Однажды в Тоцком. Записки контрактника. Год первый. Часть 1

В первом часу ночи наш поезд остановился на станции Тоцкое. Это был конечный пункт для нас.

Небольшой вокзал, который предстал нашему взору, давал понять, что мы приехали в небольшой городишко. Старый, разбитый асфальт на платформах, невзрачные частные дома, что находились рядом с ж/д вокзалом, тусклые фонари на столбах – все это выглядело очень мрачным. Хотя, признаться, я сам не знал, что ожидал увидеть по приезду в Тоцкое.

Ночь была спокойной, ветра не было. На вокзале безлюдно.

Мы выстроились на перроне и, по команде лейтенанта, пошли прямиком через пути.

На площади перед вокзалом нас ждали два стареньких ЗиЛка.

Открыв борта грузовиков, по команде сержанта «По машинам!», мы, по два человека, начали грузиться, помогая друг другу. Все было довольно быстро. Даже покурить времени у нас не было.

Машины загружены, и мы тронулись в путь.

Никто не знал, как долго нам придется ехать. Ощущение было непонятное. Что-то сродни тому, будто вы в летний лагерь направляетесь, а не в армию служить. Никто не грустил. Почти никто. Один лишь Альберт, который в поезде вел себя очень странно, всю дорогу молчал и о чем-то думал. Его глаза, из-под толстых очков, все время беспорядочно бегали в разные стороны. Он боялся. Я тогда этого не понимал, думал, что он просто парень со странностями. Хотя, он, действительно выглядел странно, но главное, что под этой странностью никто не замечал очевидного – он до смерти напуган.

Я же, не растерялся и начал подбадривать парней песнями Петлюры. Все знали песни Петлюры. Каждый второй подросток напевал в подъезде с друзьями на гитаре печальные песни, от которых, порой, мурашки по коже. Я вспомнил одну из песен про армию, из репертуара Петлюры, и просто начал ее напевать. Парни с удовольствием мне подпевали. Вот так, всю недолгую дорогу, в три часа ночи, мы ехали в грузовике и пели песни.

Дорога заняла у нас около пятнадцати минут. Выходило, что от вокзала до нашей части, куда нас привезли, было всего 10—12 километров.

Сначала мы проехали КПП, что вело в военный городок. Затем, проехав еще немного, мы остановились у ворот части. И уж только потом нас привезли в клуб танкового полка, где нам дали возможность оглядеться и покурить.

Что мне запомнилось, так это тополя вдоль дорог. Побеленные стволы деревьев и тротуары. Все выглядело таким аккуратным. Даже ночью, здесь все казалось таким идеальным, словно по линеечке чертили. Небольшие здания – казармы в четыре этажа. Все это нам еще предстояло разглядеть утром, когда рассветет. А пока мы стояли у входа в клуб, курили и рассматривали окрестности.

Сам клуб был довольно старым, одноэтажным зданием. Ничего особенного. Такие клубы можно увидеть в обычных деревнях. Зал человек на сто, небольшая, деревянная сцена, потрепанные шторы. Деревянные, синие окна, потрескавшиеся рамы. Это был клуб танкового полка.

Когда мы покурили, нас завели в клуб и рассадили на местах для зрителей. Время было около четырех часов утра. Лейтенант сказал, чтобы мы ждали до семи утра, так как за нами придут только после подъема.

Большинство завалились спать прямо на стульях. До семи утра еще целых три часа.

Рядом со мной сидел Альберт, тот самый, что в поезде вел себя отчужденно, и что в машине вел себя не менее странно. Он нервно теребил пальцы, не сводя глаз со стула прямо перед собой. Ну, ей Богу, чудной парень.

– Альберт, с тобой все в порядке? – не выдержал, и спросил я у него.

– Вот смотри. Видишь? – сразу ответил мне Альберт, показывая пальцем на спинку стула, что был перед ним.

– Что я должен там увидеть? – с любопытством начал разглядывать я стул.

