Походы Александра Македонского

Поход Филиппа на скифов в 339 году до н. э. совершенно не вписывается в его общую стратегическую концепцию и на первый взгляд не поддаётся логическому объяснению. Общих границ у противников не было, государственные интересы лежали в разных плоскостях и на первый взгляд не должны были пересекаться. Некоторый свет на причины конфликта проливает Юстин, прямо указывая, что данный поход был вызван большими денежными затруднениями царя, которые возникли из-за неудачных осад Византия и Перинфа: «После этого Филипп отправился в Скифию, тоже надеясь на добычу и намереваясь – по примеру купцов – затраты на одну войну покрыть доходами с другой» (IX,1). Война за проливы полностью истощила македонскую казну, а поскольку захватить города не удалось, то и на богатые трофеи рассчитывать не приходилось. Войскам надо было платить, а деньги взять было неоткуда. Заключив с афинянами новый договор, Филипп повёл свою армию против скифов скорее от безысходности, чем от желания повоевать. Поход был откровенно грабительский, его конечным результатом был захват богатых трофеев, и никаких иных целей он не преследовал. Но как ни странно, спонтанно организованное и неподготовленное должным образом мероприятие удалось, поскольку скифы были разгромлены, и базилевсу удалось сгладить осадок от неудачи предыдущей кампании. Было захвачено множество пленников и огромные стада скота, хотя Юстин и отметил, что золотом и серебром поживиться не удалось вследствие бедности скифов. Но самым ценным трофеем, по мнению Филиппа, стали 20 000 породистых скифских кобылиц, которых немедленно отправили в Македонию для разведения коней скифской породы.

Базилевс торжествовал и повёл своё нагруженное добычей войско домой, но, как оказалось, неприятности на этом для него не закончились. Племя трибаллов, через земли которого проходила македонская армия, потребовало за свободный проход часть добычи. Филипп даже опешил от такой наглости, поскольку не ему, правителю самого могучего государства на Балканах, выслушивать требования каких-то племенных царьков. Обменявшись взаимными оскорблениями, обе стороны схватились за оружие и вступили в сражение. Трудно сказать, чем бы этот бой закончился, если бы в самый разгар битвы тяжёлое ранение не получил Филипп. Копьём базилевсу насквозь пробили бедро, причём удар был такой силы, что им же был убит и царский конь. Македонцев охватила паника, они решили, что их царь погиб, и стали отходить с поля боя. Вся скифская добыча была брошена и попала в руки трибаллов.

Итог скифской кампании македонского царя подвел Юстин: «Таким образом, добыча, захваченная в Скифии, точно на ней лежало проклятие, едва не принесла гибели македонянам» (IX,3). Несмотря на то что Филипп остался жив и его армия не была разгромлена, удар по престижу базилевса и Македонии был очень велик. Пока царь был прикован к постели, он передумал о многом и пришёл к выводу, что настало время нанести удар по своему главному врагу – Афинам. Филипп помнил, что именно афиняне помешали ему взять Византий и Перинф, что, в свою очередь, спровоцировало поход в Скифию, который столь плачевно закончился. И именно Афины всегда оказывались во главе коалиции, направленной против Македонии. Победив же афинян, с остальными недругами будет справиться намного легче.

Война с Афинами была решена.

* * *

Как только Филипп оправился от ран, началась подготовка к войне с афинянами. Базилевс нещадно муштровал войска, поскольку отдавал себе отчет в том, к каким последствиям может привести поражение. Слишком велики были ставки в затеянной им игре, где проигравший мог потерять всё. Но царь Македонии слишком долго шел к этой войне, чтобы отступить в последний момент. Ему нужен был только повод, чтобы открыть боевые действия. И здесь удача внезапно улыбнулась Филиппу. Совет амфиктионов объявил очередную Священную войну в Греции и поручил македонскому базилевсу покарать святотатцев. На этот раз в роли безбожников оказались жители города Амфисса в Локриде, как и фокейцы, они покусились на имущество храма Аполлона в Дельфах. Правда, сам храм не грабили, а просто распахали земли на священной равнине к югу от святилища. Только не учли, что сельским хозяйством там заниматься запрещено, и поэтому их поступок в глазах остальных эллинов будет выглядеть кощунством.

