Исследования по истории местного управления при Петре Великом

Но закона было еще мало для того, чтобы ландраты стали избираться и в действительности. В самом деле, на практике закон 20 января 1714 года о выборах в ландраты никогда не применялся, так что ландраты никогда не были выборной) должностью. Это положение доказывается сохранившимися документами самым строжайшим образом. В назначении ландратов надобно различать два момента: во-первых, общее назначение их при введении этой должности в начале 1714 года и затем последующие частные назначения в отдельных случаях взамен прежних ландратов, выбывавших по тем или иным причинам. Посмотрим теперь, как производились на практике первое и вторые.

При общем введении института ландратов были назначены Сенатом ландраты из тех кандидатов, которые были представлены губерниями по указу 24 апреля 1713 года. Указ же Петра о ландратских выборах дворянством был оставлен Сенатом без исполнения. Весь этот разнообразный по содержанию указ 20 января 1714 года сохранился в делах Сената под заглавием: «Копия с пунктов царского величества», причем за пунктами следуют отметки о том, «что против сих пунктов учинено». И как раз против пункта о ландратских выборах находится отметка, красноречиво гласящая: «Указов о том не послано, а выбраны по разсмотрению сенатскому по присланным из губерний росписям… И о том в губернии при указах имена их посланы и велено тем ландраторам с губернаторами сидеть»[71 - Там же. № 66. К какому времени относится эта отметка? Назначение ландратов, о котором в ней говорится, состоялось 10–23 февраля 1714 года. Но отметка сделана, во всяком случае, после 6 марта: в ней упоминаются отдельные ландраты для Казанской и для Нижегородской губернии. Последняя была выделена из Казанской 26 января 1714 года (Там же. IV, № 87), а часть ландратов из списка Казанской губернии была выделена для Нижегородской 6 марта. (Там же. IV, № 245).]. Это ясное свидетельство не оставляет более никаких сомнений в том, что распоряжение 20 января 1714 года осталось мертвой буквой при общем назначении ландратов.

Так медленно тянувшееся назначение это состоялось, наконец, в феврале 1714 года. Двумя приговорами Сената 10 и 23 февраля были назначены ландраты по губерниям: Московской, Киевской, Смоленской, Архангелогородской, Казанской, Азовской и Сибирской. Сравнивая назначенных ландратов с представленными в сентябре 1713 года кандидатскими списками из губерний, нельзя не заметить, что большинство ландратов было назначено именно из этих кандидатов. Так как Сенат по разным соображениям вычеркивал некоторых лиц из кандидатских списков, то очевидно, что губернии должны были в период времени с сентября 1713 года по февраль 1714 года представить дополнительные списки, из которых и были назначены в ландраты лица, не значащиеся в сентябрьских списках 1713 года[72 - Докл. и приг. Ill, № 769, 1093; IV, № 140, 184. Так, в Московскую губернию были назначены ландраты М.П. Измайлов, СИ. Лихарев и Г. П. Зиновьев, не значащиеся в сентябрьском списке (Там же. III, № 769).]. Притом и числа ландратов по губерниям оказывались не совсем такими, какие были установлены указом 24 апреля 1713 года, предполагавшим для больших губерний 12, для средних 10 и для малых 8 ландратов. Назначено было в действительности в Московскую губернию 13, в Казанскую 14, в Киевскую, Смоленскую, Азовскую и Сибирскую по 8 и в Архангелогородскую 10. Что в двух губерниях число назначенных ландратов превышало установленный законом комплект – это также служит верным признаком назначения ландратов сверху, а не выбора снизу самим обществом. Тогда всякие выборные должности рассматривались как тяжелая повинность, и всякие выборы имели шансы скорее оканчиваться недобором, а уж никак не перебором излишних кандидатов.

Наконец, среди распоряжений, которые находятся в приговоре Сената 23 февраля 1714 года о назначении ландратов, есть распоряжение о приводе их к присяге и о присылке присяжных листов в канцелярию Сената, но нет ни слова о высылке в Сенат «выборов за руками», т. е. протоколов об избрании. А между тем присылка таких протоколов в центральные учреждения была обязательной в случае каких бы то ни было общественных выборов – лишний знак, что ландраты не были избраны местным обществом[73 - Разница в цифрах ландратов по губерниям в приговорах 10–23 февраля (Докл. и приг. IV, № 140, 184 и припиской там же. IV, № 66) объясняется переменами, происшедшими в этих цифрах за время, протекшее между 23 февраля и моментом, когда была сделана приписка. Так, для Казанской губернии приговор 23 февраля дает 14 ландратов, а приписка – 8: это потому, что 6 марта из 14 казанских ландратов 8 назначены в Нижегородскую, которую приговор не имел еще в виду. Из прежнего состава для Казанской губернии оставлено 5 ландратов, но число их дополнено тремя новыми назначениями до 8, как и показано в приписке. В Нижегородской губернии приговор 6 марта перечисляет 8 ландратов, а приписка показывает их там – 9. Действительно, девятый ландрат был назначен в Нижегородскую губернию 17 июня 1714 года. (Докл. и приг. IV, № 657). Это показывает, что приписка сделана после 17 июня 1714 года. Есть разница в цифрах для Сибирской губернии: приговор 23 февраля говорит о 8 ландратах, приписка считает их – 10. Некоторое недоумение возбуждают заключительные слова приговора 23 февраля «и писаться им товарищами, а не ландраторами», тогда как в начале приговора читаем: «Оных чинов людем быть в ландраторах по-прежнему его в. государя указу с губернаторами в товарищах». Во всяком случае, перечисленные в Докл. и приг. IV, № 184 ландраты все время на практике носили название ландратов, а не товарищей.]. Итак, во-первых, приведенная выше канцелярская отметка о том, что указ 20 января 1714 года оставлен был Сенатом без изменения, а затем и самая практика дела: совпадение имен назначенных ландратов с именами представленных кандидатов, назначение их в числе, превышавшем установленную указом норму, отсутствие присылки «выборов за руками» – все эти обстоятельства ведут к тому заключению, что при общем заполнении ландратских должностей в 1714 году – выборы их не имели места на практике, что первоначальный состав ландратов, так сказать ландратов первого призыва, не был избирательным.

За все время существования института этот состав не был, однако, постоянным и не оставался без перемен. Как ни короток был период этого существования, в личном составе ландратов, назначенных в 1714 году, происходили изменения. Выбывшие из ландратов по тем или иным обстоятельствам, хотя таких случаев и не могло быть особенно много, именно благодаря краткости срока, заменялись другими. Затем в некоторых губерниях первоначально установленное число ландратов было увеличено, благодаря чему состоялся целый ряд замещений вновь открывшихся ландратских вакансий. Переберем теперь эти частные ландратские назначения после февраля 1714 года и посмотрим, не было ли когда-нибудь выборов в этих отдельных случаях. Быть может, повеление 20 января 1714 года, которое было сочтено неудобным применять при общем назначении ландратов, стало исполняться впоследствии в отдельных частных случаях?

Из первоначального состава ландраты выбывали, и состав их обновлялся по различным причинам. Несколько из назначенных в 1714 году ландратов умерли. В Казанской губернии в том же самом 1714 году умер ландрат Ф. Есипов; в следующем, 1715 году умер ландрат Нижегородской губернии Ив. Молоствов; в 1716 году умерло двое ландратов в Архангелогородской губернии; в 1717 году – один в Петербургской[74 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 106. Л. 36; кн. 81. Л. 946;кн. 78. Л. 731 исл.;кн. 191. Л. 261–265; кн. 131. Л. 686.]. Несколько принуждено было выйти в отставку по болезни, между прочими один из ландратов Московской губернии потому, что оказался «в исступлении ума»[75 - Докл. и приг. IV, № 303; РГАДА. Ф. 248. Кн. 106. Л. 36; кн. 81. Л. 720.]. Иных увольняли от ландратской должности потому, что они получали другие назначения, бывали «отлучены к другим делам»[76 - Докл. и приг. IV, № 1190; РГАДА. Ф. 248. Кн. 81. Л. 942; кн. 111. Л. 94.]. Наконец, состав ландратов обновлялся не только потому, что из него выбывали отдельные лица, но также и потому, что в некоторых губерниях увеличивались штаты ландратуры. Так, в 1715 году число ландратов Петербургской губернии было увеличено одним, которому притом предписывалось «быть особливо в ландратах в с. – петербургской губернской канцелярии». В 1714 году вскоре после учреждения Нижегородской губернии скончался только что назначенный в нее губернатор А. П. Измайлов. Тогда к прежним ландратам был присоединен еще один, кн. Ст. И. Путятин, который и был сделан председателем ландратского совета. Реформа ландратуры в 1715 году, о которой будет речь ниже, создавшая отдельные ландратскиё доли, вызвала в некоторых губерниях необходимость увеличить число ландратов, так как это последнее превышалось там числом вновь организованных долей, и состоявших по штату 1714 года ландратов не хватало на все доли. Так, в Нижегородскую губернию было первоначально назначено 8 ландратов; девятый, назначенный летом 1714 года, исполнял обязанности губернатора. Между тем в 1715 году губерния была разделена на 12 долей, так что пришлось добавить четырех ландратов. В Московскую губернию, где первоначальный комплект ландратов был 13, пришлось их прибавить еще 31, так как эта огромная и густо населенная губерния разделилась на 44 доли[77 - Докл. и приг. V, № 361; IV, № 657; РГАДА. Ф. 248. Кн. 131. Л. 686; кн. 122. Л. 184; кн. 122. Л. 212; кн. 126. Л. 289.].

