Легендарные герои военной разведки

«Россия есть страна Ивановых…»

Транссибирский экспресс «Москва – Владивосток», набирая скорость, отошел от платформы Ярославского вокзала и устремился на восток. Михаил Иванов ехал этим поездом уже не в первый раз. Летом 1935 года в составе группы слушателей академии он выезжал на рекогносцировку границы от Хабаровска до залива Посьета. Их командировка закончилась участием в боях против японцев у озера Хасан.

Теперь тем же путем он едет на работу в Японию. Только статус у него другой – Михаил Иванович Иванов – советский дипломат, со служебным загранпаспортом в кармане. Вагон у него купейный. Никаких случайных знакомств, особенно с иностранцами. С другими пассажирами разговоры на общие, отвлеченные темы – о природе, о погоде…

Цель его поездки во Владивосток не знает никто.

Дорога дальняя. Иванов коротает время за чтением книги Александра Степанова «Порт-Артур», повторяет по словарю японские слова, а иногда, глядя в замерзшее окно, вспоминает бои на озере Хасан, встречи с комкором Григорием Штерном, пограничниками на реке Уссури, защитниками высоты Заозерная.

В нынешнем году зима в Сибири с обильными снегопадами, морозами. Проехали уже Уральский хребет, Барабинские степи, миновали сибирские города Омск и Томск. А дальше – Новосибирск, Красноярск, Иркутск.

…Во Владивосток прибыли на восемнадцатые сутки. Поезд, конечно, не каменоломня, но почти три недели в дороге утомительно. Московский экспресс прибывал утром. Пассажиров встречали, развозили по гостиницам и общежитиям.

Приехавших в купейном вагоне иностранцев, загранработников встречают представители местного отделения «Интуриста» и развозят на машинах в гостиницу «Золотой Рог» либо в дипломатическое агентство. Беженцев из Германии, Польши, Прибалтики, в основном евреев, временно размещают в общежитиях или везут сразу в порт и определяют на корабли, отплывающие в Японию, Австралию, Латинскую Америку.

Иванова и его семью приютил у себя дипагент Семен Дюкарев, его старый знакомый. Завтра Михаил Иванович погрузится на теплоход «Кейхи-мару», а сегодня за накрытым столом они вспоминают Москву, новости в наркомате, отставки, назначения.

После отставки с поста наркома Максима Литвинова старые кадры отозваны из-за границы, на их места пришли новые люди. Вместо опытного дипломата постпреда СССР в Японии Константина Юренева послом был назначен бывший директор Всероссийского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии Константин Сметанин.

«Достаточно прилично разбиравшийся в вопросах промыслового рыболовства, – скажет Иванов, – Сметанин был новичком в дипломатии. Под стать ему и советники: Яков Малик и Дмитрий Жуков, случайно оказавшиеся в этой роли».

Справедливости ради надо сказать, что Малик и Жуков, с годами вырастут в крупных дипломатов, но тогда они были весьма далеки от этой профессии. И если Яков Малик до назначения в Японию успел некоторое время поработать в наркомате, то Дмитрий Жуков получил назначение с должности заведующего лабораторией центрального котлотурбинного института им. Ползунова.

В общем, засиделись они допоздна. Улеглись спать уже далеко за полночь. А назавтра Михаил Иванов, жена и сын погрузились на пароход «Кейхи-мару», который отправился в японский порт Цуруга.

Шли несколько дней по Японскому морю, далеко не спокойному в эти зимние месяцы.

Утром в день прибытия Иванов с супругой поднялись на верхнюю палубу. Вокруг была серая предутренняя мгла. Тщетно они пытались рассмотреть в тумане очертания берега. Михаил Иванович волновался. Какая она, Япония? Что ждет его в Стране восходящего солнца?

Пароход, несмотря на туман, уверенно двигался в лабиринте прибрежных скал.

«Вежливые и всегда улыбающиеся во Владивостоке и во время рейса, – вспоминал Иванов, – члены команды по мере приближения к берегам Японии становились неузнаваемыми. Куда девалась их деликатность? Матросы смотрели на нас неприветливо, с холодными лицами суетились вокруг.

Мешая японские, английские и русские слова бой-японец настойчиво требовал покинуть палубу и спуститься в душные каюты. Пришлось возвращаться. Что поделаешь, таков, видимо, судовой порядок».

Берег вскоре появился, пароход сбросил обороты и остановился, пришвартовавшись к причальной стенке. На борт с подчеркнутой важностью поднялись представители портовых властей. Чиновники приступили к проверке документов и опросу пассажиров. Однако впечатление было такое, словно они делали не свое, обычное дело, а искали преступника или международного шпиона.

Пассажиры притихли. Иванову и его семье бояться было нечего, они официальные диппредставители Советского Союза. А вот с еврейскими переселенцами из фашистской Германии, которые следовали через Японию, чиновники поступали совсем иначе: грубили, угрожали тюрьмой, заставляли выворачивать карманы, вспарывать подкладки пальто, снимать обувь. Напряжение усиливалось из-за того, что японские чиновники не говорили на немецком языке, переселенцы не знали японского и английского.

