Аромат грязного белья (сборник)

4. http://orgone.org

5. http://www.orgonelab.org

6. http://www.orgonomicscience.org

7. http://www.wilhelmreichtrust.org

«…Подтёр Шопена…»

(Музыкальный момент)

Сидели мы раз за Чайковским и Балакиревали. Закусывал я Бизе со Сметаной. Вдруг у меня в животе Пуччини и во двор Паганини. Я надел Шуберта, вышел во Дворжак, от ветра – Шуман. Повесил я Шуберта на Шостаковича, присел на Мусоргского – Бах, Бах… Навалил я Могучую кучку. Взял Лист, подтёр Шопена. Возвращаюсь, а мне говорят: «У тебя на сапоге Глинка». Я почесал Бородина и отвечаю: «Это не Глинка, а Гуно».

    Детский эротический фольклор

Впервые опубликовано в General Erotic. 2007. № 150.

Одно из моих самых ранних музыкальных воспоминаний – это вальсы Шопена, которые играла на пианино моя мама.

Когда я пошёл в первый класс, у нас в школе оказалось два кружка: кружок танцев и кружок игры на фортепьяно. Родители спросили меня, в какой кружок я хочу записаться, я без сомнения выбрал танцы – там были девочки. Но родители решили, что игра на рояле будет поважней, тем более что у нас в столовой подпирало стену расстроенное пианино Красный Октябрь. Родители убедили меня, что с музыкой жить лучше, чем с танцами, и я внял им без боя. Семь лет я отбренчал на пианино, и кое-какие факты из этого периода попали в мой рассказ «Любимый вальс». (См. мой «кирпич» Чтоб знали!)

Только к концу седьмого года, уступив моим настоятельным просьбам, моя учительница музыки позволила мне разобрать один из самых технически простых вальсов Шопена – музыкальным талантом я, увы, не обладал, а лишь настойчивостью.

Однако моей главной целью была Фантазия-экспромт, которую я услышал в каком-то фильме с Максимиллианом Шеллом, где герой исполнял эту волшебную вещь. Затем в библиотеке пионерского лагеря я наткнулся на роман Джорджа Дюмарье Трильби, где злодей Свенгали гипнотизировал красотку и та под гипнозом виртуозно исполняла сложнейшие музыкальные произведения и в том числе шопеновскую Фантазию-экспромт.

Когда я заикнулся о ней учительнице, она сказала, что это слишком сложная для меня вещь.

После седьмого класса я перешёл в другую школу и мои уроки музыки закончились. Однако дома я продолжал сам тренькать, благо имелись дореволюционные ноты – толстый том избранного Шопена, по которым играла мама. Я разобрал Фантазию-экспромт и играл её корявыми пальцами, к своему собственному удовольствию. Так же я курочил и один из полонезов Шопена.

В день моего восемнадцатилетия родители устроили дома большое сборище всевозможных родственников и близких знакомых. Они хотели похвастаться перед ними совершеннолетним сыном, и я задумал исполнить перед гостями Фантазию-экспромт. К сожалению, ко времени моего выступления я уже выпил несколько рюмок водки, чего раньше в таком количестве никогда не делал, и, оказавшись у клавиатуры, к своему удивлению, обнаружил, что пальцы меня совершенно не слушаются. Так моё первое и последнее публичное исполнение Шопена торжественно не состоялось. Однако это фиаско не повлияло на мою безответную любовь к музыке Шопена, которую я перестал играть, но продолжал слушать.

В Штатах я узнал, что Фантазию-экспромт (которая, кстати, была издана только посмертно, так как Шопен это своё произведение не жаловал) переделали в популярную песню. Быструю часть было под силу исполнять только Трильби, а песня заимствовала только медленную, среднюю, часть, и называется она Гт Always Chasing Rainbows. Эту песню впервые исполнили в 1918 году, а потом в разных аранжировках её пели Judy Garland, Frank Sinatra, Barbara Streisand и многие другие. Разумеется, что большинству слушателей и в голову не приходит, что это – Шопен.

* * *

И вот вдруг меня потянуло разузнать подробнее о Шопене, а то что это за любовь без желания узнать обо всём, что связано с предметом твоей любви?