Каким же образом совершались назначения ландратов во всех этих случаях? Можно положительно сказать, что ни в одном из них не было никаких дворянских выборов, и все ландраты, занявшие эту должность после февраля 1714 года, были назначаемы правительственною властью, а не избраны местным обществом. В одном случае это назначение состоялось по именному высочайшему указу, объявленному Сенату доношением одного из его членов, кн. Долгорукого, это именно назначение ландрата Каблукова в Петербургскую губернию в 1715 году[78 - Докл. и приг. V, № 361.]. В большинстве случаев ландраты назначались приговорами Сената[79 - Докл. и приг. IV, № 303, 657, 1190; V, № 648; РГАДА. Ф. 248. Кн. 122. Л. 184; кн. 641. Л. 697; кн. 81. Л. 942; кн. 122. Л. 204; кн. 131. Л. 686; кн. 191. Л. 103. Выражаясь о своем назначении в ландраты, эти последние везде употребляют слово «определен», а не «выбран».]; такой порядок и следует считать нормальным. Но нередко встречаются случаи назначения в ландраты самим же губернатором, представлявшим затем такое назначенное им лицо на утверждение Сената, которое всегда и давалось. Так бывало обыкновенно в случае освобождения ландратского места вследствие болезни или смерти ландрата, и такой порядок мотивировался неудобством прерывать течение дел долговременной перепиской с Сенатом о назначении нового ландрата. Так, в 1714 году казанский губернатор доносил Сенату, что «из определенных ландратов из указного числа из восьми человек стольники: Леонтий Хрущов за старостью и за ножною болезнью лежит болен в Свияжске и в канцелярию ходить ему немочно; Федор Есипов в том 714 г. умре». На их места он и назначил сам двух ландратов впредь до сенатского указа[80 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 106. Л. 36.]. Точно так же архангелогородский вице-губернатор доносил Сенату в 1717 году, что ландрат А. Ф. Уваров «за болезнью по осмотру лекарскому учинен свободен», а до указа на его, Уварова, место определен из подполковников П. Ф. Лыков. Лыков вскоре после назначения, так и не дождавшись утверждения Сената, умер. «И на его, умершого ландрата Лыкова, место, – продолжает вице-губернатор, – определил я, нижайший, с товарищи до присланного из канцелярии правительствующего Сената указа быть ландратом же князю П. М. Вадбольскому. А ежель до присланного указу и без приказу вас, сиятельных господ, ландрата в галицкую долю не определить, то во всяких настоящих и в переписных делах будет остановка» – так заканчивает вице-губернатор доношение, оправдывая свой образ действий[81 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 81. Л. 720.]. Таким же губернаторским распоряжением были в 1716 году определены в Архангелогородской губернии ландраты А. К. Курбатов и кн. М. Ст. Вадбольский на место умерших кн. Н. И. Дябринского и Д. Ф. Черевина, а в 1717 году в Петербургской Н. Т. Квашнин-Самарин на место умершего Рудина[82 - Там же. Кн. 81. Л. 946; кн. 191. Л. 261–265: «А в ландраты он определен по указу, каков прислан к нему из С.-Петербургской губернской канцелярии за рукою вице-губернатора Клокачева».]. В одном случае Сенат, даже как бы отрекаясь от принадлежавшего ему права, предоставил губернатору самому избрать и назначить ландратов. В марте 1717 года, когда Киевская губерния довела до сведения Сената, что в ней недостает до положенного комплекта ландратов трех человек, Сенат приказал: «В Киевской губернии в ландраты и в комиссары выбрать людей добрых киевскому губернатору по своему рассмотрению», сообщив затем Сенату имена назначенных[83 - Там же. Кн. 111. Л. 94.]. Итак, и после общего назначения ландратов в 1714 году в отдельных случаях никогда мы не встречаем никаких выборов ландратов местным дворянством. Они назначаются или верховной властью, или приговором Сената, или губернатором с утверждения Сената.

Решение вопроса о том, из какого общественного класса назначались ландраты, также подтверждает нам, что ни о каких ландратских выборах не могло быть и речи. Первый указ 24 апреля 1713 года умалчивает о том, кого именно надо в губерниях «учинить» ландратами. Из повеления 20 января 1714 года, предписывавшего избирать ландратов «всеми дворяны», можно было бы заключить, что и избираемые будут также из «всех дворян», т. е. вообще из уездного дворянства, подобно тому как это было с прежними губными старостами и должно было быть с выборными воеводскими товарищами 1702 года. На практике, однако, вышло иначе. Уже в первые кандидатские списки, представленные губернаторами в течение 1713 года, были внесены служилые люди тех чинов, которые и прежде играли большую роль в центральной и местной администрации, управляя приказами и сидя воеводами в городах, и которые в XVIII веке получили общее название «царедворцев». То был контингент высшего дворянства, дробившийся на четыре «московских» чина: стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов[84 - Там же. Кн. 114. Л. 491: «Служил де он в царедворцах: в житье и в стряпчих, и в стольниках».]. Со времени введения регулярных полков и разделения России на губернии эта старинная московская дворянская гвардия также испытала на себе перемены. Часть ее вошла в качестве офицеров в регулярные полки, другая часть, благодаря усложнению местной администрации, вызвавшему потребность в гораздо большем персонале в области, чем было прежде, была распределена по губерниям и отдана в распоряжение губернских начальств. Таким образом, восемь губерний Петра не только оттянули от центральной кассы стекавшиеся туда денежные ресурсы, распределяя их между восемью областными кассами, но точно так же отвлекали от Москвы и распределяли по восьми губернским центрам и высший класс дворянства, представлявший из себя личный запас для административной машины. При распределении всего группировавшегося прежде в Москве состава царедворцев по губерниям принималась во внимание связь их с губерниями по землевладению. Царедворец посылался именно в ту губернию, в которой находились его поместья и вотчины. По крайней мере, один документ перечисляет в виде исключения царедворцев, написанных по списку Московской губернии, за которыми, однако, поместий и вотчин в этой губернии не было «сыскано»[85 - Там же. Кн. 122. Л. 204.]. Таким образом, в каждом губернском центре образовался известный запас царедворцев, которым губернатор постоянно и пользовался, частью для замещения открывающихся должностей в губернской администрации, частью для отдельных поручений. Из них обыкновенно назначались обер-коменданты и коменданты в городах; они отправлялись комиссарами в те полки, содержание которых было возложено на губернию. Им давались также и временные поручения: одного посылали наблюдать за доставкой «тялочных (лодочных) припасов», другому поручалось произвести какую-нибудь понадобившуюся перепись, на третьего возлагался разбор недоразумений между «большеплатежными и малоплатежными» членами купечества в каком-либо городе и т. п. Из этих-то царедворцев и брались ландраты, как при общем их назначении, так и затем при дополнительных. Так, из 13 ландратов, назначенных в 1714 году в Московскую губернию, 12 имели чин стольника и 1 был жилец; из 8 ландратов Киевской губернии один был комнатным стольником, остальные стольниками; из 10 ландратов Архангелогородской – было 2 стольника, 4 стряпчих и 4 жильца[86 - Докл. и приг. IV, № 140, 245.]. Назначать царедворцев в ландраты было, очевидно, обязательно: Казанская губерния потому именно не представила к сентябрю 1713 года кандидатских списков и доносила о невозможности выбрать ландратов, что, как писали оттуда, «царедворцы той губернии были на службе в походе с губернатором»[87 - Там же. III, № 769.]. Назначенные в 1714 году ландраты были люди уже немолодого возраста, по большей части прошедшие очень разнообразную карьеру «царедворца», побывавшие в придворной, военной и гражданской службе. Вот несколько примеров ландратских биографий. Ландрат Мякинин начал службу в 1688 году, когда он 15-ти лет от роду был написан в царицыны стольники. Придя в возраст, он из ведомства Мастерской палаты, управлявшей придворным штатом царицы, был передан в Разряд, откуда посылался в походы под Азов и под Нарву, переменив, таким образом, спокойную придворную должность на тяжелую службу боевого офицера. Возвратясь благополучно из нарвского похода, он получил поручение по дипломатической части и был из Посольского приказа назначен провожать до границы уезжавшего польского посла. Затем его не раз командировали по различным делам гражданского управления: поручали произвести перепись постоялых дворов в Москве и уезде, назначали неоднократно членом учреждавшихся по разным отдельным случаям специальных комиссий. По учреждении Петербургской губернии губернская канцелярия послала его сначала к приему «работных людей», т. е. поручила ему заведовать набором работников, поставка которых лежала на населении особою повинностью, а затем, когда он это поручение исполнил, назначила его «к управлению подвод» для шествия царевны Наталии Алексеевны. Прослужив некоторое время опять в военной службе, он попал в морское ведомство и был определен к «корабельному строению» в качестве надзирателя за рабочими и заведующего раздачей провианта. С этой последней должности он получил назначение в ландраты[88 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 191. Л. 103.]. Другой ландрат Н. Т. Квашнин-Самарин начал службу жильцом в 1700 году в адъютантах при боярине князе И. Ю. Трубецком, с которым участвовал в нарвском сражении. Он побывал затем во многих битвах, между прочим при взятии Канцев, и с кратковременными отпусками домой служил попеременно в нескольких полках до тех пор, пока в 1708 году «за переломкою ноги» не был отставлен от полковой службы. Года три его не беспокоили, он сидел дома, леча свою ногу, но уже в 1711 году он назначен был «к делам», т. е. в штатскую службу, а именно: был определен «к пропуску дубовых лесов и тялок, и буеров» из Вышнего Волочка в Новгород и Ладогу. Потом он получал какие-то командировки из петербургской губернской канцелярии в Смоленск и, наконец, был назначен ландратом Петербургской губернии[89 - Там же. Кн. 191. Л. 261–265.]. Карьера третьего ландрата Чирикова была несколько проще. Пройдя обычным порядком все чины с жильца до стольника, он затем был послан воеводою в захолустное местечко Каменный Затон, после чего и назначен старооскольским ландратом[90 - Там же. Кн. 114. Л. 491. Ср. также: РГАДА. Ф. 248. Кн. 78. Л. 757–766; кн. 1339. Л. 816.]. Большая половина царедворцев, назначенных в ландраты в Московскую губернию при увеличении штата ее ландратов в 1715 году, были ранее обер-комендантами в той же губернии[91 - Там же. Кн. 122. Л. 184.].

Итак, бесспорным можно считать тот факт, что в ландраты назначались обыкновенно царедворцы из того запаса их, который состоял в каждой губернии. А раз это так, не могло быть никаких ландратских выборов. Какой смысл, в самом деле, могли бы иметь эти последние, если круг кандидатов для избрания был так мал и ограничен, что его едва могло хватать для замещения определенного на губернию комплекта ландратов? Действительно, царедворцев не хватало при той напряженной деятельности, которую задавала губерниям реформа, и нередко можно встретить жалобы губерний на «умаление царедворцев» и неисполнение той или другой возложенной на губернию обязанности вследствие того, что «от дел свободных царедворцев в губернии нет». Этот недостаток служебного персонала – одна из характерных сторон петровской реформы, и благодаря ему при назначении ландратов устранялась совершенно возможность выборов: выбирать было не из кого, когда приходилось довольствоваться скудным запасом, имевшимся в наличности. С трудом находили губернаторы то количество царедворцев, которое требовалось для ландратских должностей, отвлекая их от разных других порученных им дел. В некоторых губерниях их все-таки недостало, и пришлось прибегнуть к назначению ландратов из городового дворянства. Это было в двух: в Смоленской, где из восьми ландратов четверо были стольники, а другие четверо принадлежали к простой «смоленской шляхте», как тогда называлось дворянство областей, присоединенных от Польши при царе Алексее; и в Казанской, где из 14 ландратов 1714 года шестеро были «казанцы», т. е. служили по городу Казани[92 - Докл. и приг. IV, № 140.]. Отдельные случаи назначения не из царедворцев встречаются и потом при частных назначениях опять-таки по недостатку царедворцев. Так, на место казанского ландрата Л. Хрущова, отставленного по болезни, был назначен губернатором до указа подполковник Федор Нармацкий, которого, как оказалось, «по справке с разрядным столом в московских чинех с царедворцы не написано»[93 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 106. Л. 36.]. Встречается даже случай назначения в ландраты из простых дьяков губернской канцелярии. В Нижегородской губернии четырьмя дворцовыми волостями: Толоконцевской, Дрюковской, Керженской и Хохломской управлял дьяк С. Нестеров. В 1715 году, когда губерния делилась на доли, старосты и крестьяне этих волостей подали в Сенат челобитную, в которой просили не назначать к ним другого правителя, кроме Нестерова, который пришелся им по душе, потому что оказался человек добрый и не чинил, как свидетельствовали челобитчики, никаких обид и разорения. Ходатайство это было уважено: из четырех волостей было предписано составить особую долю, и С. Нестеров был назначен в нее ландратом[94 - Там же. Кн. 129. Л. 160.]. Это был, кажется, единственный случай назначения ландрата по ходатайству местного общества, притом общества крестьянского. Приведенные случаи показывают, что и при замещении ландратских должностей лицами не из московских чинов выборы точно так же не имели места.