– Дагестанцы. Вот, написано «Дагестан 98». А вот еще «Махачкала 2001». – Альберт вычитывал все записи, начерканные ручкой на спинке стула парнями, которые когда-то здесь служили.

Я никак не мог понять, почему Альберт не обращал внимания на другие записи, типа «Тула 88», или «Омск 97. Скоро домой!». Альберт намеренно выделял все надписи, которые, так или иначе, были связаны с дагестанцами. Но почему? Я никак не мог этого понять. Лично я вообще о дагестанцах-то и не слышал до армии.

– Альберт, что ты так переживаешь из-за этих надписей? – попытался я успокоить бедного парня, который не на шутку был напуган.

– Если здесь есть эти надписи, то, значить, тут служат дагестанцы! – повернувшись ко мне, и выпучив испуганные глаза, сказал мне Альберт.

– Ну и что с того? – не понимал я его.

– Как? Неужели ты о них не слышал? – Альберт сделал такое удивленное лицо, будто я не о дагестанцах не слышал, а о снежном человеке.

– Слушай, да объясни ты толком. Ну, есть тут дагестанцы, и что? – я уже начинал злиться от того, что не понимал Альберта.

– Они над русскими издеваются. – затрепетал Альберт, словно о нечистой силе рассказывал. – Мне и друзья про них рассказывали. А в военкомате мне сказали, что в Тоцком их, просто, дофига! Мы все «попали», понимаешь?! – начал истерить Альберт.

– Так, давай-ка ты успокоишься. Что за бред?! Ну, есть тут дагестанцы, ну и что? Русских то тут, явно не меньше. Хорош сопли размазывать. Не нагоняй жути. В конце концов – все мы люди и сделаны из мяса, так что, нет повода переживать.

– Они не люди. – тихо пробормотал Альберт, и вновь ушел в себя, читая надписи на спинке стула.

Такой одержимости я еще не встречал до этого дня. Парень явно был болен. Я вообще не понимал, как его в армию призвали – на лице психическое расстройство, однозначно. Да его просто поглощал страх изнутри! С самого поезда с Альбертом что-то было не так. Это замечали все ребята, кто ехал с нами в одном вагоне. Почему же офицер с сержантом этого не видели? А может у Альберта была какая-то личная драма в жизни, связанная с дагестанцами? Почему же он так их боялся?

Я сидел и молча, следил за Альбертом. Бедный парень. Как он будет служить все два года, я не понимал. Ему, явно не место в армии. Неужели на медосмотре, в кабинете психиатра, не смогли разглядеть в парне того, что сейчас видел я?

Забегая немного вперед, я расскажу историю про одного парня, который уехал домой через месяц, после того как призвался. Нам об этом рассказали старослужащие. Помню, как двое служивых парней, курили за казармой и обсуждали, как один бедолага выпрыгнул с четвертого этажа в артполку. Прыгнул он настолько неудачно, что упал прямо на бетонную отмостку. Итог – домой парень поехал в инвалидном кресле, и без части нижней челюсти. И, как оказалось, за неделю до этого, парень вскрывал себе вены лезвием. Его смогли, вовремя, откачать и вернули в строй. Этим парнем оказался Альберт.

Вот так вот, сейчас я сижу и смотрю на Альберта, а через пару недель он вскроет себе вены, а еще через неделю, выпрыгнет из окна.

Вообще, в этой истории есть лица, непосредственно виновные в том, что произойдет с Альбертом. Про дагестанцев, на которых, все-таки, наткнулся Альберт, можно и не писать – именно они его и довели. Хотя, там и доводить-то не надо было, так как Альберт уже был до смерти напуган. Возможно, его и пальцем-то не успели тронуть, а просто припугнули, но и этого оказалось достаточным, чтобы у Альберта сдали нервы и он решил покончить с собой. Лично я считаю прямым виновником произошедшего замполита подразделения, в котором служил Альберт. Также в подразделениях, раньше, были и офицеры-психологи, которые следили за моральным состоянием бойцов. Эти два человека, просто игнорировали явные страхи Альберта и халатно отнеслись к своим обязанностям. Особенно нужно было внимательно следить за Альбертом после того, как он вскрыл себе вены. А они его обратно в подразделение отправляют, туда, где и скрывалась причина суицида!