Повод для вторжения в Грецию и вмешательства в её дела был просто великолепный, поскольку привлечь на свою сторону эллинов в борьбе с теми же эллинами было для Филиппа очень заманчиво. И самое главное, афиняне не могли ничего против этого возразить. Им очень не хотелось пускать в Элладу своего злейшего врага, но Священная война была объявлена, и они были бессильны что-либо изменить. А Филипп не медлил. Понимая, что в сложившейся ситуации промедление смерти подобно, он сразу же выступил с армией на юг. Лучшие македонские полководцы вели войска в этот поход, и на этот раз Филипп взял с собой сына, которому недавно исполнилось 18 лет.

Вступив в Среднюю Грецию, царь не пошёл в земли локров, на Амфиссу, а неожиданно повел армию в Фокиду, где занял стратегически важный город Элатею, и начал спешно его укреплять. Получилось так, что Филипп теперь держал под ударом Фивы, до которых был один день пути, и Афины, куда мог дойти за три дневных перехода. Закрепившись в Элатее, базилевс сделал набег на Амфиссу и сровнял её с землёй, формально выполнив постановление амфиктионов и наказав святотатцев. Но своих позиций в Греции македонский царь покидать не спешил, по-прежнему располагаясь с армией в Фокиде. Зато в Афинах известие о занятии Элатеи вызвало настоящую панику, которую усилили прибежавшие ночью беглецы. Помимо рассказов о захвате города, они также говорили о том, что царь Филипп вот-вот выступит на Афины со всей своей армией.

Говорить, что афиняне были к войне не готовы, было бы неправильно, Демосфен им расслабиться не давал, постоянно напоминая об угрозе с севера. Мало того, неугомонный оратор колесил по всей Элладе, глаголом жёг сердца эллинов и в итоге склонил на свою сторону многие города, решившие поддержать Афины в борьбе с Македонией. Было набрано войско из 15 000 гоплитов и 2000 всадников, а афинские союзники охотно внесли деньги на плату наёмникам.

Всё было хорошо, но наиболее дальновидные из афинян, и среди них опять-таки Демосфен, прекрасно понимали, что для борьбы с грозным македонским царём этих ресурсов недостаточно. Но была в Элладе сила, способная дать решающее преимущество антимакедонской коалиции, и называлась она – Фивы. Фиванская армия на тот момент была одной из лучших в Греции, её боевые традиции восходили к временам легендарного беотарха Эпаминонда. Поэтому афинским политикам очень хотелось, чтобы фиванцы выступили вместе с ними.

Проблема была в том, что Фивы с Филиппом, в отличие от Афин, не враждовали, потому что их связывали особые отношения с царским домом Македонии. Филипп жил в этом городе в качестве заложника и многих фиванцев знал лично, да и во время войны с Фокидой македонцы не раз приходили к ним на помощь. Но что самое главное, у базилевса не было к Фивам никаких претензий и нападать на них он не собирался. Да и у самих граждан настрой был соответствующий и воевать желания не было, что и засвидетельствовал Плутарх: «Фиванцы ясно видели, в чем для них польза и в чем вред, ибо у каждого в глазах еще стояли ужасы войны, и раны фокейских боев были совсем свежи»[13 - Плутарх. Демосфен, 18.]. Поэтому, когда к ним прибыли послы и от Филиппа и от Афин, то казалось, что шансы втянуть Фивы в войну с Македонией не велики.

Но именно здесь наступил звёздный час Демосфена, который превзошёл сам себя и совершил невозможное, втянув целый народ в совершенно ему не нужную и бессмысленную войну. Красноречие гениального оратора волной накрыло фиванцев, и они с трепетом внимали, что им изрекает с трибуны великий человек. А Демосфен вещал о чести и доблести, вспоминал славное военное прошлое Фив, великих стратегов Эпаминонда и Пелопида, победы фиванцев при Левктрах и Мантинее. Оратор заливался соловьём, разжигая мужество и честолюбие граждан Фив, и они, по словам Плутарха, забыв о страхе, благоразумии и благодарности всем сердцем и помыслами устремились к доблести. Никто из правящей верхушки города не сумел удержать своих сограждан от охватившего их безумия. Главная беда фиванцев заключалась в том, что они реально не оценили сложившуюся обстановку, а поддались волшебной силе ораторского искусства. Наслушались Демосфеновых речей и приняли роковое решение, которое в конечном итоге приведёт к полному уничтожению их родного города.

