Легендарные герои военной разведки

Михаилу Иванову, как секретарю консульского отдела, приходилось много общаться с немцами. Подавляющее большинство из них были уверены, что русские и их фюрер Сталин готовят войну против Германии, с целью захвата Восточной Европы, поэтому из Берлина пришла директива, всем немцам, живущим за рубежом возвратиться на родину. Все следующие через территорию Советского Союза получали инструкции: вести себя скрытно, воздерживаться от переписи во время следования по СССР, тщательно хранить документы. Так же надлежало докладывать старшим групп свои наблюдения.

Все эти полученные данные Иванов, разумеется, докладывал своим старшим начальникам.

Словом, уже во второй половине мая благодушие, навеянное цветущей сакурой и солнечной весенней погодой, отошло на второй план и сменилось чувством тревоги.

14 июня 1941 года вышло сообщение ТАСС. Уже на следующий день японские газеты и радио выступали с подробными комментариями. Японцы извратили суть сообщения, обвинили Советский Союз в сосредоточении войск на границе, что якобы привело к нарушению спокойствия в мире.

Среди дипломатов заявление Москвы вызвало неоднозначную реакцию. Кто-то считал, что Сталин ведет с Гитлером сложную дипломатическую игру. У многих этот документ вызвал искреннее недоумение.

…Заканчивалась последняя предвоенная неделя. 21 июня 1941 года Рихард Зорге после беседы с послом Оттом передал в Центр радиограмму: «…По мнению посла Отта, война Германии с Советским Союзом неизбежна».

Стратегия «спелой хурмы»

22 июня 1941 года. Нападение фашистской Германии на Советский Союз стало реальностью. Началась Великая Отечественная война.

В советском посольстве в Токио слушали обращение Вячеслава Молотова к советскому народу.

«Не скрою, – напишет позже Михаил Иванов, – мы ждали чуда из Кремля. Но услышали в прямом эфире, как принято ныне говорить, покашливающий, неуверенный голос второго лица в государстве. Молотов был подавлен, его речь звучала невыразительно, тускло. Не услышали мы и ответа на главный вопрос: как это могло случиться?

Возможно, такая неудовлетворенность возникла потому, что в самый ответственный час истории выступал не сам Сталин, а Молотов. А что же Сталин? Где он, что с ним?»

Вечерние выпуски новостей газет «Асахи», «Майнити» на первых полосах поместили огромные иероглифы, означавшие «советско-германская война». Торжествующий голос диктора токийского радио под аккомпанемент японской патриотической мелодии «Кими га иб» сообщал о наступлении немецких войск, бомбардировках советских городов. Официальный Токио ликовал.

«Все мы в тот вечер ложились спать с большой тревогой за нашу великую страну, с тяжелым чувством: случилось что-то непоправимое», – признается Иванов.

Многие сотрудники диппредставительства положили на стол посла рапорта и заявления, с просьбой откомандировать их на родину с последующей отправкой на фронт. Москва ответила: пока оставаться на своих местах. Особенно настойчивые получили предупреждения, что при очередных обращениях их поведение будет рассматриваться как «дезертирство на фронт». Так и написано, черным по белому.

С первых дней войны правящие круги Японии повели себя как верные союзники фашистской Германии.

25 июня советский посол Константин Сметанин посетил министра иностранных дел Японии Иосука Мацуока. По заданию правительства он хотел выяснить, каково отношение Японии к войне, развязанной фашистской Германией.

Министр повел себя более чем бестактно. Развалясь на диване, ерничая и зубоскаля, он заявил: «Япония будет действовать в новой обстановке исходя из собственных интересов».

Тем временем обстановка в стране ухудшалась. Была развернута антисоветская пропаганда. Полиция ужесточила режим пребывания советских представителей. Наружная слежка за сотрудниками посольства и консульства стала навязчивой и постоянной. Японцы, которые еще вчера держались дружески, теперь, проходя мимо домов, где жили советские, выкрикивали ругательства, сквернословили.

Участились акты насилия в отношении наших дипломатов. Работникам консульств в Хакодате и Цуруге ограничили выход в город за продуктами. Секретаря посольства Михаила Привалова выдворили из вагона на станции Сендай и оставили на платформе, советника Якова Малика продержали в полицейском участке города Иокогамы шесть часов, якобы за нарушение правил дорожного движения, военного атташе Ивана Гущенко не выпускали из машины продолжительное время.

