Вызволение сути

* * *

Добропорядочные писатели пишут возвышенное.

А я пишу возниженное.

Противоестественное

Самое противоестественное – это понятие "противоестественного".

Всё, что существует – естественно именно потому, что оно существует.

Тогда само существование понятия "противоестественное" делает его тоже естественным. Однако понятие это – пустое, ибо оно существует без всякого содержания.

И как следствие, оно используется лишь пустыми людьми.

Источник счастья

Какое счастье, что я родился и жил в СССР!

Иначе, родившись и живя в США, я никогда не мог бы по достоинству и в полной мере ценить американскую жизнь и постоянно радоваться ей.

* * *

Многие русские писатели ненавидят меня, потому что я создаю порнографию, а они её смотрят.

Сомнительное открытие

Я перечитал несколько своих эссе и понял, что я – сумасшедший.

В самом лучшем смысле этого слова.

Чуть подробнее

Счастливый беженец без гражданства

В 1977 году я прибыл в США в статусе беженца, без гражданства, за отказ от которого Советская власть взяла с меня немалые деньги.

Слово “беженец” вызывает в мыслях образ человека без ничего: без крова над головой, без денег в кармане, больного и безъязыкого, который пытается куда-то приткнуться в приютившей его стране.

Я кое-как вписывался в этот образ: я уехал всего со ста долларами в кармане, с воспалением среднего уха, в полную неизвестность. Но разница всё-таки была существенная – во мне светилась уверенность, что Еврейская община и Еврейские организации мне помогут.

И действительно, я, как и все еврейские эмигранты, получал помощь, материальную и моральную, на протяжении всего процесса эмиграции, так что моё “беженство” было счастливым и комфортабельным.

В те времена решение подать заявление о “выезде из СССР на постоянное место жительства в государство Израиль” сразу ставило тебя в положение изгоя, но в то же время это решение передавало тебя в заботливые руки международных еврейских организаций. Наша семья сразу почувствовала на себе эту заботу и помощь, которым откровенно завидовал Солженицын в Двести лет вместе и ставил евреев в пример русскому народу.

В 1976 году из Израиля нам выслали вызов, где был указан какой-то дядя, с которым мы якобы хотели воссоединиться. Именно в эту игру приходилось играть каждому желающему уехать, так как Советская власть не желала признавать, что существует эмиграция из “такой страны не знаю, где так вольно дышит человек”. Советская власть под нажимом Запада согласилась называть исход евреев гуманной кодовой фразой: “воссоединение семей”.

Вскоре мы получили большую посылку с различными вещами. Они предназначались еврейскими организациями для материальной поддержки отъезжающих, которых сразу увольняли с работы, а заграничные дефицитные и диковинные вещи были в большой цене в Ленинграде, не говоря уже о городах помельче. В посылке меня больше всего поразил один предмет – швейцарский шоколад Toblerone.

До тех пор я знал только о плиточном шоколаде, поэтому, когда я увидел ярко жёлтую палку, с красными буквами да ещё треугольную в сечении, я подумал, что это – волшебная палочка для преодоления всех эмиграционных препятствий. Каково же было моё удивление, когда, вскрыв обёртку, я увидел треугольные шоколадные “гребешки”. Так шоколад Toblerone стал для меня символом Западной оригинальности и сладости.

Когда мы приземлились в Вене, нас (меня, мою сестру и других эмигрантов, летевших в самолёте) поджидали представители еврейской организации Joint. Они посадили нас в специальный автобус и повезли в гостиницу (см. Конфуз переходного процесса в книге Максимализмы

)

В Вене проходило оформление бумаг для переезда в Италию, а затем – в США. Узнав о моей болезни, представитель Joint сразу послал меня к врачу, который сделал осмотр и дал мне антибиотик, что вылечил меня от воспаления уха и от перекинувшегося воспаления на колено, которое болело и не позволяло бегать по Вене, а лишь ковылять. Боль прошла на следующее утро.

Через несколько дней венские евреи посадили нас на поезд, который, колеся через живописные и на диво чистые пейзажи, привёз нас в Рим, где нас опять-таки встречали представители Еврейской организации. Нас поселили в недорогом пансионе рядом с вокзалом Termini, дали деньги на месяц и разъяснили, что мы должны снять место для жилья. Этих денег должно было хватить на аренду квартиры, еду и мелкие экономные расходы.

Обученные сообщениями уехавших до нас знакомых, мы знали, что в самом Риме квартиры дорогие, и что надо искать их в маленьких городках под Римом, где они значительно дешевле. Самым популярным был курортный приморский городок Ostia в получасе езды от Рима на электричке. Там мы и поселились с сестрой и пожилой парой, знакомых ещё с Ленинграда. Сестре было 20 лет, а мне – 29.

Чтобы заиметь побольше денег, я устроился работать рассыльным в римский HIAS, и каждый день ездил на поезде в вечный город. Мне давали какие-то бумаги в конвертах, и я должен был развезти или разнести их по указанным адресам. Помню, одним из адресов оказалось римское отделение Аэрофлота. Я не мог избавиться от страха, что меня там могут схватить и отправить обратно в Советский Союз. Но я пересилил свой страх, вошёл в двери ада и молча передал пакет указанному на конверте человеку – я не хотел произносить ни слова, чтобы не узнали, что я – из России. Но на меня, посыльного, не обратили никакого внимания, и я выскочил из этого советского метастаза со вздохом облегчения в сказочное итальянство.

Однажды, моя сестра шла по приталенной римской улочке, и воры, усердно работающие на маленьких мотоциклах, проезжая мимо неё, сорвали с плеча сумочку и укатили на большой скорости. В сумочке была отъездная виза – наш единственный документ, удостоверяющий личность с проштампованными визами. Но ХИАС и здесь нам помог, быстро выправив нужную замену этого документа.