Можно представить гнев базилевса, когда он узнал об этом странном и непонятном для него решении фиванцев. Но отступать царь не стал, а решил сражаться против объединённой вражеской армии. Когда собрались все союзные контингенты, то войско Филиппа насчитывало 30 000 пехоты и 2000 всадников. Македонская армия выступила в поход на Фивы.

Под командованием стратегов Хареса и Лисикла начали выдвижение афиняне, они форсированным маршем прошли через Беотию, подошли к городу Херонея и соединились с фиванской армией. Вскоре у Херонеи появился Филипп, и противники стали готовиться к битве. По количеству пехоты противоборствующие армии не уступали друг другу, не исключено, что у союзников её было даже немного больше. Зато ветераны Филиппа, закалённые десятками походов и сражений, на голову превосходили афинских наёмников и ополченцев, поэтому главная надежда союзников была на фиванских гоплитов, которые обладали великолепной индивидуальной подготовкой. О том, сколько всадников выставили союзники, нам не известно, поэтому не исключено, что у македонцев было колоссальное преимущество в коннице. Но главной бедой эллинов стало то, что во всём объединённом греческом войске не было полководца, равного Филиппу как по боевому опыту, так и по таланту военачальника.

В свете всего вышеизложенного предприятие Демосфена выглядит довольно сомнительной авантюрой, с предсказуемым исходом. То был скорее шаг отчаяния, продиктованный безысходностью. Понимали ли это фиванские и афинские гоплиты? Скорее всего, да. Поэтому мужество тех, кто пришёл на равнину к Херонее, сомнений не вызывает, эллины видели македонскую силу, с которой вот-вот вступят в бой, и тем не менее не дрогнули. Если боги помогут, то они остановят вражеское вторжение и не допустят, чтобы ноги завоевателей топтали священную землю Эллады. В битве всякое бывает, да и Филипп не бессмертен, точный удар копья или метко пущенная стрела – и Греция спасена!

Но пока это были всего лишь надежды. Противники строили войска в боевые порядки, и до начала битвы, которая решит судьбу Греции, оставалось совсем немного времени.

* * *

Свою армию Филипп выстроил по обычной схеме: фаланга в центре, кавалерия на флангах. Базилевс лично возглавил правое крыло, где по традиции всегда находится полководец, а сыну доверил командование левым флангом. Рядом с наследником находились опытные военачальники, которые могли в сложной ситуации подсказать правильное решение и уберечь от необдуманных действий, но тем не менее командовал Александр, а остальные подчинялись.

Готовились к битве и союзники. Напротив Филиппа встала афинская фаланга, афиняне горели желанием вступить в бой с заклятым врагом и поставить зарвавшихся македонцев на место. Александру предстояло сразиться с фиванцами, воинами опытными и умелыми. Фиванские гоплиты стояли тесным строем, плечом к плечу, а на правом фланге их боевого построения, на самом почётном и опасном месте, встал «Священный отряд», краса и гордость древних Фив.

Фиванский «Священный отряд» – это элита элит, свирепые и бесстрашные бойцы, лучшие не только в своём родном городе, но и во всей Элладе. Некоторые сведения об этом воинском подразделении сообщает Плутарх: «Священный отряд, как рассказывают, впервые был создан Горгидом: в него входили триста отборных мужей, получавших от города все необходимое для их обучения и содержания и стоявших лагерем в Кадмее; по этой причине они носили имя „городского отряда“, так как в ту пору крепость обычно называли „городом“. Некоторые утверждают, что отряд был составлен из любовников и возлюбленных… Вполне возможно, что отряд получил наименование „священного“ по той же причине, по какой Платон зовет любовника „боговдохновенным другом“»[14 - Плутарх. Пелопид, 18.]. Трудно сказать, насколько правдива информация о том, что бойцы этого отряда были приверженцами нетрадиционной сексуальной ориентации. Даже такой автор, как Плутарх, который, по сути, историком не является и всегда с удовольствием пересказывает различные байки и сплетни, говорит об этом сугубо осторожно: «некоторые утверждают» и «вполне возможно». Что само по себе уже свидетельствует о многом. Поэтому делать на столь шатком основании какие-либо «открытия» и утверждать, что они являются истиной в последней инстанции, возможным не представляется. Тот же Плутарх приводит слова македонского о бойцах «Священного отряда»: «… когда же после битвы Филипп, осматривая трупы, оказался на том месте, где в полном вооружении, грудью встретив удары македонских копий, лежали все триста мужей и на его вопрос ему ответили, что это отряд любовников и возлюбленных, он заплакал и промолвил: „Да погибнут злою смертью подозревающие их в том, что они были виновниками или соучастниками чего бы то ни было позорного“»[15 - Плутарх. Пелопид. 18.].