Впрочем, вскоре после 1714 года ландратская должность перестала быть выборною и по закону. В 1716 году Петр предписал Сенату назначать в ландраты офицеров, получивших отставку за старостью или за ранами, особенно тех из них, которые не имеют за собою никаких населенных земель. Такое назначение получало, следовательно, характер пенсии в награду за военную службу, «ибо не без греха есть в том, – признавался царь, – что такие, которые много служили, те забыты и скитаются, а которые нигде не служили – тунеядцы – те многие по прихотям губернаторским в губерниях взысканы чинами и получают жалованье довольное». По этому указу ландраты уже не только не должны были избираться местным дворянством, но даже могли совсем не принадлежать к местному землевладельческому классу, так как указ рекомендовал преимущественно назначать в ландраты таких офицеров, у которых не было земельной собственности[95 - ПСЗ. № 3003, 22 марта 1716 г.]. В нем совершенно игнорировалось таким образом предыдущее, не исполнявшееся на практике повеление 20 января 1714 года о выборах в ландраты местными дворянскими обществами. В свою очередь, указ 1716 года находил себе практическое осуществление, и мы встречаем несколько назначений ландратов из отставных офицеров по челобитным, подававшимся этими последними. В 1717 году в Сенат подал челобитную капитан Лукьян Мясоедов, который, объяснив, что он за старостью от полковой службы отставлен, указывал, что в Азовской губернии сидит другой год в Шацке ландратом неслужащий (т. е. не бывший в военной службе) Ив. К. Мякинин, просился на его место в ландраты. В том же году по такому же челобитью был назначен ландратом в Московскую губернию из отставных офицеров майор кн. Вяземский. В следующем году кроме двух случаев, указанных уже г. Мрочек-Дроздовским, в Сенат поступило еще два ходатайства в таком же роде. Майор ярославского полка кн. М. Мещерский, перечислив свои прежние службы с 1700 года, указывал, что ему за ранами и за увечьем ехать в Сибирскую губернию, куда его было назначали, за дальностью пути невозможно, и просил назначить его ландратом в Симбирск на место Д. М. Татищева, который «нигде не служивал в нынешних походах». Князь ссылался на то, что за ним ни поместий, ни вотчин ни в которых городах нет, так как он был «кадет», и все отцовские именья по указу о единонаследии перешли к старшему брату. Другой претендент на ландратство был отставной капитан псковского драгунского полка К. Е. Чернышев, участвовавший «во многих свейских походах» и потерявший левую ногу при осаде Дерпта. Он просился на место мещовского ландрата И. А. Яковлева на том основании, что он, Яковлев, в армии нигде не бывал. Замечательно, что все эти просьбы Сенатом были уважены, и прежние ландраты, места которых стремились занять просители, были смещены, хотя ни из чего не видно, чтобы Сенат мог быть недоволен их деятельностью в качестве ландратов.[96 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 641. Л. 980; кн. 105. Л. 307; кн. 641. Л. 1029.]

Итак, если до указа 1716 года, как мы видели, не было ни одного случая ландратских выборов, то еще менее можно говорить о них после этого указа. Вся эта легенда о ландратах, как выборной должности, сложилась благодаря, с одной стороны, излишней доверчивости к законодательным актам Петра, а с другой – недостаточно полному изучению памятников практического делопроизводства учреждений той эпохи. Нам кажется, что всех приведенных аргументов вполне довольно, чтобы показать несоответствие легенды с действительностью. Жизнь дала совсем иные результаты, чем замышлял законодатель, и дворянское общество, самодеятельности которого он ожидал, оказалось не в силах удовлетворить этим ожиданиям: ни в 1714 году, при общем назначении, ни позже при дополнительных – ландраты не были избираемы обществом. Они постоянно назначались правительственною властью.

2. Губернский совет ландратов до 1715 года

Нам предстоит теперь рассмотреть, как действовал на практике институт, с введением которого мы только что познакомились. В истории его деятельности надо различать два периода, гранью между которыми служит указ 28 января 1715 года. Таким образом, первый период продолжался всего только год, или, вернее, 11 месяцев, если припомним, что ландратские назначения состоялись лишь в феврале 1714 года. Второй период, открываясь указом 28 января 1715 года, продолжается до конца самого существования ландратов, т. е. до 1719 года. Как увидим ниже, указ этот резко изменил значение и характер института, и это было уже давно замечено в литературе вопроса еще Неволиным, мнение которого приняли позже Градовский (в позднейшем своем труде «Начала русского государственного права»; в более раннем «Высшая администрация и генерал-прокуроры» он не различал еще двух моментов в деятельности ландратов) и П. Н. Милюков.

По указу 24 апреля 1713 года, учредившему ландратов, эти последние должны образовать губернский совет, и ландрат первого периода был не более как членом губернского совета. Тот же указ определял и сферу компетенции ландратской коллегии, и ее отношение к губернатору. Первая состоит в том, что «им все дела с губернатором делать и подписывать». Таким образом, в руках ландратского совета сосредоточивается весь круг дел губернского управления. Единоличная власть губернатора должна прекратиться; он становится теперь не более как председателем коллегии, к членам которой должен относиться «не яко властитель, но яко президент», и ему воспрещается решать какие-либо дела без участия ландратов. Определение числа голосов, которых губернатору принадлежало два, а каждому ландрату по одному, указывает на большую определенность устройства ландратской коллегии, где, следовательно, дела должны были решаться по большинству голосов, сравнительно с прежней коллегией воеводских товарищей, в которой способа решения дел при разногласии установлено не было. Таким образом, учреждение ландратов является попыткой заменить личное начало в областной администрации коллегиальным. К этому последнему Петр всегда был неравнодушен – и вот прежде, чем создать его в центре, он пытался ввести его в области.

Надо при этом заметить, что апрельский указ 1713 года предполагал учреждение таких же ландратских советов не при одних только губернаторах. По мысли указа такие же советы должны были быть образованы и при других второстепенных областных правителях, подчиненных губернатору, которые имели, однако, значительную долю самостоятельности, управляя отдельными частями территории губернии: при вице-губернаторах и обер-комендантах[97 - ПСЗ. № 2673: «Виц-губернаторам по три доли, а обер-комендантам вполы против своих губернаторов иметь ландратов, где будут оные в особых городах той губернии, а не при губернаторе».]. Но состав советов при второстепенных правителях должен был быть несколько уже губернского, а именно: при вице-губернаторах полагалось ?, а при обер-комендантах ? того количества ландратов, которое было назначено для губернского центра. Таким образом, коллегиальный принцип не ограничивался только губернией; он должен был быть проведен также и в те части, на которые делилась губерния, каковы были провинции, управляемые обер-комендантами. На практике, однако, этот пункт указа 1713 года не осуществился. Как мы уже видели, при общем назначении ландратов в 1714 году они были назначены только в губернские центры. Едва ли такие советы могли возникнуть и впоследствии: нам совершенно не встретилось документов, которые бы указывали на назначение их при обер-комендантах, тем более что в 1715 году и число самых обер-комендантов должно было значительно сократиться.

В связи, вероятно, с этой заменой единоличной власти губернатора коллегиальным учреждением в виде губернского совета ландратов был издан вскоре после назначения этих последних особый закон, подробно устанавливающий порядок ведения дел в губернской коллегии. Вот в главных чертах этот порядок. Заседание должно было начинаться чтением стоящего на очереди дела, что исполняется секретарем. Затем члены губернского совета, занимавшие места по порядку старшинства, «по разрядному списку, кто как написан в чинах»[98 - Докл. и приг. IV, № 66: «Ландраторам с губернаторами сидеть по разрядному списку, кто как написан в чинах; а смоленской шляхте и казанцам по спискам же тех городов» (в Смоленской и Казанской губерниях).], должны были подавать мнение, начиная с младших. Мнения эти следовало записывать и закреплять каждое подписью его подавшего. После подачи и подписи всеми своих мнений предписывалось «иметь диспуты» и только затем уже производить баллотировку, решая дело большинством голосов – «и с той диспуты, куда более голосов явится, так и вершить». Меньшинство должно было подписывать общую «сентенцию», содержащую мнение большинства, «понеже более голосов туда стало». Впрочем, члены меньшинства могли, подписав общую сентенцию, прилагать особые мнения. В заключение под угрозой смертной казни запрещалось секретарям и дьякам крепить указы о решении дел одним «по приказу своих принципалов». Такая тяжкая угроза нужна была, чтобы поддерживать введение коллегиального порядка в губернии[99 - ПСЗ. № 2791, 4 апреля 1714 г.].

Губернский совет ландратов под председательством губернатора и должен был стать главным губернским правительственным органом. Ему была теперь подчинена вся существующая уже губернская иерархия, подчиненная прежде губернатору: обер-коменданты, стоявшие во главе провинций, и коменданты, правившие городами с их уездами. Указ 26 февраля 1714 года, вышедший как раз в момент назначения ландратов, предписывал неисправным в сборах комендантам чинить наказание и штрафовать их «губернаторам обще с ландраторами, смотря по винам»[100 - Там же. № 2776.].

Таковы были намерения законодателя. Разумеется, весьма любопытным является вопрос о том, насколько осуществились эти намерения на практике до реформы ландратуры в 1715 году, о которой речь ниже. В уцелевших архивных бумагах можно найти кое-какие следы существования и деятельности ландратских советов за 1714 год. Так, в Архангелогородской губернии комиссара, которого губерния обязана была выслать к строению домов в Кронштадте, назначили в этом году правивший губерниею вице-губернатор Ладыженский «с ландраты»[101 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 80. Л. 472.]. В декабре того же года в Московской губернии подряд на поставку овса и сухарей производится ландратским советом под председательством губернатора. По отъезде губернатора в Петербург совет продолжал действовать, приостановил почему-то сданный уже подряд под предлогом более точной справки о ценах, но затем опять сдал его тому же подрядчику[102 - Там же. Кн. 122. Л. 225.]. Тем не менее, можно с уверенностью сказать, что в течение 1714 года ландратские советы не везде еще составились. В самом деле, в Нижегородской губернии ландратского совета не существовало еще и осенью 1714 года. Эта губерния была выделена из Казанской 26 января 1714 года. 25 марта туда прибыл назначенный губернатором А. П. Измайлов, который вскоре, 31 мая, умер. Губернией поведено было править ландратскому совету в том составе, в каком он был при покойном губернаторе. 17 июня председателем этого совета был назначен вновь определенный, в дополнение к прежним, в Нижегородскую губернию ландрат кн. Ст. Путятин. Вот что доносил Сенату этот кн. Путятин, прибыв в Нижний 20 августа: «Ландраторов, которым поведено было быть для управления всяких дел в Нижегородской губернии с губернатором А. П. Измайловым, он никого не изъехал». Оказалось, что ни при губернаторе, ни после его смерти ландраты вовсе не являлись в Нижний, и о том, чтобы явиться, им даже не было ни разу послано повестки. Путятин тотчас же по приезде разослал ландратам повестки, но по ним явилось их к началу сентября всего только четверо. Из остальных трое еще совсем не приезжали из Казани, хотя указ об их назначении в Нижний был им давно уже объявлен, а один по распоряжению Сената был послан в Москву с отчетом о рекрутском наборе. Только к ноябрю были высланы из Казанской губернии два зажившиеся там нижегородские ландрата, а третьего Сенат еще предписывал выслать оттуда в Нижний в начале января 1715 года. Таким образом, нижегородский ландратский совет, на имя которого адресовались челобитные населения и указы из Сената, никогда не собирался в течение года в полном составе, да и в далеко не полном мог собираться всего только в течение немногих месяцев, оставшихся до указа 28 января 1715 года[103 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 130. Л. 1023; кн. 98. Л. 302; кн. 104. Л. 106; Докл. и приг. IV, № 504, 657, 783, 861, 866, 880, 978.].