Иностранные дипломаты в Токио разделились на два лагеря. В одном из них были союзники Японии – немцы, итальянцы, финны, испанцы, венгры, румыны, в другом – советские представители, американцы, англичане.

Особенно враждебно к нашим дипломатам относились немцы и итальянцы. Они отказывались останавливаться в одном отеле с советскими, ехать в транспорте, посещать совместные приемы. Представители стран-сателлитов Германии старались во всем подражать своим хозяевам.

Весьма странно вели себя и союзники СССР. Как-то на одном из приемов, в хорошем подпитии, британский советник с издевкой, добивался ответа у Якова Малика и Михаила Иванова, сколько, мол, Красная армия продержится в борьбе с Гитлером – неделю, две, месяц? Правда, проспавшись, он принес извинения за «непротокольное поведение», но, как говорят, что у пьяного на языке…

Такова была обстановка в Японии первых недель войны. А что же Зорге? Что происходило с ним в эти дни? Да, собственно, то же, что и с остальными советскими людьми.

После капитуляции Японии нашим разведчикам удалось разыскать в Токио Макса и Анну Клаузенов и увезти их из-под носа контрразведчиков американского генерала Уиллоугби. Беседа состоялась между Ивановым и Клаузеном на конспиративной квартире во Владивостоке.

Макс рассказал, что Зорге после нападения фашистов на Советский Союз заметно сник. Несколько дней не выходил из дома. Видимо, он мучительно пытался найти объяснение случившемуся.

Судя по всему, «Рамзая» в чувство привел окрик из Центра: «Почему молчите?» Резидентура получила его через неделю после начала войны. Зорге ответил: «Японцы объявили мобилизацию ряда возрастов».

2 июля Виктор Зайцев по указанию Центра провел оперативную встречу с Рихардом Зорге. Михаилу Иванову было поручено обеспечение безопасности встречи, получение материалов и доставка их в резидентуру.

Вот как вспоминал об этом событии сам майор Зайцев: «Я встретился с Зорге в одном из захолустных ресторанчиков между Гинзой и станцией Симбаси. Рихард появился с опозданием на несколько минут и сам подошел к моему столику. Внешне ничто не говорило о его состоянии. Он был спокоен, как всегда собран, однако первым разговор не начинал. Внимательно смотрел, словно изучая меня.

На мои слова о том, что руководство в Москве высоко оценивает его деятельность в последние месяцы и ходатайствует перед ЦК о высокой награде, Зорге смутился и с улыбкой сказал: «Дорогой Серж, разве награда для коммуниста и разведчика имеет какое-либо серьезное значение? Главное в том, что мы с вами не сумели предотвратить войну. Теперь за это будет заплачено большой кровью. Я уверен, что в Москве это хорошо понимают».

Рихард замолчал, словно подбирая слова.

«Теперь нельзя допустить вступления в войну самураев на стороне Германии», – сказал он.

Я слушал Рихарда и видел перед собой нашего боевого товарища, твердого, уверенного, энергичного, каким мы его знали всегда.

«Передайте Директору, – обратился Зорге, – война будет тяжелой. Гитлер подготовился к ней тщательно. Нужна умная дипломатическая политика в отношении Англии и США. Что касается нас, то я и мои люди будут работать с полной отдачей сил».

Это была последняя оперативная встреча Зорге со своим руководителем. Они обстоятельно поговорили о работе, о состоянии резидентуры и будущих задачах. Зайцев передал «Рамзаю» определенную сумму денег в американских долларах.

Капитану Михаилу Иванову посчастливилось увидеть Зорге еще раз. Случилось это так. МИД Японии устраивал для дипкорпуса просмотр старинной национальной оперы «НО-о». Пригласительные билеты прислали советскому послу с супругой. Однако Сметанин от посещения этого мероприятия воздержался. Было решено отправить туда первого секретаря посольства и секретаря консульства Иванова в качестве переводчика.

Оперный спектакль проходил в старинном особняке в правительственном районе Токио. Прибывающих гостей встречали и провожали во внутренний двор особняка, где их ждало угощение с легкими напитками. Здесь Михаил Иванович и встретил Зорге. Он, как всегда, был в «боевой» журналистской форме. В легком тропическом костюме Рихард смотрелся весьма элегантно, был оживлен, обходил гостей, любезничал с дамами, перекидывался репликами со знакомыми. С немцами говорил на их родном языке, с другими иностранцами – на английском и французском языках.