«Священный отряд» под командованием своего легендарного командира Пелопида в битве при Левктрах прорубил строй доселе непобедимой спартанской фаланги, и его бойцы убили в рукопашной схватке царя Спарты Клеомброта. Что и принесло фиванцам победу над врагом. «Священный отряд» ни разу не потерпел поражение в бою: «Существует рассказ, что вплоть до битвы при Херонее он оставался непобедимым»[16 - Там же.]. «Ни шагу назад!» – такой мог бы быть девиз у трех сотен отборных воинов из Фив, для которых война и подготовка к ней были смыслом всей жизни.

Вот какой страшный противник противостоял молодому македонскому царевичу на поле боя. Возникает закономерный вопрос, а не логичнее было бы Филиппу самому встать против фиванцев, ведь по своим боевым качествам они значительно превосходили афинян. Зачем ему было рисковать сыном, для которого эта битва была первым большим сражением? Однако не просто так оказался Александр против лучших бойцов Эллады. Тот маневр, который задумал совершить на своем фланге базилевс, мог выполнить только он и никто другой, царевич был ещё молод и неопытен для таких дел.

Что же касается Александра, то судьба в лице отца дала ему прекрасный шанс заявить о себе. На равнине у города Херонея сыну Филиппа предстояло либо победить и заслужить у македонцев почет и уважение, либо погибнуть, потому что он наверняка предпочёл бы смерть бесславию.

За Элладу! (2 августа 338 года до н. э.)

Доблесть, сопротивляющаяся злу,

называется храбростью.

    Цицерон

Современная деревня Херонея расположена в 10 км к северу от городка Ливадия и от былого величия в ней осталось очень немного. Сохранился лишь античный театр довольно странной прямоугольной формы, да жалкие остатки башен и стен древнего акрополя Херонеи. В этом местечке проживал один из самых известных писателей Античности Плутарх, автор знаменитой биографии Александра. Равнина, где произошла битва, находится справа от дороги, если ехать со стороны Фив, а на самом въезде в деревню сохранился обелиск, имеющий непосредственное отношение к событиям, произошедшим здесь в начале августа 338 года до н. э. Это огромный мраморный лев, поставленный на месте гибели фиванского «Священного отряда». О нем упоминает в своей «Географии» историк и географ Страбон: «Здесь показывают также памятник павшим в битве, воздвигнутый за общественный счет» (IX,II,37). Описание памятника оставил и Павсаний: «Когда подходишь к городу, то тут встречается братская могила фиванцев, погибших в битве с Филиппом. На этой могиле нет никакой надписи, но над ней поставлено изображение льва; это символ мужества этих людей; а надписи, думаю, нет потому, что судьба, посланная им божеством, не соответствовала их решимости» (IX,XL,5).

Когда на месте памятника проводили раскопки, то нашли останки 254 воинов «Священного отряда», павших в битве с армией Филиппа II. Внутри каменного исполина были замурованы остатки щитов и копий фиванских героев. Лев грозно смотрит на далекий могильный холм на берегу реки Кифисос, где захоронены погибшие в битве македонцы, и охраняет вечный покой последних защитников Эллады.

* * *

Планируя битву с греками, Филипп исходил из того, что первый натиск врага будет и самым страшным. Он не сомневался в том, что его ветераны выдержат неприятельскую атаку, но переживал за сына, который останется один на один с грозной фиванской фалангой. Сражение царь не начинал, изначально отдавая инициативу эллинам, надеясь, что выдвинувшись вперёд, противник смешает свои боевые порядки. Желая спровоцировать афинян на атаку, Филипп дал команду отступать, и правый фланг македонской армии начал медленно пятится назад. Сариссофоры отходили не спеша, сомкнутым строем, стараясь не расстроить ряды и не разорвать фронт. Это был очень сложный маневр, выполнить который могла только дисциплинированная и хорошо обученная армия.