Проверка паспортов проводилась в салоне парохода, потом Иванову, его жене и сыну, приказали вернуться в каюту. Следом за ними в каюту без стука ворвался бой-японец, который обслуживал их в пути следования. Он небрежно бросил на кровать бланки деклараций и буквально вцепился глазами в открытый чемодан и книгу на столе.

Еще Семен Дюкарев во Владивостоке предупреждал, что портовые власти тщательно следят за провозом советских газет и книг, запрещают иметь фотоаппараты и бинокли. Так, он рассказал, что за обнаруженную у пятнадцатилетнего сына нашего дипломата книгу Фадеева «Разгром» их втроем продержали в порту Цуруга весь день.

В общем, появление хамоватых чиновников и бой-японца, который совал свой нос всюду, заставляло волноваться и нервничать.

Дальнейшие события лишь усилили эту нервозность.

Маленький, с желтушным лицом чиновник, долго вертел в руках паспорт Михаила Ивановича:

– Как фамилия? – прозвучал вопрос.

– Иванов!

Чиновник скалится в самодовольной улыбке, обнажая неровный ряд зубов.

– Очень приятно! Все вы Ивановы… Ха, ха, ха!

Он притворно улыбается, хотя глаза ледяные, наполненные ненавистью.

– Россия есть страна Ивановых…

Внешне безобидная шутка прикрывает провокационный намек, мол, русские приезжают в Японию под вымышленными именами. Михаил Иванович старался быть спокойным.

Отложив в сторону паспорт, чиновник берет в руки заполненную анкету.

– Скажите, господин Иванов, – где вы учились и работали в Москве: на улице Горького, на Арбате или на Лубянке?

«Желтолицый», не мигая, смотрит в глаза Михаила Ивановича, видимо надеясь, что вопрос вызовет замешательство. Вполне ясен подтекст провокации: на Арбате находится Генеральный штаб, а на Лубянке – НКВД.

Иванов, выдержав паузу, отвечает коротко и ясно:

– Я работал в Наркомате иностранных дел на Кузнецком Мосту.

Ответ явно не нравится чиновнику. Он снова вглядывается в анкету, фальшиво ухмыляется, спрашивает:

– Господин Иванов, а как здоровье профессоров Спальвина, Неверова, Конрада. Это очень известные профессора японского языка… Ведь вы у них учились?

Да, уж, чиновник знатный провокатор, учитывая, что Неверов и Спальвин давно ушли в мир иной. Надоело терпеть издевки, и Михаил Иванович резко отвечает:

– Я учился у профессора Попова! Еще будут вопросы?

А чиновник, видимо не сумев спровоцировать советского дипломата, хихикает:

– В России одни Ивановы…

Так, выводя из равновесия, японец старается прощупать въезжающего дипломата. Тем временем бой-японец крутится возле жены и сына: авось там что-то удастся выловить.

После паспортного контроля их опрашивали пограничники, таможенники, чиновники санитарной, валютной служб. И каждый не скупился на провокации. Впрочем, когда пассажиры парохода покидали его борт, провокации не прекращались. Одним из таких умелых изощренных провокаторов являлся японец Номура, до 1941 года работавший переводчиком в консульстве в Цуруге. Однако в связи с ухудшением отношений между Японией и СССР консульство в Цуруге было закрыто. Но Номура продолжал выдавать себя за сотрудника советского консульства и всячески старался добыть необходимую информацию.

Порою он сам делился такой «ценной» информацией. В сентябре 1941 года, когда группа советских дипломатов возвращалась в Токио, Номура вручая им железнодорожные билеты, посоветовал ехать до столицы северным маршрутом. И добавил, мол, японское командование готовится к войне на южных морях и ведет переброску войск и техники по южной дороге. Очень кому-то в японской контрразведке хотелось донести эти данные до ушей советских дипломатов.

«На всякого впервые прибывшего в страну советского человека, – утверждал Иванов, – Япония весной 1941 года производила противоречивое впечатление. Глубокая, вековая старина резко контрастировала с современным укладом жизни. Культурная отсталость народа, особенно в сельской местности, соседствовала с цивилизацией крупных городов.

На фоне беспросветной бедности большинства населения в глаза бросались сказочные феодальные замки императорского дома, богатства храмов Киото, Нары, Никко, роскошь правящей знати. Уже в те годы наряду с многочисленным двухколесным транспортом на широких улицах столицы Японии можно было видеть многоместные лимузины богатых домов Мицуи, Кухара, Мицудайра, уже мчались экспрессы из Токио в Осаку. Но самое большое впечатление на всех нас произвело чрезвычайное скопление людей на крошечной территории города. Казалось, что огромная масса людей спешит, разливаясь, подобно вырвавшемуся из берегов потоку».

В первые месяцы после приезда в Токио Михаилу Ивановичу с семьей пришлось арендовать частную квартиру невдалеке от посольства. Платили за две комнаты, размером в восемь татами (16 метров) 100 иен, что составляло четверть месячного оклада Иванова.

Хозяин, старик Судзуки, всю жизнь проработал рикшей. Хозяйство вела его жена. Она вставала рано утром, чтобы объехать район и купить самые дешевые продукты. К завтраку хозяйка подавала одно яйцо и маленькую чашечку кофе. «После такой скудной трапезы, – признавался Михаил Иванович, – моя семья обычно отправлялась в посольство и там дополняла японский завтрак чем-нибудь существенным».