Набрал я книг (см. ниже) и стал читать. Биографий о Шопене написаны сотни, так что пересказывать писаное-переписаное не буду, а лишь кратко обозначу факты, мне интересные, и тогда станет понятно, что из них вышло.

Фредди Шопен, то есть Фредерик, умер в 39 лет в Париже от чахотки в 1849 году. А родился он, стало быть, в 1810-м. Папашка его, француз, из низов, вырвался из своей французской деревушки в Польшу карьеру делать. Стал учить французскому у богатых и так опольшился и поляризировался, что даже в армии Костюшко служил, и во Францию больше никогда не вернулся, и все связи с ней прервал, хотя у него там родственников навалом осталось. Всем врал, что они погибли во время Французской революции, – так он своё крестьянское происхождение скрывал, а может, ещё что.

Женился он на бедной дворянке, Шопен был вторым ребёнком – три остальные были девочки, и одна из них умерла от чахотки, когда ей исполнилось только 14 лет. Быть может, она и заразила братца чахоткой.

А любопытно, скольких своих знакомых, учеников и прочих сам Шопен заразил своим туберкулёзом?..

Шопен был классическим вундеркиндом – в семь лет сочинил марш, который так понравился наместнику русского царя в Варшаве, Великому князю Константину, что тот стал под этот марш солдат гонять на парадах. А когда этот (или другой?) военный самодур из российских оккупационных войск впадал в злокачественную депрессию, он вызывал маленького Шопена, чтобы тот его лечил музыкой.

Потом пошли концерты, слава, сочинительство. Вскоре маленький Шопенчик явно перерос Варшаву, а затем и Вену и в 1931 году устремился в Париж – завоёвывать Францию, папашкину родину. Но Шопен уже никогда не вернётся на свою родину в Польшу. Круг, как и полагается ему, замкнулся.

В Париже Шопену крупно повезло – через Ротшильдов он попал в высший свет, тоже как учитель, но не языка, как отец, а музыки, причём для самых богатых и знатных. Зашибал он огромную деньгу, был законодателем моды, денди. Бабы не него вешались. Но не забудем главного – Шопен сочинял и исполнял музыку. Причём божественную. С Богом у него был контакт напрямую, потому он в церковь не ходил, перед иконами не молился и только, когда умирал, его детский приятель-поп вынудил его, немощного, покаяться и согласиться на поповские церемонии, которые они отправляют над умирающими.

Это было время грандиозных оркестровых композиций, а Шопен писал будуарную «женственную» музыку. (Некоторые пианисты мирового класса в наше время отказываются исполнять его произведения, мужчины – чтобы не потерять своей мужественности, а женщины – чтобы не впадать в стереотип пианистки-женщины.)

Исполнять перед большими толпами он панически боялся и потому в основном играл на интимных светских междусобойчиках. Бальзак и прочие утверждали, что импровизации Шопена были гораздо сильнее, чем его оконченные работы.

Главной шопеновской любовью-страстью-напастью была Жорж Занд – самая знаменитая женщина и писательница Франции того времени. Побыв вместе года четыре, они расстались.

Богатая ученица-почитательница-шотландка свозила Шопена на несколько месяцев в Лондон и Шотландию (это вместо Италии – будто нарочно чахоточного убить захотела), он еле-еле вернулся в Париж и там вскоре умер.

А теперь забавные детали. Разумеется, сексуальные.

Многие называли Шопена ангелом, а его музыку – ангельской. Быть ангелом – значит быть бесполым («бесполым» его называла дочка Жорж Занд). Желание представить его именно таким основано на желании сделать его символом польско-мировой культуры, а символом культуры не может быть ёбарь. Чем меньше в человеке сексуальности, тем больше шансов у него стать святым.

Шопен в своей переписке был весьма сексуально сдержан, то есть вообще там секса не было никакого. А писать письма он любил и по многу. Современники тоже не замечали за ним ебливости. Хотя в отрочестве он активно приударял за девочками, назначал им свидания, но когда он влюбился в Констанцию Гладковскую, 19-летнюю студентку оперного класса – а было это перед самым отъездом в Париж, – Шопен в течение года наблюдал за ней издали, не в силах подойти и представиться. Просил друзей передавать ей письма, бегал от неё, переживал и только за несколько дней до отъезда он осмелился с ней встретиться и что-то там сказать и даже обменяться кольцами. Стали ли они любовниками? Скорее всего нет. То есть в Париж, как многие утверждают, он уезжал девственником.