Базилевс не ошибся в своих предположениях, афинские стратеги заглотили наживку. Строй афинян пришёл в движение, заколебался и двинулся вперёд. Чем ближе афинские гоплиты подходили к македонской линии, тем сильнее ускоряли шаг, а когда приблизились на расстояние броска копья, издали боевой клич и перешли на бег. Над македонским строем пропела труба, и фаланга остановилась: сариссофоры теснее сомкнули ряды, лес пик опустился навстречу врагу. Афинская фаланга врезалась в македонский строй и битва при Херонее началась. Но пока она проходила под диктовку Филиппа. Грамотное и аккуратное отступление македонцев достигло своей цели, царская армия сохранила единую линию фронта, а афиняне, вырвавшись вперёд, свою линию разорвали. Между афинской и фиванской фалангами образовалась брешь. Это заметил Александр. Царевич дал сигнал к наступлению, и македонское левое крыло пошло вперёд. Александр решил лично возглавить атаку и устремился в бой, ведя за собой ударный клин тяжелой кавалерии.

Навстречу македонской коннице двинулся «Священный отряд». Закрывшись большими щитами, фиванцы шли плотными рядами, их тяжёлые копья были нацелены в грудь вражеским лошадям. Элитные воины, не дрогнув, приняли на щиты и копья царских всадников, раненые и убитые кони падали перед их строем на землю. Македонцы один за другим перелетали через головы своих лошадей и катились под ноги вражеским гоплитам. Сбитых на землю наездников фиванцы пронзали копьями, рубили кривыми кописами, били краями окованных железом щитов. Стремительная кавалерийская атака не привела к прорыву боевых порядков «Священного отряда», командиру фиванцев Феагену удалось сплотить ряды, и битва перешла врукопашную. Здесь Александру действительно пришлось проявить всё своё мужество. Дрогни сын Филиппа хоть на миг, и македонская атака моментально бы захлебнулась, а всадники просто развернули коней и умчались назад. Но царевич отбросил в сторону сломанное копьё, рванул из ножен махайру и врубился во вражеский строй. Следом в фиванские ряды вломились его телохранители, за которыми шёл остальной конный клин. Своей плотной массой тяжелая македонская конница в буквальном смысле слова продавливала ряды «Священного отряда». В это время со страшным грохотом столкнулись фиванская и македонская фаланги, и рукопашная схватка закипела по всему фронту.

Александр наращивал мощь конной атаки, македонский клин упорно прорывался сквозь вражеские ряды, стремясь выйти во фланг и тыл фиванской фаланге. Но «Священный отряд» стоял насмерть! Его бойцы копьями сбрасывали македонских всадников на землю, страшными ударами кописов рубили и подсекали ноги лошадям. Искалеченные кони валились в пыль, увлекая за собой лихих наездников. Принимая на большие щиты удары македонских пик и мечей, оставшиеся в живых фиванцы сдерживали бешеный натиск царской конницы. Умирали, но не покидали своей позиции. Сейчас они сражались не за Фивы и даже не за Афины, они сражались и погибали за всю Элладу, последние герои свободной Греции. Их командир Феаген был убит, но никто из воинов не побежал, сдвигая изрубленные щиты, фиванцы вновь смыкали разорванные ряды и продолжали неравный бой. И лишь когда последний боец «Священного отряда» рухнул на истоптанную копытами и залитую кровью землю, македонская конная лавина обошла фалангу фиванских гоплитов и ринулась с фланга и тыла на их ряды. Тяжёлая пехота базилевса вклинилась в брешь между афинской и фиванской фалангами, и единый строй армии союзников был прорван. Фиванские воины рубились отчаянно, однако атакованные со всех сторон врагами дрогнули и начали отступать. В конце концов, уступив бешеному напору неприятеля, фиванцы обратились в бегство.

Видя полный успех на левом фланге, Филипп дал приказ идти в атаку своим войскам, и македонские ветераны железной стеной двинулись на врага, поражая афинян сариссами. Насколько стремительным было афинское наступление, настолько же стремительным оказалось и бегство. Бросая оружие и снаряжение, эллины побежали, преследуемые торжествующими победителями. Разгром был полный, афинян было убито более 1000 человек и 2000 взято в плен. По поводу потерь фиванцев Диодор Сицилийский лишь ограничился замечанием о том, что многие из них пали на поле боя и немалое количество угодило в плен. Точных цифр, как видим, нет.

