Чтоб знали! Избранное (сборник)

Шлю Вам книжку своих стихов, где имеется моя фотография. Таким образом Вы ознакомитесь со мной не только снаружи, но и, так сказать, изнутри. Кроме того, фотография поможет Вам узнать меня, когда я буду встречать Вас в аэропорту.

Надеюсь, что моя поэзия не окажется за пределами границы моральной приемлемости, каковые Вы, быть может, как и большинство людей, очертили вокруг Поэзии, но которая прекрасна прежде всего тем, что не имеет границ. Короче, надеюсь, что Вы не испугаетесь и не измените своих планов относительно приезда, который уже занял в моём нетерпеливом воображении чрезвычайно много места.

Ваш Борис

СЕРГЕЙ – БОРИСУ

Боря, привет!

Наконец собрался тебе написать. Суета, летние разъезды, отпуск, к тому же отсутствие сколько-нибудь значительных событий у меня и вокруг меня – всё это мешало написать раньше. Но тут вдруг дошло, что ты можешь беспокоиться, и сел писать. Впредь постараюсь исправиться.

Твои приключения с объявлениями исключительно интересны. Желаю тебе выловить золотую рыбку. Но бабы – хорошо, а многое другое – лучше.

Вот, например, вещи и растения мне больше жаль, чем животных и людей. Потому что животные и люди могут защищаться, а вещи и растения обречены на судьбу, которую им навязывают.

Помню свой первый день после окончания института на работе в НИИ. Меня и двух других молодых специалистов привели на склад и посадили перед ящиком, наполненным новенькими моторчиками, только что полученными с завода.

Оказывается, они были не нужны, и их списали в металлолом. Однако по «научным» требованиям сбора металлолома, нужно было отделить медь от железа, и молодых специалистов заставили разбирать моторчики на медные и железные детали, чтобы «законно» выбросить. Мне было так жаль расчленять их и готовить к смерти. С этого момента у меня и кончилась карьера инженера.

В институте ты мудро избежал военной кафедры и не знаешь термина «придать неузнаваемый вид». Он применялся капитанами, когда нужно было выбросить какой-либо списанный прибор с военной кафедры. В нём всегда было достаточно полезных деталей, которые можно было бы снять и где-либо использовать. Но по закону всему военному перед выбросом должен был быть придан неузнаваемый вид. Студентам давались молотки, которыми они измордовывали бедные приборы. Если бы ты знал, как у меня сердце разрывалось при этом.

Из общих знакомых иногда заезжает Аркадий – разговоры только о тебе. Он просил меня, чтобы ты ему выслал вызов. Сам он писать об этом почему-то боится. Он также боится ехать без жены и потому повсюду ищет бабу, на которой можно было б жениться.

Какие деревья у вас растут? Есть ли чего-нибудь вроде грибов? Что можно и что нельзя на природе (охота, рыбная ловля – как организованы)? Действительно ли дорога медицина? Пиши!!! Скучаю по тебе не переставая.

Серёжа

БОРИС – АРКАДИЮ

Сергей передал мне твою просьбу. Вызов тебе выслан. Я рад, что после тщательных взвешиваний и замеров ты решил сматываться. Давно пора. Только как бы твоё стремление к браку по расчёту не явилось бы роковой задержкой, означающей необходимость аборта созревающего отъезда. Пока ты будешь свататься да кавалерничать, уйдёт золотое время. Впрочем, тебе виднее и завиднее. Я тебе отписал пару писем, но они, не дойдя до твоей дыры, по-видимому, исчезли в чужой.

Писать тебе о своих делах – это значит повторять то, о чём я пишу Сергею, так что ты можешь всегда оказаться в курсе моих дел, если наведаешься к нему в гости, хоть и названный гость хуже Гагарина. «Названный» значит, что ты к этому времени уже будешь обручён, то есть обречён. Ну, хватит шутковать, а коль понадобится помощь, то дай знать, если смогу – помогу.

Бор

АРКАДИЙ – БОРИСУ

Дорогой Боренька!

Я получил твоё тёплое, проникнутое искренним участием письмо. Как я его ждал, как не верил, что ты мог разувериться, раздружиться со мной.

Но я не устану благодарить тебя за нашу переписку и всяческую помощь.

Как мне не хватает тебя! Надеюсь, ты ещё не отвык от нутряного сермяжного русского языка, на котором твоё новенькое необкатанное имя Бор звучит так знакомо-щемяще. Я часто перечитываю твоё письмо, столь важное в дружбе.

Конечно, хотелось бы жить где-то рядом и вновь общаться с той же симпатией и искренностью.

От тебя и от твоей дружеской заинтересованности во многом зависит конечный срок свершения нашего визави.