Образованию и действию ландратских советов мешали две причины. Во-первых, они существовали слишком короткое время, чтобы успеть составиться и развить сколько-нибудь правильную деятельность. Как видим в предыдущем случае, едва только ландраты съехались осенью 1714 года, чтобы образовать совет, как вдруг в начале следующего года они должны были разъезжаться по долям, на которые разделялась губерния и правителями которых они становились. С другой стороны, коллегиальный порядок в областном управлении не мог скоро привиться. Губернаторы не могли сразу оставить старые привычки, тем более что, несмотря на лишение их прежней единоличной власти, ответственность за исправное отбывание губернией повинности продолжала тяготеть над ними и теперь. Поэтому они не перестают смотреть на ландратов, как на прикомандированных в их распоряжение и подчиненных им чиновников, которых они могут посылать по разным поручениям, и вовсе не желают считать их равноправными с собою членами губернского коллегиального правления, где губернатор должен был быть по закону не более, как primus inter pares [первый среди равных (лат.)]. На вопрос московского губернатора о том, можно ли посылать ландратов в провинции для самых нужных дел и для осмотрения пустоты, Сенат 4 февраля 1714 года разрешил посылать их только в случаях самой необходимой нужды, притом не иначе, как по постановлению всего ландратского совета, письменному, скрепленному руками всех его членов[104 - Докл. и приг. IV, № 114; ПСЗ. № 2770.]. Но уже летом того же 1714 года ландраты Архангелогородской губернии оказались разосланными по всем городам губернии «для смотру и свидетельства, и переписки дворов, и сбору доимочных рекрутных денег». Губернатор писал, что и к октябрю им с этим делом управиться едва ли будет возможно, так как на долю каждого досталось исполнить означенные работы не в одном городе, а в трех, четырех и пяти городах[105 - Докл. и приг. IV, № 1138.]. Очевидно, что заседания ландратского совета Архангелогородской губернии если и могли состояться в 1714 году, то разве только в самом его конце. Да и у самого Сената заметна иногда та же тенденция возлагать на членов ландратской коллегии отдельные поручения, лишавшие их возможности присутствовать в ее заседаниях. Уже летом 1714 года Сенат предписал послать ландратов по городам для набора ямщиков, которых предполагалось поселить на р. Волхове[106 - ПСЗ. № 2833.]. В начале 1715 года за несколько дней до указа 28 января ландрату Московской губернии Гр. Комынину было поручено сенатским указом отправить заготовленные в Московской губернии продовольственные припасы в Петербург[107 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 122. Л. 225.]. Итак, ландратская коллегия не могла повсеместно начать действовать во всю широту своих полномочий в 1714 году. Но уже в январе следующего года был издан указ, изменявший значение ландратской должности. Теперь и следует перейти к анализу этого указа.

3. Ландратская доля 1715–1719 годов

Указ 28 января 1715 года[108 - ПСЗ. № 2879.] прежде всего уничтожал должности обер-комендантов и комендантов в тех городах, в которых не было гарнизонов. Таким образом, существовавшая до 1715 года губернская иерархия комендантов и обер-комендантов, подчиненных губернскому ландратскому совету, разрушалась. Комендантская должность получала теперь исключительно военное значение командира гарнизона. Как для командиров гарнизона, для них впоследствии была выработана в военной коллегии инструкция, «каким образом определенные им гарнизоны, а именно крепости, гарнизонные полки и артиллерию содержать надлежит»[109 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 376. Л. 328.]. Только в пограничных местностях из опасения неприятельских набегов коменданты, командуя гарнизоном города, получали и административное значение и становились вместе с тем и правителями уезда. На этом основании архангелогородский вице-губернатор Лодыженский ходатайствовал перед Сенатом о поручении управления Кольским и Пустозерским острогами комендантам из военных людей, указывая, что эти города пограничные и что к последнему «приходят для разорения воровская карачевская самоядь»[110 - Там же. Кн. 78. Л. 222.]. Второю новостью указа было учреждение новой административной единицы – доли. Правителями этих новых областей и были назначены ландраты. Таким образом, эти последние из простых членов губернского совета делались теперь самостоятельными правителями второстепенных областей, на которые делилась губерния. Впрочем, в указе видно намерение законодателя сохранить коллегиальное начало в высшем губернском управлении. Единоличная власть не возвращалась губернатору. При нем в губернской канцелярии всегда должны были находиться двое из ландратов, чередуясь через один или два месяца. В конце года все ландраты должны были съезжаться к губернатору «для исправления дел всем вместе» и для отчета. Итак, постоянный губернский совет переставал существовать, заменяясь двумя коллегиальными органами: постоянной малой коллегией из двух ландратов под председательством губернатора и временным ежегодным съездом всех ландратов. Указ 28-января 1715 года не приводит тех мотивов, которые повели к его изданию, но причины произведенных им реформ чувствуются сами собою. Во-первых, назревала насущная потребность в более правильном подразделении громадной губернии на второстепенные областные единицы; этой потребности указ прежде всего и удовлетворял. Затем, так как учреждение новых административных делений должно было повлечь за собою увеличение личного административного состава, а в нем при Петре всегда ощущался недостаток, то ради экономии и приходилось жертвовать таким громоздким и многолюдным учреждением, каков был губернский совет, и совместить, насколько это было возможно, функции ландрата как товарища губернатора по губернской коллегии с функциями самостоятельного областного правителя.

Доля как подразделение губернии существовала уже ранее указа 28 января 1715 года. Еще в 1710 году, когда составлялась табель полков, содержание которых возлагалось на губернии, во всех губерниях дворовое число было расписано на доли[111 - ПСЗ. № 2305.]. Но это разделение имело тогда иной, особый смысл. Долею по указу 1710 года называлась известная сумма тяглых дворов, взятая за единицу, именно: 5536. Эта единица, значение самой цифры которой предстоит еще выяснить, употреблялась для упрощения разверстки податей, падавших на тяглые дворы по губерниям. С ее помощью было довольно удобно распределить всю сумму известного налога по губерниям пропорционально количеству дворов по переписи 1678 года, заключавшемуся в каждой губернии. Таким образом, в Московской губернии, всего гуще населенной, считалось 44 ? доли; второю за ней была Петербургская – 32 

/

доли, самой меньшей оказывалась Киевская с 5-ю долями[112 - Там же. № 2305.]. Вместо того чтобы делать пропорциональную разверстку налога по цифрам самых дворов, оперируя с громадными цифрами в десятки и сотни тысяч, т. е. с пяти– и шестизначными цифрами, расчет производился по числу долей, которых сумма выражалась всего трехзначной (146), а отдельные слагаемые лишь двузначными цифрами. Следовательно, доля была в этом случае отвлеченною счетною единицею, которой не соответствовало какое-нибудь территориальное деление губернии, представляла из себя явление арифметическое, а не географическое, была определенным числом податных дворов, а не определенным земельным округом. Указ 28 января 1715 года и превращал эту отвлеченную счетную арифметическую долю в конкретную административно-географическую. Долей теперь становилась известная территория, охватывавшая собою приблизительно 5536 тяглых дворов. Новое разделение губернии строилось, таким образом, на статистическом основании.

Оно производилось в течение всего 1715 года. На практике приходилось, конечно, отступать при образовании доли от указанной нормы дворов. Встречаются и такие доли, в которых цифра дворов превосходит нормальную, и такие, в которых первая уступает второй. В солигалицкой доле Архангелогородской губернии оказывалось 8280 дворов, тогда как в соседней унженской почти вдвое меньше – 4651. Это отклонение количества дворов в доле вверх или вниз от нормальной цифры в зависимости от местных условий и удобств, например расстояний, путей сообщения и др., предоставлено было при организации долей усмотрению губернатора[113 - Там же. № 2879: «5536 дворов или по скольку будет удобнее по расстоянию места больше или меньше по рассуждению губернаторскому».].

Любопытно проследить, в какое отношение стала прежняя административно-географическая единица, уезд, к доле и как перекраивалась теперь административная карта России. Определителем этого отношения было, разумеется, количество тяглых дворов в уезде. Здесь надо различать три случая. Иногда уезд просто переименовывался в долю, и доля составлялась из одного прежнего уезда. Так, например, прежний Казанский уезд настолько подошел по количеству тяглого населения к норме, положенной на долю, что, не потерпев изменений, продолжал оставаться в виде доли. В списках долей Казанской губернии эта доля иногда просто и называется Казанским уездом[114 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 99. Л. 1338. Такие же случаи, уезды: Псковский, Бежецкий, Кашинский, Угличский, Романовский.]. Во втором случае, если уезд был очень велик, он разделялся на две или более долей. Так, например, Симбирский уезд был подразделен на две доли: симбирскую первую и симбирскую вторую. Точно то же мы видим в уездах: Вологодском, Шацком, Коломенском, Тамбовском, Арзамасском, Пошехонском. Уезды: Нижегородский, Новгородский и Ярославский распались каждый на три доли, а Московский даже на четыре[115 - Нижегородский уезд распался на доли: княгининскую, мурашкинскую и спасскую. Доли, на который разделились остальные из названных уездов, не носили особых названий, а назывались по ландратам: доля ландрата такого-то.]. Наконец, в третьем случае доля составлялась из нескольких уездов, входивших в нее целиком или частями, если цифры тяглых дворов в этих уездах значительно не достигали нормы. Так, по одной доле составили уезды: Тверской и Новоторжский; Клинский, Волоколамский и Рузский; Можайский, Звенигородский и Малоярославецкий. Курмышская доля Нижегородской губернии составилась следующим образом: в нее вошел Курмышский уезд, в котором считалось 2643 двора, да была отделена и приписана сюда же часть Алатырского уезда, а именно 878 дворов, так что всего в курмышской доле получилось 3431 двор. Иногда доля составлялась из нескольких волостей. Таковы были «дворцовые доли», образовавшиеся из дворцовых волостей. Мы уже видели выше такую долю в Нижегородской губернии; другая подобная возникла в Московской губернии в тогдашней Владимирской провинции и состояла из Яропольской и Всегодичской дворцовых волостей[116 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 106. Л. 334, 359; кн. 129. Л. 160; кн. 78. Л. 492 и сл.; кн. 111. Л. 199; кн. 69. Л. 446; кн. 98. Л. 275; кн. 192. Л. 28; кн. 125.Л .7;кн. 127. Л. 73.].