Как бы то ни было, но странный парень из поезда, который так не хотел ехать в Тоцкое, раньше всех нас уехал домой. Уехал, заплатив слишком дорогую цену – пожизненная инвалидность.

Ближе к семи за нами пришли. Я отчетливо помню, как на сцену поднялся высокий парень в берцах, и начал зачитывать фамилии ребят, кто будет служить в 506 полку.

Я услышал свою фамилию в этом списке. Всего было названо не больше десяти фамилий. Но из этой десятки я знал всего пару человек. Все с кем я успел познакомиться в поезде и военкомате, уйдут служить в артполк, танковый полк и отдельные батальоны. Конечно же, меня это огорчило, как и других ребят, которые надеялись попасть со мной в одно подразделение. Но, ничего не поделаешь.

Всех, чьи фамилии зачитали, построили на улице, и повели в казарму. По дороге мы остановились напротив двухэтажного кирпичного здания – это был штаб 506 полка.

Из штаба вышел солдат в потертой форме и, в отличие от того, кто нас привел, он был в сапогах.

– Здорово, «духи». – обратился к нам солдат в сапогах. – В общем, так, у кого есть с собой деньги, сигареты, пена для бритья или хорошее мыло, то лучше вам отдать сейчас это нам. В казарме, куда вас сейчас приведет сержант Клим, – парень кивнул в сторону солдата в берцах, – все равно все отберут. Но, если вы сейчас мне все отдадите, то потом сможете забрать.

Мы переглянулись друг с другом, как бы спрашивая себя: «А можно ли ему верить? А вдруг и правда отберут?». Я долго не раздумывал, посчитав, что это развод. Так и оказалось. Однако нашлись среди нас ребята, которые отдали тому штабному солдату блок дорогих сигарет, деньги, и два куска фирменного мыла. Мне же, кроме сигарет, отдавать было нечего. Но и сигареты свои отдавать, кому попало, я не собирался.

– Все сдали? – не унимался штабной боец. – А если найду?

Ого! Вот теперь он уже не просто предлагал отдать на хранение, а готов был сам обыскивать парней. После этих слов, еще один бедолага отдал ему две пачки сигарет. Но и этого ему было мало. Он начал прохаживаться перед нами и смотреть каждому в глаза. Подойдя ко мне, он остановился и спросил:

– А у тебя, что, ничего нет?

– Нет. – спокойно ответил я не отводя глаз.

– А вдруг найду?!

– Ищи.

Солдат еще с секунду разглядывал меня, прикидывая, обманываю я его или нет, и пошел дальше. В бушлате у меня оставалась последняя пачка синей «Явы». Конечно же, я боялся, что ее смогут найти. Но мне, принципиально, не хотелось отдавать последнее этому штабному писаке.

Это сейчас я бы послал его куда подальше, в довесок бы, отобрал у него его же сигареты, снял бы с него сапоги и форму. Он просто штабной писарь, который всю свою службу прятался в штабе за бумажками, пока пацаны стирали ноги в длительных маршах, замерзали на плацу, да на учениях, изнывали от жары, и не досыпали из-за ночных стрельб и бесконечных нарядов. Вот и стоит этот писарь у штаба, и отбирает у молодых все самое ценное, что может быть в армии. Но тогда, мы всего этого не знали. Мы были наивными новобранцами, которые становились легкой добычей для любого старослужащего.

После того, как мои сослуживцы отдали все свои пожитки тому штабному солдату, нас повели в казарму третьего батальона. После штаба мы прошли две одинаковые четырехэтажные казармы, когда дошли до третьей, нас остановили.