* * *

С побеждёнными врагами Филипп обошёлся по-разному. Афинян, которые на протяжении многих лет являлись его злейшими врагами и постоянно мешали осуществлению планов базилевса, он просто взял и отпустил по домам без выкупа. Мало того, он предложил им собрать тела павших соотечественников и отвезти в Афины, чтобы их могли похоронить на родине. И дело здесь не в том, что царь испытывал к своим врагам жалость, скорее всего он просто восхищался Афинами, считая его самым славным городом в Элладе и украшением Ойкумены. Демонстрируя к афинянам своё дружелюбие, он отправил в Афины для заключения мира сына Александра и полководца Антипатра.

Зато с фиванцами царь обошёлся жестоко. Он вполне резонно посчитал, что они оскорбили его лично, презрев дружбу базилевса и хорошие отношения с царским домом Македонии, когда наслушались Демосфена и без всякого повода схватились за оружие. Для начала Филипп взял с граждан Фив выкуп не только за попавших в плен соотечественников, но и за тела павших на поле боя сограждан. После этого репрессии обрушились на правящую элиту Фив, где одним по приказу базилевса рубили головы, а других отправляли в изгнание. У казненных и изгнанников имущество было конфисковано. В дальнейшем, когда было проведено расследование и картина событий прояснилась, Филипп посчитал, что некоторых фиванцев изгнали несправедливо, и распорядился вернуть их на родину.

Закончив дела в Фивах, базилевс занялся наведением порядка в Греции. Для начала он велел эллинам именовать себя не царём, а гегемоном, и вообще действовал по отношению к Элладе крайне осторожно. На людях Филипп вёл себя скромно, победой при Херонее не хвастался, а ряду городов даже предоставил некоторые привилегии. Он выбрал очень правильную линию поведения и хотел, чтобы греки поскорее забыли о том, что Македония их враг. В сложившейся ситуации царь показывает себя их верным союзником, и выдвигает идею, которая, по его мнению, могла бы сплотить вокруг него эллинов. Предложил же Филипп войну против державы Ахеменидов. Причём хитрец обставил дело так, что данная война будет для греков «Войной возмездия», местью за нашествие Ксеркса на Элладу, за сожжённые Афины и оскверненные храмы. А что могло быть привлекательнее для страны, которая только что потерпела поражение в войне, как не победоносная война! Чтобы в союзе с победителем сполна рассчитаться с другим врагом. Причем с врагом извечным и постоянным, войны с которым происходили с завидной регулярностью. Недаром Страбон отметил, что «Персы стали у греков самыми знаменитыми из варваров, так как из прочих варварских народов, владевших Азией, ни один не властвовал над греками» (XV,III,23).

На общегреческом съезде в Коринфе Филипп говорил с посланцами эллинских городов о походе на восток и получил то, что хотел, поскольку его выбрали командующим вооружёнными силами Греции в войне с Персией. Все эллинские государства, кроме спартанцев решили принять участие в «Войне возмездия», и война с державой Ахеменидов стала лишь вопросом времени.

К этому моменту Филипп, величайший политический деятель своего времени и крупнейший полководец эпохи, стал личностью поистине легендарной. Диодор Сицилийский в очередной раз обратил внимание на то, что македонский царь для достижения своих целей с успехом использует как дипломатию, так и оружие. Что же касается Александра, то он получил то, к чему стремился: общегреческую славу как победитель фиванцев, любовь армии за мужество в бою и уважение отца. Царевичу даже удалось побывать в Афинах и увидеть знаменитый город, о котором столько рассказывал ему Аристотель.

Итог многолетней борьбы Филиппа II с эллинами подвел Юстин. По мнению историка, в том, что произошло, больше всех были виноваты сами греки и никто другой: «Вследствие всего этого и случилось так, что по вине такой распущенности греков возвысился из ничтожества презренный, никому неведомый народ – македоняне, а Филипп, который три года содержался в Фивах как заложник, воспитавшийся на примерах доблестей Эпаминонда и Пелопида, наложил на всю Грецию и Азию как ярмо рабства господство Македонии». С таким выводом невозможно не согласиться, поскольку он отражает реальное положение дел после битвы при Херонее. Своими раздорами и распрями эллины погубили свободу Греции.