Ходят слухи, основанные опять-таки на письмах Шопена, что у него были гомосексуальные отношения – учился он в мужской школе и даже из Парижа писал страстные письма другу Титусу Войчековскому. Шопен обращается к нему: «моя любовь, моя жизнь» и выдавал и такое:

Я собираюсь помыться, так что пока не целуй меня, я ещё не вымылся. А ты? Даже если я умащусь византийскими маслами, ты всё равно не поцеловал бы меня, если бы я тебя не заставил каким-либо магическим способом… Тебе будет сниться сегодня, что ты меня целуешь.

Или эдакое:

…я знаю, что ты не любишь, когда тебя целуют, но уж позволь мне сегодня поцеловать тебя.

Увы, ни одного письма Титуса Шопену не сохранилось.

Приводя эти цитаты из писем Шопена Титусу, все авторы старательно оговариваются, что не было никаких прямых доказательств гомосексуальности Шопена (то есть фотографий и видеозаписей) и что в то время было обычным для поляков проявлять жаркую эмоциональность в переписке со своими друзьями мужского пола.

Как бы там ни было, но это волнует лишь тех, кто рвётся делать из Шопена ангела. Я же из него никого не делаю – пусть ебётся с кем хочет в фантазиях историков и идеологов и тем делает их жизнь кошмаром.

По пути в Париж «ангел» прихватил какую-то венерическую болезнь – скорее всего, французский насморк (чтобы офранцузиться ко въезду в Париж). Некая Тереза наградила его недугом и заодно лишила его гипотетической девственности, которую он блюл до 21 года. Вот что пишет Шопен, оглядывая свежим взглядом любовную жизнь Парижа:

…столько добрых женщин гоняются за тобой. Но я так сожалею о полученном подарке от Терезы, несмотря на попытки Бенедикта, который посчитал моё несчастье столь незначительным. Мне нельзя пробовать запретный плод.

Бенедикт, возможно, был доктором. Так что недаром Шопен в том же письме описывает, как на каждом шагу, гуляя по Парижу, он замечает объявления о лечении венерических заболеваний.

После упоминания о своей неприятности Шопен пишет с сожалением:

Я уже познакомился с несколькими певицами – и они, даже в большей степени, чем тирольские, хотели бы петь дуэтом.

Из-за своего заболевания Шопен был вынужден отклонить предложение хорошенькой соседки прийти погреться к ней у камина, когда её муж находился в отлучке.

(Венерические заболевания в то время в Париже были весьма распространены, так, шопеновские коллеги Паганини и Шуман страдали от запущенного сифилиса.)

Если и впрямь Шопен в двадцать лет покинул Варшаву девственником и его первая женщина Тереза, о которой больше нигде не упоминается впоследствии, наградила его триппером, то это был весьма болезненный первый шаг в гетеросексуальный мир. Но по тону в письме Шопена не чувствуется, чтобы он впал в панику или отчаянье.

А вот биограф Zamoiski (4) вообще не упоминает о Терезе, и нежелание Шопена попробовать запретный плод соседки он приписывает чахотке Шопена – и таким образом с Шопена снимается «грязное обвинение» в гонорее.

Мода на Шопена как на учителя музыки, блестящего композитора и исполнителя обеспечивала ему нескончаемый поток красивых и знатных учениц, которые его боготворили. Будучи козлом в огороде, трудно представить, чтобы он их не пригубливал. Уж слишком против здравого смысла и мужского здравия шло бы. (Шопен, почти каждую свою вещь посвящал кому-нибудь. Так, моя любимая Fantaisie-Impromptu Opus No. 66, созданная в 1835 году, посвящена Baroness d’Est. Ни в одной книге, ни на Интернете я не смог найти о ней ничего, кроме того, что она была ученицей Шопена. Но если просто ученица, то с какой стати посвящать ей свои вещи? А может, он посвящал только тем ученицам, с кем переспал?) Однако самое любопытное, что Шопен не посвятил ни одной своей вещи Жорж Занд.