Можно было ожидать, что это новое административное разделение России на доли, как мы видели выше, перекраивавшее в большинстве случаев старое деление на уезды и стиравшее их границы, уничтожит уездное деление? Долю, сделавшуюся административно-географической единицей, не предполагалось уже дробить на более мелкие единицы, и уезд, лишившись уездного правителя, коменданта, перестал быть административной единицей. Ландраты получали значение первой, низшей, инстанции губернской иерархии. Заменив собою уезд в административном отношении, доля, однако, ничего не могла поделать с его географическими границами. Старинное вековое деление на уезды настолько вкоренилось в жизнь, что уездные границы не только не выцвели, но иногда довольно резко выступали в очертаниях тех долей, которые были составлены из нескольких уездов. Эта живучесть уезда была в особенности заметна в сфере финансового управления доли. В податном отношении уезд продолжает быть до некоторой степени самостоятельным целым. По уездам производится сбор податей, и ведется этому сбору отчетность. Так, например, ландрат двинской доли ведет книги доходов и составляет отчетные ведомости по каждому из уездов своей доли: Двинскому, Кеврольскому и Мезенскому в отдельности[117 - Там же. Кн. 78. Л. 1003 и сл.]. Точно такой же прием в тульской доле, состоявшей из трех уездов: Тульского, Веневского и Епифанского[118 - Там же. Кн. 126. Л. 920.]. Курмышская доля, о которой была уже речь выше, составилась из Курмышского уезда, вошедшего в нее целиком (2643 двора), и небольшой части соседнего Алатырского уезда (878 дворов), и тем не менее сборам податей ведется счет отдельно с «курмышского уезда» и отдельно с «алатырской приписи».

Как размещались ландраты по вновь учрежденным областным делениям? Было уже выше указано, что служилые люди назначались в губернские ландраты в большинстве случаев Сенатом. Самое же распределение ландратов по долям производил губернатор. Так, например, ландрат доли Устюга Великого А. М. Данилов-Домнин, излагая свою биографию перед Сенатом в 1718 году, рассказывал, что он в Архангелогородской губернии в доле Устюга Великого «определен по определению вице-губернатора господина Курбатова»[119 - Там же. Кн. 78. Л. 757.]. Петербургский вице-губернатор Ст. Клокачев, в руках которого находилось все действительное управление Петербургской губернией, состоявшей под высшим начальством генерал-губернатора кн. Меншикова, показывал в допросе по делу об одном из подчиненных ему ландратов Ст. Лопухине, правившем псковскою долей, что во Псков ландратом он, Лопухин, определен «великого государя указом за подписью руки светлейшего князя»[120 - Там же. Кн. 189. Л. 859.]. Слова «великого государя указом» не служат доказательством противного, так как губернаторские указы имели форму указов от высочайшего имени. Но это была только форма, и раз что указ был подписан Меншиковым, это значит, что он был издан им. В делах курмышской воеводской канцелярии сохранился подлинный указ нижегородского вице-губернатора курмышскомуландрату кн. А. А. Волховскому, в котором читаем: «По его, великого государя указу, а по определению Нижегородской губернии вице-губернатора кн. Ст. И. Путятина поведено вам быть в доле в городе Курмыше»[121 - Там же. Дела курмышской воев. канц. Оп. III. Д. 329.]. Ландрат Казанской губернии Ждан Кудрявцев доносил в 1718 году Сенату, что «определен он быть по определению ближнего боярина и казанского губернатора с товарищи в уржумской доле»[122 - Там же. Ф. 248. Кн. 106. Л. 1.]. Встречаются случаи назначения в определенную долю и Сенатом. Быть может, исключительным случаем было назначение Сенатом ландрата в дворцовую долю Нижегородской губернии по ходатайству жителей этой доли. Но ландраты из отставных офицеров, просившиеся на эту должность вследствие указа 1716 года в определенные, ими самими указанные доли, обыкновенно и были назначаемы в эти доли Сенатом. Однако этими случаями, имевшими все-таки чрезвычайный характер, вмешательство Сената в распределение ландратов по долям и ограничивалось. Обыкновенно же во всех остальных случаях назначение ландрата в ту или иную долю зависело от губернатора, как лица, ближе стоящего к местности и могущего принять при этом в соображение различные местные условия. Рассматривая отдельные случаи назначения ландратов по долям, мы можем нередко заметить те мотивы, которыми руководствовались при этих назначениях. В качестве ландратов продолжали иногда оставаться в доле прежние коменданты, правившие тою же местностью. Можайский комендант Д. П. Дохтуров, занимавший эту должность несколько лет до 1715 года, с этого года был назначен ландратом можайской доли[123 - Там же. Кн. 125. Л. 218.]. С 1710 по 1715 год Угличем правил комендант А. И. Нарышкин; с этого года он правит угличскою долей в качестве ландрата вплоть до 1719 года, когда ландраты были отменены и когда он сам был сделан ярославским воеводой[124 - Там же. Дела угличской воев. канц., passim.]. При дополнительных назначениях в Московскую губернию около половины вновь назначенных ландратов служили уже здесь в качестве обер-комендантов и комендантов; разумеется, проще всего и было оставлять их на тех же местах, где они сидели, так как такой порядок не вызывал перерыва в и без того медленном течении губернских дел, связанного со всякою переменою в административном персонале. Таким образом, в некоторых случаях вся перемена сводилась только к перемене названий при неподвижности лиц, их носивших, подобно тому, как и раньше уездный воевода переименовывался в коменданты. Мы видели один случай, когда при назначении ландрата в долю была принята во внимание симпатия к нему жителей. Но если принималась во внимание симпатия, то не оставалась иногда без внимания и антипатия управляемых или, по крайней мере, наиболее сильных из них. Ландрат А. П. Шетнев, доля которого состояла из части Московского уезда, не умел поладить с властями Троице-Сергиевского монастыря. Монастырь бил челом Сенату об изъятии его земель и крестьян из ведения этого ландрата и о запрещении ему въезжать в монастырские слободы и деревни, ссылаясь на «ссору» с ландратом и на «налоги», чинимые им крестьянскому населению монастырских земель. Монастырь оказался настолько силен, что Сенат предписал московскому губернатору Шетнева из той доли, которою он правил, вывесть и назначить в другую долю, притом в такую, в которой бы не было владений монастыря[125 - Там же. Ф. 248. Кн. 117. Л. 692.].

Сам собою возникает вопрос, не руководился ли губернатор при назначении ландрата в известную долю земельной связью ландрата с последнею, другими словами, не назначался ли в долю тот ландрат, чьи поместья в ней находились? В некоторых случаях можно указать и такую связь. Кн. Вадбольскому, ландрату Архангелогородской губернии, была дана солигалицкая доля. Князь владел землей в нескольких уездах: Ярославском, Костромском, Дмитровском, и, между прочим, в Галицком уезде за ним состояло 6 крестьянских дворов[126 - Там же. Кн. 78. Л. 731 и сл.; кн. 641. Л. 328; кн. 78. Л. 757.]. Но вообще земельная связь не была правилом. Другой ландрат той же губернии A. M. Данилов-Домнин правил великоустюжской долей, в которой землею не владел, так как его имения находились в Вологодском, Ярославском и Кинешемском уездах. Итак, ландратом в долю не назначался непременно землевладелец доли. По большей части ландрат, владея двумя-тремя десятками дворов, принадлежа к среднему землевладельческому классу, каким были «царедворцы», был связан земельными владениями лишь с той губернией, в которой он служил. Но даже и в этом случае можно указать исключения. Ландрат темниковской доли Азовской губернии имел недвижимое имущество только в Тульском и Дедиловском уездах тогдашней Московской губернии, где у него было 11 дворов[127 - Там же. Кн. 68. Л. 53.]. При назначении в ландраты с 1716 года отставных офицеров, как уже показано было выше, попадали в эту должность лица, не владевшие нигде никакими недвижимыми имуществами, и даже самое это отсутствие земельного имущества служило мотивом их назначения. Итак, ландрат – по большей части землевладелец той губернии, в которой он служил, только иногда той доли, которою он правил, а в редких случаях он не связан землею ни с губернией, ни с долей, потому что и не был вовсе землевладельцем. Вообще связь у ландрата с долей была чаще по прежней службе его в качестве коменданта, чем по земле. При таком отношении ландрата к доле нельзя смотреть на него как на представителя местного землевладельческого класса доли.

4. Административная и судебная деятельность ландрата в доле

Реформа 28 января 1715 года вызвала во многих местах большое неудовольствие среди сельского населения. Едва только были образованы доли, и ландраты из членов губернского совета сделались самостоятельными областными правителями, как уже Сенатом получены были сведения, что эти новые областные правители ездят по уездам, ставятся в селах и в деревнях на крестьянских дворах, берут подводы и кормы, гостя в тех селах и деревнях, где они останавливаются по неделе и больше, отчего крестьянам чинятся разорение и великие убытки. В этих тягостях, причиняемых крестьянам, сам ландрат был менее всего виновен. Дело в том, что, будучи назначен правителем доли, он оказывался в ней совершенно без пристанища, в особенности когда он не был местным землевладельцем. Не имея постоянного местожительства, он принужден был скитаться по своей доле и переезжать из деревни в деревню, возобновляя, таким образом, в начале XVIII века древнее «полюдье» первых русских князей. Указ Сената 1 июня 1716 года, излагающий тягости сельского населения от этого кочеванья бродячей администрации, и был направлен к тому, чтобы дать ей оседлость. Тем ландратам, в долях которых находились города, предписывалось жить и открыть свои присутствия в оказавшихся теперь свободными комендантских дворах. Для остальных, доли которых не включали в себе городов с комендантскими домами, должны были быть выстроены особые дворы посреди самой доли, в дворцовых или монастырских селах. В такой ландратской резиденции, кроме «хором» для житья самого ландрата, должны были находиться еще «приказ», т. е. канцелярия, и судебная камера ландрата, и тюрьма для колодников. Средства на постройку этих ландратских дворов в долях должно было собрать население доли по 200 рублей на каждый двор, и затем уже запрещалось ландратам под опасением сурового взыскания стоять на крестьянских дворах или брать подводы от деревни до деревни[128 - ПСЗ. № 3025.].