«Положение советских дипломатов, – вспоминал Иванов, – на том мероприятии было ужасным. Мы были одиноки, как никогда. Наши враги – немцы, итальянцы, румыны, финны да и японцы уже торжествовали победу. Те, кто вчера протягивал нам руку, проявляя внимание, сегодня демонстративно отворачивались. Зорге, конечно же, видел эту перемену, хотя и не подавал виду.

К нему подошел, кажется, посол Мексики и с расстояния пяти метров громогласно, на английском поздравил доктора Зорге с победой в России и злобно выразил надежду на скорую гибель большевиков. Собравшиеся дипломаты притихли, шокированные выходкой посла. А Зорге нашелся. Показывая на лацкан пиджака, он сказал: «Я уже сделал дырку для железного креста фюрера». Все громко засмеялись».

В те дни самым важным было то, что «Рамзай» сдержал свое обещание, данное Зайцеву. Его люди работали с большим напряжением.

«Через радиостанцию «Висбаден», – признается Иванов, – и проходящие вдоль Японии суда, через резидентуру в посольстве в Токио и в генеральном консульстве в Шанхае из Центра на Зорге обрушился поток в большинстве своем второстепенных заданий с крайне жесткими сроками исполнения».

Добывая сведения, «Рамзай» рисковал. Тем же летом 1941 года он был в шаге от провала. Посол Германии Эйген Отт часто приглашал Зорге ознакомиться с документами перед началом рабочего дня. И в этом не было ничего необычного. В тот раз Отт пригласил Рихарда заодно и позавтракать, но журналист вежливо отказался. Даже поверхностный взгляд на материалы убедил и Зорге в их собой важности.

Посол оставил Рихарда одного с бумагами. Зорге стал фотографировать документы скрытым под одеждой фотоаппаратом «Минокс». Неожиданно Отт возвратился, и Зорге едва успел убрать фотоаппарат. Спасибо подруге Рихарда – жене Отта, Хельма загремела на кухне посудой, предупреждая, что муж спускается по лестнице.

Посол, как показалось Зорге, подозрительно посмотрел на него и сказал: «Что-то ты, Рихард, сегодня долго читаешь?» Он забрал документы и спрятал их в сейф.

Заподозрив Отта в провокации, Зорге на время вынужден был свернуть деятельность резидентуры. Однако вскоре все успокоилось. Как оказалось, посол ничего не заметил.

Что ж, приходилось рисковать. «Рамзай» был опытным разведчиком и прекрасно понимал: Центр вскоре поставит перед ним главный вопрос. Помните ответ Мацуока Сметанину – «Япония будет действовать исходя из собственных интересов». А какие у нее на сегодня интересы? Это тоже предстояло выяснить.

Для этого следовало, прежде всего, разобраться в расстановке сил в японском руководстве и военном командовании.

Оказалось, что тут нет единства. Существовало несколько группировок, которые расходились в определении направления агрессии. Министр Мацуока, посол в Москве Татекава, генералы Умедзу, Ямасита, Дайхара, Анами считали, что следует нанести удар на Севере и захватить территории до озера Байкал. Генералы Тодзио, Сугияма, адмирал Ионаи считали, что «нападение должно произойти тогда, когда Советский Союз, подобно спелой хурме, готов будет упасть на землю».

Были и те, кто выступал за войну в южных морях. Адмиралы Ямамото, Топиода, Симада говорили, что США пока не готовы к войне на Тихом океане и сильный японский флот способен в 1941–1942 годах решить проблему Гонконга, Филиппин, Сингапура.

Сторонники северного стратегического направления высказывались крайне жестко и агрессивно. Председатель Тайного Совета генерал Кадо Хара заявил: «Война между Японией и Советским Союзом, действительно, является историческим шансом Японии… Советский Союз должен быть уничтожен…» Разумеется, эти слова, сказанные Хара на императорском совете, как и другие материалы, были добыты и переданы Зорге в Москву.

Поскольку война с Германией стала реальностью, Центр все больше беспокоила позиция Японии. И, конечно же, такая воинственная риторика японских руководителей заставляла склоняться к мысли о том, что Страна восходящего солнца, действительно, воспользуется своим историческим шансом. Но так ли это? Кто лучше других мог знать ответ на столь жизненно важный для Советского Союза вопрос. Только разведчики, работавшие в Японии, т. е. резидентура «Рамзай». И Зорге получил такое задание. Впрочем, и без директивного указания Центра он вполне осознавал огромную важность добывания подобной особо ценной информации.