Как тепло и приятно мне было ощутить крепость нашей дружбы, прочтя без всяких намёков твоё сообщение о вызове, мой брат! Теперь его буду ждать, как манны небесной.

Личная жизнь моя под вопросом, я по-прежнему ищу половину, без которой, я считаю, ехать неразумно.

У моей предполагаемой избранницы плохое здоровье. Недавно ей удалили кистому правого яйца, однако трубу оставили. Она (избранница) имеет склонность к образованию опухолей. Между тем она очень обаятельна, мила и, несомненно, неглупа. Окончила педагогический институт, знает французский язык и очень грамотно забывает о нём в постели. В общем, покончить с холостячеством меня останавливает её здоровье и ненужность у вас её профессии.

В последнем письме ты обмолвился, что не раз писал мне, но безрезультатно. В это хочется верить, хотя от других адресатов письма доходят беспрепятственно. Так что отпиши честно. Мы ведь договаривались, что твои письма для меня – дружеский источник информации.

Молодчина, что подбрасываешь фотографии. Теплеет на сердце, когда не только читаешь, но и видишь тебя.

Надеюсь, ты не сомневаешься, что я весьма ценю то, что ты собираешься сделать для меня, и всю силу признательности почувствуешь уже при встрече от моих благодарных объятий.

А пока у меня к тебе просьба ответить на вопросы: Кто по специальности кандидат наук? Чем он занимается, работая на фирме? Имеет ли смысл везти мебель? Думаешь ли ты, что приехать с женой лучше, чем одному? Какую денежную помощь даёт теперь община?

Очень рад за твои успехи.

Твой друг Аркадий

БОРИС – СЕРГЕЮ

Серж!

Деревьев и грибов у нас навалом, таких же, как в вашей тундре, только значительно больше и разнообразней. С грибами – вообще чудо, поскольку американцы их панически боятся и грозят друг другу смертельными отравлениями. В итоге – нет конкуренции, приходишь в лес в любое время, и грибами – завались. Постоянные предупреждения об опасности грибов – реакция американского общества, страшащегося секса, несмотря на чрезмерную болтовню о нём. Боязнь грибов – это боязнь хуя, выглядящего столь грибообразно. Ведь не долдонят же постоянно о диких ягодах, которые тоже могут быть не менее ядовиты. Более того, ни дети, ни взрослые не будут есть грибы сырыми, а ведь ягоды – ещё опасней, ибо их можно срывать прямо с куста и есть. Похожесть гриба на хуй заставляет общество быть особенно настороженным и ограничительным. И гриб тоже растёт во влажном и тёплом месте.

Юристы и врачи – действительно самые высокооплачиваемые профессии, потому что юриспруденция и медицина спасают людей от смерти. Юриспруденция спасает от смерти потому, что, не будь прупруденции, свирепствовал бы закон джунглей, а не закон компромисса.

Твои военные институтские воспоминания навеяли мне вполне гражданские. А состояли они из моей шутки, которую я проделывал с балкона конференц-зала. Я решил усовершенствовать плевок сверху на партерную голову. И я всячески преуспел. Моё изобретение состояло из двойного плевка, одного за другим с точно выверенным временным промежутком. Первый плевок, как и принято, разбивался о чью-либо каменную голову. Но тут-то и начиналось моё изобретение. Возмущённый человек рефлекторно поднимал лицо кверху, чтобы выяснить, кто там хулиганит, и в этот момент второй плевок расплескивался уже о лицо. Люди, наблюдавшие со стороны изобретение в действии, единогласно и азартно подтверждали его новизну и эффективность.

Я не могу сказать, как ты, что неодушевлённые предметы мне ближе, чем одушевлённые, но и я задумываюсь о предметах, и в особенности о мусоре, о его судьбе. Вот смотрю на выброшенную коробку, в которой был подарок, – как на тело, в котором была душа. Или на шмотку, которая лапала тело, а теперь отброшена как рвань. Всё один путь. Старые вещи, как старые люди – беспомощны и неподвижны.

Никогда нельзя сказать наверняка, мертва ли вещь или ещё жива, а потому страшно их выбрасывать, представляя, как, из чего, и когда и кем были они сделаны, думая, что, может быть, где-то они могут ещё пригодиться.

А теперь – последние любовные известия. Приехала Зойка! Дело было так. Когда я увидел её, выходящую из прямой кишки, ведущей из самолёта, я сразу отметил про себя: «дерьмо» – такое у неё наглое и злое лицо. Блеклое тоже. Правда, фигура длинная, стройная. На фотографии она игривая, ярко намазанная, улыбающаяся, снятая сверху так, что тяжесть её подбородка незаметна, и в полуулыбке, чтобы верхняя десна не была видна, которая, как оказалось, противно оголяется, чуть Зойка лыбиться начинает. Вроде и женщина, а улыбнётся – чудовище.