Какого-нибудь общего наказа или инструкции, определяющих подробно обязанности ландрата, вроде воеводских наказов, издано не было. Поэтому очерк их обязанностей приходится конструировать из отрывочных данных: отдельных указов и памятников их делопроизводства. На ландрата как областного правителя возлагались некоторые обязанности общего полицейского характера. Во-первых, ему поручалось непосредственное исполнение различных распоряжений губернской или центральной власти. Во-вторых, на ландрата возлагался также и надзор за исполнением указов со стороны населения доли. Так, например, ландраты должны были наблюдать за исполнением указа о делании широких полотен; им предписывалось смотреть за соблюдением законов о винокурении; они же должны были следить за хождением подведомственного населения ежегодно на исповедь и налагать штраф на неходящих[129 - Там же. № 2943, 2991, 3101, 3107.]. Далее полиция безопасности уже давно входила в круг деятельности областной администрации и, разумеется, включалась в состав обязанностей ландратов, которым и поручалось заботиться об искоренении воровских людей, беглых солдат и рекрут[130 - Там же. № 2900.]. Подобно прежним воеводам ландраты в чрезвычайных случаях должны были принимать меры и санитарной полиции, а именно в случаях моровой язвы. В 1718 году к ландратам двух долей Киевской губернии, где появилась повальная болезнь, были командированы лекаря из Аптекарского приказа. По приезде последние должны были явиться к ландратам и с ними отправиться в неблагополучные места, причем им предписывалось во всем быть послушным ландратам. Медицинский персонал командировался на место заразы вовсе не затем, чтобы принести какую-нибудь медицинскую помощь пострадавшему населению: он обязан был только произвести диагноз болезни, «на людях оной моровой язвы осмотреть и освидетельствовать подлинно» и донести Сенату. Не ему даже поручалось и принятие санитарных мер. Об этих мерах должны были уже позаботиться сами ландраты. Они были все те же, какие принимались и в XVII веке: пораженная местность оцеплялась заставами для прекращения всяких сношений, и здесь и там «в пристойных местах» сооружались виселицы, вид которых должен был предотвращать попытки со стороны оцепленных прорваться через окружавшее их кольцо[131 - Там же. № 3234.].

Но не полицейские обязанности занимали первое место в деятельности ландрата. Изучая подробно эту деятельность, нельзя не заметить в ней преобладающего развития двух функций. В 1715 году протопопу московского Успенского собора было предписано привести к присяге вновь назначенных в дополнение к прежнему числу ландратов Московской губернии. При этом протопопу указано было при этом обряде им объявить, что им, ландратам, следует перед Господом Богом, сотворившим всяческая, исполнять свое звание честно, чисто, неленостно, но паче ревностно, а далее в указе разъяснялось, в чем состояли обязанности этого звания. Оказывается, что их было две: во-первых – правда и правый суд между людьми; во-вторых – крепкое сохранение казны и прочего всего, чего государя и государства его интересы требуют[132 - РГАДА. Дела юстиц-коллегии. Вязка 1955. Д. 30.]. Если мы переставим эти две обязанности в порядке, обратном тому, в каком их перечисляет указ о присяге, мы получим истинное представление о значении деятельности ландрата. Финансовое управление и правосудие – вот два главные предмета этой деятельности.

В области финансового управления надзору ландрата прежде всего поручается всякое казенное имущество. Вот примеры. Ландратам предписывается охранять заповедные леса[133 - Там же. Ф. 248. Кн. 69. Л. 100.]. В 1716 году в угличской доле правительством был конфискован хлеб, принадлежавший Афанасьевскому монастырю, и были запечатаны монастырские житницы. Этот хлеб в запечатанных житницах и находится под ведением угличского ландрата, к которому игумен монастыря и крестьяне монастырских вотчин обращаются с челобитного о выдаче некоторой части хлеба на посев[134 - Там же. Дела угличской пров. канц. № 150.]. Ландрату принадлежит также распоряжение различными статьями, представлявшими тогда предмет казенного дохода. Только с разрешения ландрата можно было, например, построить в уезде баню, мельницу или кабак[135 - Там же. № 140.]. Как известно, указами 1699 года таможенное и питейное управление было передано особым таможенным и кабацким бурмистрам, которые были подчинены земским бурмистрам. Тем не менее и ландратам предоставлено было некоторое вмешательство в область этого управления. Земские бурмистры города Бежецка распорядились в 1716 году перевести кабак из села Теблеши в вотчину Симонова монастыря – село Еско. Но подьячие, посланные исполнить это распоряжение, встретили со стороны крестьян села Еска самый упорный отказ, так как эти посланные не захватили с собой «послушного указа» о переводе кабака на их землю от бежецкого ландрата[136 - Там же. Дела бежецкого уездн. суда. Оп. II. Д. 206.]. Указом того же 1716 года было предоставлено ландратам право разрешать винокурение частным лицам в определенных размерах. Они должны были для установления этих размеров осматривать привезенную просителями посуду для курения вина и, измерив ее семивершковым ведром, налагать на нее казенные клейма. Им же вменялось в обязанность штрафовать нарушителей указа о частном винокурении[137 - ПСЗ. № 2990.].

Ландраты ведали и всякие казенные сборы с уездного населения доли, прямые и косвенные, кроме таможенных и кабацких, находившихся в сфере ведомства городской администрации[138 - Иногда, впрочем, в пределах доли появляются особые чрезвычайные сборщики. Это можно наблюдать в трех случаях: 1) для взимания какого-либо чрезвычайного сбора. Так, сбор денег на канальное дело был поручен в Азовской губернии помимо ландратов особым сборщикам, жаловавшимся, что ландраты не чинят им вспоможение (РГАДА. Ф. 248. Кн. 69. Л. 306), 2) когда правительство было недовольно медленностью ландратов, 3) в случае отсутствия ландратов и комиссаров из доли. Так, Киевская губерния в 1717 году доносила на запрос Сената, что в ней находится несколько нарочных сборщиков, назначенных вместо тех ландратов, которые «забраны в Курск по следственному делу» (Там же. Кн. 112. Л. 431).]. Так ландрат двинской доли с подведомственного ему населения собирал прямые сборы двух видов: во-первых, постоянные, окладные, куда относились: а) старые: стрелецкие деньги, сбор в Военный приказ, сбор в Адмиралтейский приказ на починку кораблей, сбор в Земский приказ на содержание рекрут и, наконец, сбор в Ямской приказ, и Ь) «новоположенные»: на дело кирпича, на покупку всяких припасов к городовым делам, на известное жжение и на дачу драгунам и солдатам в мясоедные дни; во-вторых, экстренные, запросные: за петербургский и рижский провиант, за адмиралтейский провиант, на дачу петербургским работникам и плотникам, на покупку припасов к строению архангелогородской крепости, на содержание рекрут. В эту же категорию запросных сборов отнесен почему-то и сбор на содержание ландратов и комиссаров.

Косвенные сборы, которые поступали в кассу доли, состояли из оброчной платы за содержание различных статей, считавшихся регалиями. Таковы были сборы с бань, с мельниц, с рыбных ловель, с оброчных земель. Сюда же относились и всякого рода пошлины, как то: конские (с пятнания коней), гербовый сбор и разного рода пошлины, взимавшиеся в ландратской канцелярии при производстве частных дел, например, печатные пошлины с явочных и мировых челобитных и т. п.[139 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 78. Л. 1003.] Как сказано выше, важнейшие из косвенных сборов: таможенные и питейные были изъяты из ведения ландратов; однако это деление не всегда последовательно соблюдалось правительством. Так, в 1717 году было предписано ландратам вместе с переписными книгами привезти также в Петербург, для соображений по поводу подготовлявшейся тогда реформы всех государственных учреждений по шведскому образцу, ведомости за предыдущие годы по всем видам сборов, в том числе по таможенным и питейным. По этому указу губернаторами было предписано городским бурмистрам составить такие ведомости и представить их ландратам[140 - Там же. Кн. 78. Л. 730 и сл.; кн. 112. Л. 107.].

Собранные с доли деньги ландрат должен был переправить в губернский или столичный центр. Большая часть шла в губернию, на которой лежала уже, в свою очередь, доставка в ту или другую из центральных касс[141 - Нити управления долями сходились в губернской канцелярии, и доли распределялись между ее столами сверх всех прочих дел, сосредоточенных в столах и, по-видимому, без всякой связи с этими делами. Так, 10 долей Архангелогородской губернии были следующим образом разделены между столами ее канцелярии по две на каждый: в заведовании денежного стола: двинская и устюжская; в счетном столе: тотемская и важская; остальные распределялись между столами: провиантским, судным и переписным. Особенностью устройства этой губернии были две губернские канцелярии: одна в Архангельске, другая в Вологде. Губернатор присутствовал в той и в другой поочередно. Долями (кроме двинской) заведовали также и столы вологодской канцелярии. Здесь они были расписаны по столам уже совсем иначе. А именно, следующие столы заведовали каждый одною долей: счетный стол – кинешемская; денежный – унженская; рекрутский – солигалицкая; провиантский – тотемская; судный – устюжская; фискальский – важская; стол без названия – обе вологодские доли (РГАДА. Ф. 248. Кн. 78. Л. 492 и сл.).]. Но некоторые сборы ландраты должны были отправлять прямо в столичный центр, и, таким образом, в финансовом управлении стройность областной иерархии иногда нарушалась. В 1717 году было указано ландратам собрать в своих долях по рублю со двора на провиант для армии и выслать эти деньги прямо в Петербург в особую канцелярию подрядных дел, не отправляя их к губернаторам. Этим же самым указом ландратам предписывалось выслать с особыми счетчиками и комиссарами недоимку провиантских сборов прошлых лет прямо в канцелярию Сената[142 - ПСЗ. № 3113.]. Благодаря этим непосредственным отправкам денег в Петербург и возникала непосредственная переписка Сената с ландратами помимо губернской инстанции.

Только микроскопическая часть сборов расходовалась ландратом на месте: она шла на содержание ландратского управления, на жалованье самому ландрату и его подчиненным и на канцелярию. Таким образом, ландрат, как и прежний воевода, являлся финансовым агентом центрального правительства, а не хозяином области, который бы мог затрачивать некоторую долю собранных ресурсов на ее благоустройство. Но важное отличие института ландратов от прежних воевод и заключалось в том, что ландратам назначены были определенные оклады содержания, частью деньгами (ландрату 120 рублей в год, комиссару 60), частию натурой (120 четвертей хлеба первому и 60 второму). Это назначение областной администрации определенного содержания следует считать очень важным моментом в ее развитии, так как этой мерой ей сообщался новый, европейский характер. В воеводе XVII века было все-таки гораздо больше старинного кормленщика, чем европейского чиновника. Для ландрата, получавшего определенное жалованье, «корм» уже был излишним; он обращался в запретное «лакомство», от которого мог пострадать самый «живот» ландрата, так как суровые указы грозили за взяточничество лишением жизни. Впрочем, содержание ландрата имело некоторое сходство со старинным кормом волостеля, а именно то, что оно было положено на управляемую им местность, на которую падало в виде особого налога. Именно на содержание ландратского управления был назначен специальный сбор по гривне с двора, кроме натурального сбора хлебом. Весь излишек от этого сбора за раздачей жалованья должен был делиться в качестве награды между ландратом и другими чинами доли пропорционально их окладам. Чтобы показать наглядно размеры стоимости содержания ландратского управления, приведем несколько цифр. По двинской доле Архангелогородской губернии в 1716 году было отправлено в губернскую канцелярию: с Двинского уезда 15 012 рублей, с Кеврольского 5426 рублей и с Мезенского 4432 рубля, всего – 24 870 рублей, а на жалованье штату ландратского управления доли было израсходовано 177 рублей. Сверх того, на содержание самой канцелярии ландрата, на покупку свеч сальных, чернил, дров и «другие мелочные приключающиеся расходы, без которых пробыть неможно», было издержано 67 рублей. При этом следует отметить, что гривен-ный сбор на содержание местной администрации производился только с одного из уездов доли, с Двинского. Так как его оказалось вполне достаточно для этого содержания, то с других уездов такой же сбор уже не взимался. Заметим еще, что ландратское жалованье, попав в руки ландратам, иногда скоро выскальзывало из них. Дело в том, что чины областной администрации могли его получать только после того, как они исполнили предъявлявшиеся к губернии финансовые требования и выслали всю причитавшуюся с нее сумму. Если при счете в Петербурге оказывалось, что губерния не выслала положенных с нее денег, взятое ландратами жалованье предписывалось взыскать с них обратно. Так, в 1717 году было повелено в губерниях, оказавшихся неисправными в высылке денег за три последние года: 1714, 1715 и 1716, вернуть полученное за эти года жалованье. Под действие этого указа подпала и двинская доля, и эти 177 рублей, взятые ее администрацией в 1716 году, были с нее поправлены обратно[143 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 78. Л. 1003; ПСЗ. № 3034, 3078.].

