После вердикта узника заточали в тюрьму, и переход совершался как раз по этому мосту.

Тюрьма в Венеции стала одной из первых, которую построили специально для содержания заключённых. Подавляющее большинство преступников приговаривались именно к длительным срокам заключения, и, переходя по мосту, человек знал, что может провести в тюрьме всю оставшуюся жизнь. Бросая последний раз взгляд в узкое окошко, узник тяжело вздыхал. Современники также называли виадук «Мостом последних вздохов».

Длительное пребывание в сырых и мрачных камерах были тяжёлым испытанием для арестантов. Венеция «плавает» на воде, поэтому осенью нижние камеры оказывались частично затопленными. Но особенно тяжело приходилось тем, кто томился под самой крышей: свинцовые элементы перекрытий, нагреваясь на солнце, выделяли ядовитые испарения. Поэтому узник знал, что в тюрьме его ждал последний и высший приговор – верная смерть.

В «Безмятежной» подход к строительству всегда был особый, творческий. И нет ничего удивительного, что мост, по которому большинство уходили в последний путь, роскошен в архитектурном плане. Кстати, в Златоглавой, на Долгоруковской улице, арка дома № 15 идентична одной из главных достопримечательностей Венеции. В туристических проспектах частенько это строение называют Мостом вздохов, но по нему никогда не брели толпы осуждённых и не сбываются мечты влюбленных, как в итальянской жемчужине.

Вздохов мост отличается тем, что является закрытым – высокие боковые стены и крыша делают строение своеобразным крытым переходом из одного здания в другое. Это было сделано по причине, чтобы преступники не смогли сбежать, прыгнув в воды Дворцового канала. По преданию, лишь один человек, Джакомо Казанова, вздохнув на шедевре архитектуры, сумел совершить побег из мрачной тюрьмы и чудом избежал наказания.

Легенде про «последний вздох» наивные венецианцы обязаны лорду Байрону, который в романе «Паломничество Чайльд-Гарольда» придумал эту душещипательную историю про последний взгляд узников на Венецию из узкого окошка. Во вторую же легенду верят все влюблённые и молодожены. Несмотря на здешнюю мрачную энергетику, многие парочки стремятся на закате проплыть в гондоле под этим мостом. И если поцеловаться, проплывая прямо под ним, то жить влюбленные будут душа в душу долго и счастливо. Блажен, кто верует…

Павильон штабных посиделок покрыт был гофрированным железом, но жизнь камеральных узников от этого мёдом не казалась. Ядовитых испарений азъ перегретый тоже не почувствовал, возможно по причине слабого обоняния. А вот непонятно откуда взявшиеся полчища мух настроения не прибавляли, скорее наоборот. И тогда мне очень пригодилась деревянная линейка, благодаря которой моё послушание плавно перекочевало в борьбу за чистоту эфира.

Поначалу шахиня относилась к моему увлечению равнодушно, но спустя короткое время её это начало потихонечку раздражать. Сначала она ограничивалась недружелюбными взглядами в мою сторону, но постепенно её трогательные уста начали изрыгать не совсем приличествующие девичьему облику проклятия. После особо удачной охоты, когда одним ударом мне удалось прихлопнуть сразу пяток надоедливых тварей, она уже не выдержала и…

– Слушай, может, делом займёшься, – вырвалось из таинственных закромов её души при виде нелицеприятного крошева пяти скелетов изничтоженных насекомых.

– А разве это не дело – уничтожение классовых врагов? – я указал на «кладбище».

– Но не таким иезуитским способом, – отрезала шахиня, уничтожив меня взглядом.

– Подскажи другой, я исправлюсь, – в моих словах не прозвучало и тени усмешки.