Она меня тоже не сразу узнала. Я на фотографии с усами, моложе, с шевелюрой, и фото ужасно плэйбоевское получилось. Это меня баба (Ким звали), влюблённая в меня по уши, снимала у себя на диване, предчувствуя, что я её скоро похерю, – вот и хотела запастись моей фотографией, чтобы знакомым показывать: «Вот какой мужик меня ёб», – и потом дрочить, глядя на неё. Помню, Ким приготовила в саду на жаровне стейк, самое дорогое мясо купила. Я, правда, ей помог занавески развесить в доме, и она небось уже планировала, как со мной вместе жить будет и как я буду по хозяйству стучать, да прибивать, да пилить. Хуй! Но она с такой готовностью и инициативой отсасывала мне и так мне в рот смотрела, что удобством этим соблазняла меня около года. Любила она мне ещё анус лизать – это уж совсем нечасто случается среди самок. А кончала она лучше всего с вибратором, сидя на мне. Но больше оргазма она любила прижиматься, обниматься, целоваться. Я это тоже люблю, но с той, что по душе, а с этой совокупиться – уж ладно, но подолгу ласкать – руки не поднимались, только хуй. Чтобы заслужить мою любовь, она даже согласилась со мной на оргии ходить – я ей всё на мозги капал, что разнообразие мне требуется. А в действительности я использовал её как пропуск на оргии, куда не пускали одиноких мужчин, а только с бабой. Но не врал я ей никогда, что люблю её, хоть и просила она, – язык не поворачивался, опять же, только хуй. Ебу – и будь довольна; можешь меня на людях иногда показывать, и будь счастлива.

Уговорил я её согласиться на поиск пары, чтобы вместе пообщаться. Для этого я поместил объявление в газете. Получил я сначала письмо с фотографией смазливой девицы, которая хотела с нами встретиться. Она якобы замужем, но муж не возражает, а более того, любит её выпускать порезвиться. Однако сложность будто бы в том, что она немая, и за неё должен говорить муж. Я ответил ей до востребования (адреса она не указала), чувствуя подвох. Через неделю опять письмо, что будто бы она-то хочет, но вот муж её сначала желает нас проверить и предлагает нам встретиться в порнокинотеатре, куда он тоже явится во время сеанса и подсядет к нам и проверит. Тут мы, конечно, уразумели, что никакой немой нет, а есть мужик, который хочет поживиться.

Пришло и другое письмо, где уже был телефон, и текст вразумительный. Писала опять женщина. Я позвонил, и милый неглупый голос предложил встретиться вчетвером в кафе. Я с моей зазнобой притащился, и явилась женщина лет тридцати с мужчиной, суетящимся от нервозности. Он всё ёрзал на стуле, будто у него жопа чесалась. Люси (так звали женщину) была черноволосая, не то что моя – светло-рыжая, и чёрные волосы были как-то старомодно, по-монашески, выложены вокруг головы. Разговор оказался непринуждённым, и, выпив по коктейлю, Люси предложила поехать к ней, искупаться в горячем бассейне во дворе её дома. Она дала нам адрес и объяснила, как к ней добраться. Мы ехали на машине следом, стараясь её не потерять. Нервный мужик ехал в своей машине, позади нас. Дом оказался богатым. Невротик запаздывал. «Наверно, потерялся», – пояснила улыбаясь Люси, но он, по её рассказам в кафе, был давний друг и бывал у неё не раз.

Мы расселись на диване, и Люси налила нам выпить. Она собиралась в юности в женский монастырь, и за неделю до того, как она должна была отказаться от всего мирского, Люси нарвалась на своего будущего мужа, который не только лишил её девственности, но и довёл за ручку, а вернее за ножку, до оргазма. Монастырь полетел ко всем чертям, и Люси выбежала замуж.

Её десятилетний сын уже спал.

С мужем, которым она пресытилась через год, у неё был договор не вмешиваться в личную жизнь друг друга. Установили распорядок, по которому либо он, либо она исчезали на ночь, а оставшийся супруг мог делать что хочет, приглашая кого хочет. Такая система была создана во имя сына, по совету мудреца-психолога, к которому они обратились в последней попытке сохранить семью, когда им уже стало невмоготу от своей моногамии.

А суетящийся мужик всё не появлялся.

Люси предложила его не ждать и залезть в бассейн, который был, по сути дела, большой бочкой, наполненной горячей водой. В ней можно было стоять и сидеть, но лечь места не хватало, впрочем, на то и был расчёт. Люси показала пример и разделась догола, и я, сразу забыв о моей спутнице, пожирал глазами хозяйкино тело, которое было далеко не идеальным, но зато новым. Мы сошли с веранды в холодную ночь, но тут же прыгнули в дымящуюся бочку, и жар обдал нас и стал спасительным укрытием от холода.