Итак, ландратская доля была только второстепенною и притом чисто служебного частью того более усовершенствованного аппарата, который был введен Петром для более энергичного вытягивания из населения ресурсов, необходимых на высшие государственные задачи. Никакого самостоятельного значения в финансовом отношении она не имела, и из ее кассы не шло ни единой копейки на то, что мы называем местными пользами и нуждами. В ней оставалось только несколько крох на содержание самого персонала администрации, но даже и эта ничтожная сумма часто опять отбиралась в казну. Ландрат, лишенный всяких ресурсов, не мог быть заботливым хозяином местности, не мог предпринимать каких-либо улучшений в ее интересах, что входит теперь в обязанности местного управления. По финансовому управлению он был только простым исполнителем распоряжений высшего правительства, простым его финансовым агентом, обязанным собрать с населения положенную на это последнее сумму и доставить ее в центральную кассу.

Но была в деятельности ландрата и другая функция, которая была обращена на пользу местного населения. Это был суд. Мы и должны перейти теперь к изучению судебной деятельности ландрата.

Указ 28 января 1715 года проводил резкую границу в судебной компетенции ландрата, подчиняя ему в этом отношении только сельское население и исключая из сферы его ведомства посадское население города: «Посадских людей во всех губерниях ландратам ни в чем не ведать и ни в какие их дела не вступать… А в исках своих бить челом посадским на крестьян ландратам, а крестьянам на посадских земским бурмистрам». Перед судейским столом ландрата в его приказной избе появлялись оба класса сельских жителей: и помещики, и крестьяне. Помещики судились у ландрата между собою и с чужими крестьянами, иногда, впрочем, и со своими крестьянами. Крестьянские тяжбы подлежали ландратской юрисдикции тогда, когда сторонами были крестьяне разных владельцев, так как крестьяне одного владельца в тяжбах между собою, кроме важных уголовных дел, судились вотчинным судом помещика или его приказчика. Эта социальная среда, в которой действовала ландратская юрисдикция, не могла не отразиться на характере судебных дел, сохранившихся до нас в архивах ландратских канцелярий. Дела о важнейших уголовных преступлениях: убийствах, грабежах и разбоях, статистика которых могла бы поразить нас их значительным количеством, – все-таки тонут в массе дел о завладении землей, о беглых крестьянах, о потравах, покосах, порубках, угнанных лошадях и тому подобных тяжб чисто сельского характера. Из 56 взятых наудачу дел, сохранившихся от угличской ландратской канцелярии с № 144 по № 200 по реестру этих дел, 50 дел судебных. Из них 25 приходится на поземельные дела и производства о беглых крестьянах и дворовых людях, остальная половина состоит из дел очень разнообразных видов. Тут есть и гражданские иски по торговым делам, и дела о кражах, и отыскивание свободы крепостным, и привод пойманных неведомых людей, и дело об увозе крестьянской девки, и побег жены от мужа, и извет свекра о беременности снохи, имеющий целью выгородить его от подозрения в этом обстоятельстве, и всевозможные формы кулачной расправы, и, наконец, дела по преступлениям политическим. К этому последнему роду дел относятся обыкновенно случаи заявления за собою «государева слова и дела», оканчивавшиеся двояким образом: или отправкой сделавшего такое заявление в Москву в Преображенский приказ в том случае, если он действительно имел что-нибудь показать, или же расправой в ландратской канцелярии и отдачею на поруки, когда заявлявший, протрезвившись в тюрьме, объяснял, что он сказал за собою «государево слово» пьяным делом[144 - РГАДА. Дела угличской пров. канц.].

На ландрате лежало также производство дед в охранительном порядке. При переходе земли по наследству он, получив указ из Поместного приказа, отправлял из своей канцелярии подьячего производить «отказ» имения, т. е. совершать ввод во владение того лица, к которому оно переходило. В его же распоряжении состояла и нотариальная часть – подьячие у крепостных дел и надсмотрщики над крепостными делами, как назывались тогдашние нотариусы. Наконец, ему же принадлежало и заведование межевою частью. Хотя указ 28 января 1715 года и пытался сосредоточить межевые дела в ведомстве ландрихтера, предписывая губернатору посылать его в ландратские доли в тех случаях, если «спор какой в землях будет – для межеванья», однако на практике, как видно из сохранившихся документов, межеванье производилось ландратами. В 1716 году в Московском уезде в доле ландрата А. П. Шетнева произошел «спор в землях» между Троицким-Стромынским монастырем, подчиненным Троице-Сергиеву, и братьями Вяземскими, из коих старший, Никифор, был преподавателем царевича Алексея. Братья обратились в Поместный приказ с просьбой их земли досмотреть, измерить и от смежных земель отмежевать. Межеванье и производил ландрат Шетнев, на которого монахи жаловались, что он при этом не обратил внимания на поданные ими челобитные о захвате братьями Вяземскими монастырских пустошей Козина, Митнева и Сетова, и ходатайствовали перед Сенатом о том, чтобы ландрату Шетневу «у оного межевого дела за означенными ссорами не быть»[145 - Там же. Ф. 248. Кн. 117. Л. 692.].

В судебном отношении ландрат был первой инстанцией. Следующей высшей был губернатор по указу 28 января 1715 года, предписывавшему: «Буде из ландратов кто нападками своими учинит кому какую обиду или суд неправый сделает, и на того обидимому (о суде) бить челом губернатору». Этими словами указа устанавливается апелляция от ландрата к губернатору. В своих распоряжениях относительно ландратов Сенат выдвигает губернатора как непосредственно высшую инстанцию над ними, занимающую середину между ландратами и Сенатом. В 1718 году стольник Сумароков обратился в Сенат с жалобой на ландрата одной из долей Казанской губернии, который не удовлетворил его в деле о беглых его крестьянах. Сенат предписал разобрать дело казанскому губернатору[146 - Там же. Кн. 105. Л. 868.]. Эти жалобы сопровождались различными последствиями для ландратов: изъятием просителя из подсудности ландрату вследствие недружелюбных отношений за имеющеюся между ними «приказною ссорою», т. е. гражданским процессом, и передачей дела другому ландрату, а иногда и возбуждением следствия против ландрата. В 1715 году у Троицкого монастыря возникло дело с одним из соседей помещиков по монастырской вотчине в Юрьев-Польском уезде окольничим Акинфиевым. Дело заключалось в том, что приказчик Акинфиева, приехав на поля монастырских крестьян «нарядным делом с ружьем», загнал к себе монастырское стадо, а пастухов бил смертным боем, и «за таким лошадиным отогнанием», как жаловался монастырь, учинилась им, крестьянам, в их работе остановка и разорение. Монастырь обратился к местному ландрату М. Трусову, но затем принужден был жаловаться на него губернатору в том, что он, «дружа и норовя» приказчику Акинфиева, не решил дела. Был назначен вполне согласно с указом 28 января 1715 года ландрихтер ехать в юрьевскую долю для расследования по этому делу[147 - Докл. и приг. V, № 411; РГАДА. Дела юст., колл. Вяз. 1954. Д. 13; Ф. 248. Кн. 121. Л. 227.].

В качестве первой инстанции ландрат не мог «вершить» важнейших уголовных дел, приводивших к смертному приговору, не снесясь с губернской инстанцией, и потому, например, угличский ландрат Нарышкин, разобрав в 1718 году дело об убийстве крестьянином его доли неизвестного человека, пущенного убийцей переночевать в свою избу, произведя «розыск», т. е. допрос с пыткой виновному, за приговором обратился в петербургскую губернскую канцелярию[148 - РГАДА. Дела угличской пров. канц. № 255.]. В этом случае ландрат, подготовив дело к приговору, сам обращается за ним к высшей инстанции, по тем или иным причинам не считая себя компетентным для его постановления. Но в других случаях ландрат подготовляет дело по поручению высшей же инстанции, являясь ее исполнительным органом. Ему поручалось произвести на месте следствие, результаты которого он должен был сообщить в высшую инстанцию. В 1715 году Спасо-Прилуцкий монастырь бил челом архангелогородскому вице-губернатору на посадских людей тотемцев в неправильной разверстке казенного тягла между городскими и монастырскими владениями, и из губернской канцелярии отправляется к ландрату тотемской доли указ с предписанием «их, тотемцев, допросить и сыскать в чем надлежит о всем подлинно, и те допросы, и сыски, и свидетельства прислать в Вологду в канцелярию»[149 - Там же. Ф. 248. Кн. 80. Л. 636–861.]. Дворцовые крестьяне Чамеровской волости Новоторжского уезда, которыми правил особый комендант, выведенные из терпения его притеснениями и поборами, обратились на него с жалобой в петербургскую губернскую канцелярию, и эта последняя поручает произвести следствие по этому делу угличскому ландрату[150 - Там же. Дела угличск. пров. канц. № 164.]. Такие судебные поручения даются ландрату не только губернской инстанцией, но также иногда и совершенно посторонними ведомствами. Так, новгородский ландрат Мякинин в 1718 году производил следствие по поручению находившейся в Петербурге подрядной канцелярии, заведовавшей подрядами по постройке канала и поставке провианта занятым этой постройкой рабочим[151 - Там же. Ф. 248. Кн. 604. Л. 82.].