В Италии я заболел гриппом, с высокой температурой. Из ХИАСа прислали врача к нам на квартиру в Остию. Он приписал мне антибиотик, который как и многие лекарства в Италии, изготавливался в виде анальных свечек. Так еврейская община меня опять вылечила. Пусть через жопу, но без всякого ущерба для качества.

Через три месяца пребывания в Риме все документы были, наконец, оформлены, и ХИАС купил нам билеты на самолёт в Нью-Йорк. В нью-йоркском аэропорту нас поджидали местные хиасовцы, они на сверкающем огромном автобусе повезли нас в гостиницу, а на следующее утро привезли к самолёту, летевшему в Миннеаполис. (Многие мои первые впечатления и первый опыт жизни в Америке описаны в разделе Жизнь N1 и Жизнь N2, что в книге Максимализмы

).

В Миннеаполисе нас ждала оплаченная Еврейской общиной отдельная трёхкомнатная меблированная квартира, ежемесячное пособие, которого вполне хватало на еду и мелкие расходы.

В первый вечер кто-то постучал к нам в дверь – на пороге стояла симпатичная молодая пара американцев лет тридцати. Они представились нашими волонтёрами. Так назывались члены общины, которые вызывались помогать приехавшим евреям из Советского Союза в освоении американского образа жизни. Их звали Кэрол и Джерри Л. Они расспрашивали о жизни в Ленинграде. Мой рассказ часто прерывал кашель, от которого я не мог избавиться после гриппа. Узнав об этом, Кэрол посоветовала пить 7up со льдом.

Меня это поразило, так как в СССР кашель лечили только тёплым, и холодное было резко противопоказано. На следующий день я последовал их совету, и действительно, кашель через пару дней прошёл.

Мы часто встречались с Джерри и Кэрол, и они показали нам многое и научили ещё большему. Так, Джерри однажды взял при мне как брать наличные из Cash Machine по банковской карте, я такое увидел впервые в жизни, и для меня это чудо представилось воплотившейся научно-технической фантастикой.

На следующий день после прилёта в Миннеаполис к нам пришёл представитель Еврейской общины и рассказал о наших планах на будущее. Мы должны будем приезжать к нему в офис в даунтауне на автобусе раз в неделю и отчитываться о нашем житье-бытье, а главное, о том, как идут поиски работы. Он нам будет советовать, как искать работу, и к нему надо было обращаться по всем вопросам и проблемам.

Мы чувствовали себя на вершине счастья – всё для нас сделано, приготовлено, о нас заботятся, как о родных детях. Теперь надо не подкачать и быстро найти работу.

Тем временем эмигранты, жившие в том же доме уже несколько месяцев, решили нас тоже курировать и учить как надо жить в Америке. Один “старожил”, лет сорока, настойчиво поучал, что не надо спешить с поиском работы, а надо как следует отдохнуть пока община платит деньги. А платить она будет до года.

Мне такое иждивенчество не понравилось, о чём я ему прямо и сказал. С тех пор он больше в гости не заходил и меня избегал.

Другой эмигрант взялся учить меня водить машину, чтобы я сдал на американские права, за что я был ему весьма благодарен. Мой папа научил меня водить машину, посадив впервые за руль старого Москвича, когда мне было семь лет, а с 18 лет я вовсю разъезжал на папиных Жигулях по доверенности, которую он сам, без моей просьбы, подарил на моё совершеннолетие.

В Штатах большинство машин имели автоматическую трансмиссию, что облегчало вождение, но также я впервые столкнулся с необходимостью параллельной парковки, которой надо было обучиться. Этот эмигрант взялся меня просвещать неспроста – в процессе обучения да и вне его, он не умолкая оповещал меня, какой он опытный в американской жизни и какой он богатый, несмотря на поржавевшую машину, в которой он ездил. Но особенно он напирал на то, каким богатым он был в СССР.

Я стремился найти работу как можно быстрее, но какую, как её искать, где? Инженер я был никудышный, руками я ничего мастерить не умел, но главное – я здраво осознавал, что стихи мои никому в Америке не нужны. Главным моим преимуществом было то, что я знал английский, и что я работал в отделе научно-технической информации, где я научился технической библиографии, переводил с английского техническую литературу, писал рефераты и аналитические обзоры по зарубежной научно-технической периодике. Поэтому единственная работа, которая мне виделась – это технический перевод.

В Ленинграде время от времени печатали телефонные книги, но то был алфавитный указатель телефонов по фамилиям людей, – некое подобие White Pages, которые издавались ежегодно. В Америке я впервые узнал, что существуют и Yellow Pages не алфавитный, а предметный указатель телефонов организаций разного рода, а они были именно тем источником информации, к которому я приник.

В конце 70-х Америка довольно активно торговала с СССР, и нужность русского языка была очевидна. Я нашёл в “Жёлтых страницах” разделы, связанные с переводами, и засел за телефон, звоня всем подряд и предлагая себя как переводчика. Мой разговорный английский был ещё далёк до приемлемого, но я кое-как разбирался, что мне говорили в ответ, и повторял заранее заученные фразы самопредставительства. Отказы были вежливые и меня нисколько не обескураживали.

Так я позвонил в очередную переводческую фирму, и мужской голос в трубке начал проявлять интерес: он спросил, есть ли у меня право на работу в США, какое у меня образование, и когда я сказал, что инженерное, он взял номер моего телефона и спросил, может ли он дать его менеджеру некой компании, который ищет человека с моей квалификацией. Я радостно согласился.