* * *

В XIX веке был найден лев, установленный над могилой «Священного отряда» у Херонеи. По приказу султана его должны были вывести в Стамбул. Но турки не успели это сделать, поскольку в Греции вспыхнула война за независимость, и администрации султана стало не до культурных ценностей. Опасность подкралась к памятнику с другой стороны, когда по приказу командира одного из повстанческих отрядов его разбили на куски, думая, что внутри спрятаны сокровища. Сокровищ, естественно, не нашли, а льва чуть не сгубили, лишь в 1902 году он был восстановлен греческими археологами. Так и стоит каменный лев на своём историческом месте, напоминая о подвиге воинов, павших за свободу и независимость Эллады.

Разлад

Владей своими страстями

или они овладеют тобою.

    Эпиктет

Греческий историк Полибий пишет о том, что на саркофаге Филиппа II была выбита такая надпись: «Он ценил радости жизни». Действительно, что-что, а радоваться жизни македонский царь умел, причём радовался так, что слава об этом дошла до наших дней. Вся Эллада знала о том, как после победы при Херонее пьяный Филипп, как сатир, скакал среди убитых афинян, распевая во всю глотку первые слова законопроекта Демосфена: «Демосфен, сын Демосфена, предложил афинянам…»![17 - Плутарх. Демосфен, 20.] Сказать, что базилевс любил погулять, значит, ничего не сказать. Проводя большую часть жизни в боях и походах, постоянно балансируя на грани жизни и смерти, Филипп, страшно изматывал себя. Поэтому нет ничего удивительного, что царю требовалась разрядка. Беда была в том, что базилевс не знал чувства меры, не мог вовремя остановиться и выражение «праздник каждый день» иногда весьма точно характеризовало положение дел при царском дворе. Но вряд ли попойки базилевса были столь ужасны, как о них рассказывают некоторые античные авторы. Если всё время пить, то когда же управлять государством?

Особенно усердствовал в описании царских оргий греческий историк Феопомп, современник Филиппа и Александра, побывавший при македонском дворе и впоследствии написавший «Историю Филиппа». Но уже Полибий подверг труд Феопомпа жесточайшей критике. В приведенном ниже отрывке присутствуют как фрагмент из «Истории» Феопомпа, так и критика Полибия: «…наибольшего порицания достоин Феопомп. Так, в начале своей истории Филиппа он говорит, что сильнейшим побуждением к составлению труда служило для него то, что никогда еще Европа не производила на свет такого человека, каков Филипп, сын Аминта, а вслед за сим и во введении, и во всей истории изображает его человеком необузданнейшим в отношениях к женщинам до такой даже степени, что и собственный дом свой он пошатнул излишествами в любострастии, насколько это от него зависело, выставляет его человеком беззаконнейшим и коварнейшим в обращении с друзьями и союзниками, поработителем множества городов, кои он захватывал обманом или насилием, человеком преданным неумеренному пьянству, так, что даже днем он не раз показывался среди друзей в пьяном виде. Если кто прочитает начало сорок девятой книги Феопомпа, безрассудство историка приведет его в изумление, ибо, не говоря уже о прочем, мы находим у него даже такие выражения: „Если обретался где-либо среди эллинов или варваров, – говорит он, – мы сочли нужным привести его собственные слова, – какой развратник или наглец, все они собирались в Македонию к Филиппу и там получали звание друзей царя. Да и вообще Филипп знать не хотел людей благонравных и бережливых, напротив, ценил и отличал расточительных или проводящих жизнь в пьянстве и игре. Он не только давал им средства для порочной жизни, но возбуждал их к соревнованию во всевозможных мерзостях и беспутствах. Каких только пороков или преступлений не было на этих людях? Зато они были далеки от всего честного и благородного. Одни из них, в возмужалом возрасте, ходили всегда бритыми, с выглаженной кожей, другие, хотя и носили бороду, предавались разврату друг с другом. Они водили за собою двух-трех любодеев, а другим предлагали те же услуги, что и любодеи. Поэтому правильнее было бы считать этих друзей не товарищами, но товарками, называть их не воинами, но потаскухами. По натуре человекоубийцы, по образу жизни они были любодеи. Во избежание многословия, – продолжает Феопомп, – тем паче, что передо мною столько важных дел, скажу вообще: мне думается, что люди, именовавшиеся друзьями и товарищами Филиппа, были на самом деле такими скотами и развратниками, что с ними не могли бы сравниться ни Кентавры, обитавшие на Пелии, ни Лестригоны, жившие на Леонтинской равнине, ни вообще какая бы то ни было тварь“.