Вызволение сути

пачкун на заборе;

…изувечив Пушкина, Армалинский изувечил и обессмыслил не только всю русскую литературу, но и всю русскую жизнь;

убийца Пушкина, ныне многоликий и многорукий, продолжает убивать нашу славу;

камердинер из Интернета;

Армалинский своей писаниной затрахал всю литературную Россию;

нечистый на руку литературный пакостник;

липнущие назойливые ракушки и ядовитые грибы, норовящие примоститься у его (Пушкина) пьедестала;

побивший все рекорды бесстыдства эротоман Армалинский;

заморский похабник;

распоясавшийся мошенник, стригущий купоны с глумливых издевательств над нашей национальной святыней;

окололитературные жулики;

американские парни с российской наклонностью к паранойе;

какой-то сексуальный маньяк;

придурок от литературы;

заграничный клеветник и провокатор;

Армалинский – главный филологический бес России;

деструктивный тип;

Миннесотский деловар;

неутомимый блядолог;

мускулистый атакующий прохиндей из Миннесоты;

сексуально озабоченный бывший наш соотечественник и. т. д.

Надеюсь, Lawrence смеялся так же громко как и я, когда читал оскорбления критиков.

А если тогда не смеялся, то уж наверняка смеётся сейчас.

Пожелание Есенину на день рождения

3 октября – день рождения Сергея Есенина, и я желаю ему счастливого долголетия в русской литературе.

Его стихи стали моим первым поэтически ошарашивающим впечатлением. Мне тогда было 11 лет. Многие его строчки вызывали еле сдерживаемые слёзы грусти. Безысходность жизни, быстротечность времени, неизбежность потери юности и всегдашняя близость смерти – эти понятия я впервые ощутил через Есенина.

Я нашёл у него много строк, выбивающих из-под ног табуретку, но эти две меня трогали особо:

Так мало пройдено дорог,

так много сделано ошибок.

Мне, пребывавшему в счастливом детстве, было не понятно, как это возможно считать себя отжившим жизнь, когда тебе ещё не было тридцати. Даже в 11 лет я не считал тридцатилетних стариками, а называл их просто взрослыми.

Потом я добрался до Маяковского, который тоже поразил меня как поэтически, так и молодым самоубийством.

Во мне проснулось резкое чувство протеста против этих антижизненных решений, таких ранних и, как мне верилось, совсем необязательных в их положении.

И я решил не поддаваться Есениной поэтической грусти и теперь, будучи более, чем в два раза старше Есенина, могу радостно и точно перефразировать его:

Так много пройдено дорог,

так мало сделано ошибок.

Возмутили меня и другие две строчки Есенина из того же стихотворения, которые повергали меня в грусть, несмотря на то, что он в них призывал не грустить:

Коль нет цветов среди зимы,

Так и грустить о них не надо.

Повзрослев, я понял, что всякая поэтическая аксиома теряет в жизни свою безапелляционность, и полетел я в Лос Анджелес, где повсюду светятся “цветы среди зимы”.

“Преступление” и указания

Недавно я оказался на вечернем театральном представлении, состоящем в убийстве и его раскрытии. То и другое осуществлялось группой актёров с участием зрителей.

“Преступление и указания” происходили в небольшом зале, где вдоль стен были расставлены десятка два столов, за каждым из которых сидело по десять человек.

Прежде, чем войти в зал каждый должен был выбрать себе имя: перед входом на столе лежали готовые бирки с именами знаменитых киногероев. Ты мог назваться одним из них на время представления.

Но были там и пустые бирки, куда ты мог сам вписать для себя любое имя. Я придумал себе имя “Чужеземец”. Причиной тому было то, что я всегда чувствую себя чужим в игровых ситуациях, где необходимо подчиняться набору правил. Мне то и дело хочется эти правила нарушить.

И вот я сижу с чужими людьми, которые оказались на удивление симпатичными. Все, разумеется любопытствовали, почему я Чужеземец. Я отвечал единообразно – потому что я из России. Услышав это, люди настораживались, нервно улыбаясь, и спрашивали, как давно я живу в Америке. После моего ответа, что я живу в США 40 лет и горжусь своим американским гражданством, все облегчённо вздыхали, стараясь это делать незаметно.

Представление началось с того, что в зал вбежал актёр, якобы с ножевым ранением и упал с нарочито громкими криками посреди зала. Затем из разных дверей вбежали два детектива. У одного был на поясе пистолет, у другого на заду висели наручники. С реквизитом был явный дефицит.

Пока детективы строили первые теории обстоятельств преступления, лежащий раненый ожил и убежал, но, по словам актёров, он всё-таки в коридоре умер. Тут началось расследование по полной программе, в процессе которого актёры подходили к зрителям и задавали им дурацкие вопросы, пытаясь выяснить кто же был убийцей. Все смеялись.

Вдруг один из детективов подскочил ко мне и сказал:

– Встаньте, пожалуйста.

Я решил ему подыграть и встал, величественно сложив руки на груди. Я ждал, что он меня о чём-то спросит. Но он посмотрел мне внимательно в глаза в течение нескольких секунд, и ни слова не сказав, убежал к кому-то другому. Я сел, продолжая трапезу.