5. Отношение ландрата к церковным землям и к посадскому населению

Прямому ведению ландрата в доле подлежало только население частновладельческих и государственных земель. Отношение его к населению земель церковных не было строго определено и подвергалось постоянным колебаниям. В 1701 году по смерти последнего патриарха был вновь восстановлен для заведования церковными землями различных категорий: патриаршими, архиерейскими, монастырскими и владениями церквей – прекративший в 1677 году свое существование Монастырский приказ, который и должен был теперь столкнуться с областною администрацией, так как в указах, учреждавших этот приказ, не определялось его отношение к областной администрации, а в указах, устанавливавших эту последнюю, не разграничивалась сфера ее ведомства от сферы ведомства Монастырского приказа. Разграничение это созидалось практикой, вызывавшей отдельные распоряжения. Монастырский приказ стремился выделиться в особое самостоятельное ведомство, ни в чем не зависящее от губернского управления. Губерния, напротив, стремилась не делать никакого различия между церковными и светскими землями. Узлом вопроса была ответственность губернии за исправный сбор всех падавших на нее податей и повинностей перед высшим правительством, так как в общий итог тяглых дворов, по которому развёрстывались подати и повинности по губерниям, входили также и церковные земли, не отделяясь от светских, и губерния должна была отвечать не только за сбор с светских, но также и за сбор с церковных земель. Между тем Монастырский приказ настаивал на своем исключительном праве ведать церковные земли, и установился такой порядок, по которому сбор податей с церковных земель производился особыми областными чиновниками Монастырского приказа, и затем уже вся сумма, приходившаяся на церковные земли губернии, вносилась приказом в губернскую кассу. Общая областная администрация была отстранена от заведования церковными землями: указом 1706 года было запрещено воеводам въезжать в церковные вотчины; все управление этими вотчинами – суд, расправа и всякие сборы, как тогда обозначалось понятие управления, было сосредоточено в Монастырском приказе[152 - РГАДА. Ф. 248. Кн. 120. Л. 1276 и сл.; Горчаков М.И. Монастырский приказ (1649–1725 гг.): Опыт историко-юридического исследования. СПб., 1868. С. 154.]. Таким образом выходило, что губерния делалась ответственной за те сборы, которых она не собирала, и ответственность эта становилась весьма чувствительной, когда Монастырский приказ запаздывал внести в губернскую кассу сумму, причитавшуюся за церковные вотчины. Правительство знало только общую сумму податных единиц губернии, т. е. тяглых дворов, совершенно не различая тех частных слагаемых, из которых эта общая сумма составлялась, и с этой суммы оно взыскивало с губернии платежи, подвергая губернскую администрацию крутой расправе в петровском духе в случае каких-нибудь недоборов. Просьба Московской губернии «определить ее опричь» сборов с церковных земель, т. е. предоставить Монастырскому приказу вносить их непосредственно помимо губернской кассы и таким образом исключить цифру дворов церковных вотчин из общей губернской цифры, не была уважена[153 - РГАДА– Ф– 248. Кн. 120. Л. 1276 и сл.]. Отсюда вполне естественно стремление губернских властей вмешиваться в управление церковными вотчинами. Описание церковных земель в эпоху так называемой ландратской переписи (1715–1718 гг.) производилось ландратами. Ландраты стали также вмешиваться в финансовое и судебное управление этих земель. Летом 1715 года Московская губерния уведомила Монастырский приказ указом, во-первых, о том, что управление долями с производством всяких сборов в этих долях со всех земель, не исключая и церковных, поручено ландратам, а во-вторых, о том, что ландраты приступят к взиманию сборов с церковных земель, начиная с следующего 1716 года. Монастырский приказ обратился на эти постановления к Сенату с жалобой. В ней он прежде всего ссылался на прежние указы об изъятии управления церковными землями из ведомства общей областной администрации; затем приводил только что состоявшийся сенатский указ, в котором говорилось, что «Монастырский приказ с губернскою канцелярией никакими делами и сборы не соединен и всякое правление особо», и запрещалось производить с крестьянских дворов церковных земель сбор на ландратское жалованье. Наконец, к этой же жалобе был присоединен обширный доклад о злоупотреблениях ландратов Московской губернии, от которых сильно страдало население церковных земель. Из этого доклада ясно, что на практике ландраты не делали никакого различия между светскими и церковными землями своей доли. Кроме казенных поборов они взимали также с этих последних сбор денег и хлеба себе на жалованье по указу 28 января 1715 года; кроме денежных сборов они производили также поборы людьми, требуя с церковных вотчин поставки не только рекрут, но и различного рода выборных, необходимых для ландратского управления: счетчиков, целовальников, сторожей для караула колодников в Москву, дежурных для своего съезжего двора и грамотных людей для письмоводства в своей канцелярии. Ландраты учреждали «станции», т. е. временные места для своих остановок при разъездах по доле, в монастырских дворах. Суровость всех этих требований смягчалась обычной для того времени взяткой, и доклад Монастырского приказа подробно перечисляет, сколько с каждой церковной вотчины дано было такому-то ландрату, на сколько денег поднесено было льну и калачей дочери его ландратской и сколько взяли ландратские люди. Там, где это средство не было пущено в ход или плохо действовало, ландрат или его помощник и заместитель комиссар держит и бьет на правеже монастырских старост и крестьян, сопровождая этот законный способ взыскания с неисправных плательщиков еще и проявлениями неукротимого произвола. Доклад припоминает все случаи, когда такой-то ландрат или его помощник бил монастырского крестьянина по щекам и «драл за бороду», а такой-то «на мирском сходе бил поленом» старосту монастырской вотчины, приговаривая: «И всем им от него тож будет, что и старосте их было». Эта жалоба Монастырского приказа была сочувственно принята в Сенате, который отменил постановление Московской губернии о производстве сборов и суда в церковных землях ландратами и предписал вернуться к старому порядку доставления сборов с церковных земель в губернскую кассу Монастырским приказом, чиновники которого должны были также ведать население этих земель и в судебном отношении. О ландратских злоупотреблениях велено было расследовать московскому губернатору, но, по-видимому, это следствие не состоялось[154 - Там же. Указанное выше дело. Приговор 24 августа 1716 г.]. Делая такое постановление, Сенат, однако, не припомнил, что и сам он очень незадолго до того нарушал прерогативы Монастырского приказа. В 1715 году крестьяне вотчины вологодского архиерея жаловались на притеснения от архиерейских приказных людей, которые вотчину разоряют, а старост держат в цепях в заточении, и Сенат, распорядившись о производстве следствия по этому делу архангелогородским вице-губернатором и изъяв вотчину из ведомства вологодского архиерейского дома, предписал управлять ею вологодским ландратам, а не чиновникам Монастырского приказа[155 - Там же. Ф. 248. Кн. 80. Л. 373, пригов. 7 окт. 1715 г.].

Итак, в управлении церковными землями ведомство губернской администрации сталкивалось с ведомством Монастырского приказа. На практике ландраты нередко захватывали это управление в свои руки. Но в законодательстве заметна тенденция, хотя и не без колебаний, сосредоточить управление этими землями в руках Монастырского приказа[156 - Горчаков М. И. Указ. соч. С. 125–126, 141, 154, 157–162.].

Не менее сильному воздействию ландратской власти подверглось и посадское население. Когда самостоятельная организация городов с Московской ратушей во главе, учрежденная в 1699 году, расстроилась благодаря введению губерний, установившему восемь областных финансовых центров, Петра, очевидно, все-таки не покидала мысль о независимости городского управления от местной администрации. Эта мысль ясно проведена в указе 28 января 1715 года. Подчиняя городское управление губернатору, указ изъял его из подчинения второстепенным областным правителям, ландратам, и запрещал им всякое вмешательство в городские дела. «Посадских людей, – говорилось в указе, – во всех губерниях ландратам ни в чем не ведать и ни в какие их дела не вступать, а иметь им ради управления своих дел и сборов земских бурмистров за выборами с ведома губернаторского». Таким образом, за городами сохранялось выборное управление под высшим непосредственным надзором губернатора, и ландраты были отстранены законом от всякого соприкосновения с городом. На практике, однако, мы видим постоянное вмешательство ландратов в дела городского управления.

В чем заключался губернаторский надзор над городом? Прежде всего, «с ведома губернаторского» должны были производиться городские выборы, и в руки губернатора поступали протоколы этих выборов, а это значит, что избиратели являлись перед ним ответственными за выбранных ими кандидатов. На губернаторе лежала, далее, ответственность за податную исправность городов, так как подати с городского населения должны были стекаться не в Московскую ратушу, как было до учреждения губерний, а в губернскую кассу, а эта ответственность и вызывала, главным образом, надзор губернатора над городом по финансовому управлению. Его же надзору подлежала также и судебная функция городского управления, по отношению к которому в этом случае губернатор являлся высшей судебной инстанцией. Но этот надзор губернатора над городом не мог осуществляться помимо тех орудий губернской администрации, тех посредствующих органов между губернатором и местным населением, какими с 1715 года стали ландраты, и вот почему вопреки указу 28 января 1715 года городское управление стало втягиваться в сферу ландратского. Указы из губернской канцелярии в городскую земскую избу шли через ландрата – знак, что ландрат стал посредствующим звеном между этими двумя учреждениями[157 - РГАДА. Дела угличской пров. канц. № 293.]. Затем в отдельных случаях губернская администрация постоянно нарушает независимость городов от ландратского управления и постоянно принуждает ландратов вступать в ту или иную отрасль городских дел. В 1716 году псковский ландрат Лопухин, привлеченный по одному делу к суду Сената, в допросе заявил, между прочим, что в посадские дела он вступал по указам из петербургской губернской канцелярии, поручавшей ему производить следствия о злоупотреблениях в городском управлении, о которых доносили в губернскую канцелярию фискалы. В этих действиях Лопухина Сенат не нашел ничего противозаконного и отпустил его с миром опять в Псков, не сделав ему ни малейшего замечания[158 - Там же. Ф. 248. Кн. 189. Л. 651.]. В том же году возникло одно из столь частых тогда дел о неправильной разверстке тягла между Спасо-Прилуцким монастырем и Тотемским посадом. Монастырь бил челом архангел огородскому вице-губернатору на тотемцев в том, что они, облегчая себя, накладывают часть посадского тягла на монастырские соляные варницы. Вице-губернатор поручил ландрату тотемской доли, во-первых, допросить тотемских бурмистров и посадских людей, а затем впредь до окончания этого спорного дела ведать тотемский соляной промысел в ландратском правлении. Таким образом, здесь мы видим случай изъятия известной отрасли городского управления из ведения земской избы и передачи ее в руки ландрата[159 - Там же. Кн. 80. Л. 636.].

Указ 28 января 1715 года очень ясно разграничил юрисдикцию ландрата от юрисдикции земской избы, установив подсудность уездного населения первому, а подсудность посадского второй. Тяжбы между сельским населением должны были разбираться ландратом, тяжбы между посадскими – в земской избе. В смешанных тяжбах, где сторонами являлись лица, принадлежавшие к тому и другому классу населения, трибунал определялся социальным положением ответчика: посадский должен был искать на крестьянине у ландрата и, наоборот, крестьянин на посадском в земской избе. Очень ясно также указом 28 января 1715 года была определена и вторая инстанция, куда должна была идти апелляция на приговор ландрата или земской избы: «А буде из ландратов или из бурмистров кто нападками своими учинит кому какую обиду или суд неправый сделает и на того обидимому о суде бить челом губернатору». Итак, если бы тяжущиеся между собой посадские люди остались недовольны приговором бурмистров в земской избе, они должны были перенести дело к губернатору; а между тем, на практике встречаются случаи, когда тяжба между посадскими людьми рассматривается во второй инстанции не губернатором, а ландратом. Так, например, в 1716 году по распоряжению петербургской губернской канцелярии к угличскому ландрату был перенесен «для перевершения» процесс между двумя родственниками Сахарниковыми, посадскими людьми города Кашина, входившего в состав угличской доли, после того, как тяжущиеся остались недовольны приговором кашинской земской избы[160 - Там же. Дела угличской пров. канц. № 193.].