– Про цену нужно узнать.
– Уверен, что цена равна съему однокомнатной квартиры, – разочарованно предположил Рецептер.
– А ты что хочешь?
– Нужно чтоб порядок был и…
– И, конечно, бесплатно. Правда, Володя?
– Примерно так.
– Тогда нужно пробираться к губернатору. У него есть дирекция по содержанию общежитий.
– Есть даже такая дирекция? – удивился мой друг.
– Есть, Володя, и входит она в состав Жилищного комитета.
– Как ты думаешь, можно договориться об аренде нескольких комнат?
– Сейчас не отвечу. Подожди, я встречусь с руководителем дирекции или с председателем Жилищного комитета, а потом поделюсь с тобой добытой информацией.
– Было бы хорошо. А ты знаком с господами начальниками? – выразительно спросил Рецептер, заведомо зная ответ.
– Считай, знаком, если их не поменяют, пока я здесь, в Москве, нахожусь.
– Все шутишь.
– Шучу, Володя. Но не шучу о том, что кофе совсем остыл.
– Так закажи еще.
– Нет, времени уже нет.
– Ты уж меня-то не вини за то, что кофе остыл.
– А кого винить? Только тебя. Запомни, за тобой – чашка горячего кофе.
– Ладно, Михаил, беру всю вину на себя. Но отплачу только дома, в Петербурге. Там, мне кажется, кофе и вкусней, и горячей. Правда?
– Конечно, – откликнулась моя дочь.
– Володя, ты когда домой возвращаешься?
– Не знаю, Михаил, все зависит от успеха дел в Министерстве.
– Тогда до встречи в любимом городе.
– До встречи, – он протянул руку для прощания.
– Мне кажется, что ты торопишься прощаться, давай вместе до метро дойдем.
Мы вышли на шумную привокзальную площадь. Погода разгулялась, солнце развеселилось. О давлении не думалось.
– Как хорошо, – выдохнул я и тут же глубоко вдохнул воздух столицы. Он отличался от питерского. За время моих частых командировок я научился различать запахи двух столиц, отличающиеся, как ароматы дорогих духов.
– Хорошо-то хорошо, – продолжил мой возглас Рецептер, – но раньше было лучше. Когда я был помоложе, мне часто приходилось бывать в Москве. Поезд приходил рано, я садился на 37-й трамвай и ехал в Лефортово, в бывшую Немецкую слободу.
– Это сколько ж туда надо трястись? – поморщился я, представив тяготы неблизкого пути.
– Тут совсем рядом, минут пятнадцать, двадцать, но зато свежий воздух, утки на озерах, сирень благоуханная. Вот где была благодать!
– А сейчас кто мешает туда податься?
– Никто. Некогда и почему-то не хочется. Пусть останутся эти давние дни воспоминаниями нетронутыми.
– Ну раз не хочется, Володя, тогда нырнем в метро, конечно, там другой воздух, но зато красиво и быстрее, чем на трамвае.
На перепутье разноцветных веток метрополитена наши пути разошлись, но надежда на скорую встречу осталась.
По приезде из Москвы я провел расследование по просьбе друга. Долго добивался встречи с чиновниками из Жилищного комитета. Но, даже встретившись, помочь другу у меня не получилось. Разговор про театр, про молодых актеров, про уменьшение цены за койко-место вызвали только улыбки.
– Извини, Михаил Константинович, такое невозможно, – отвечали мне почти на всех инстанциях одинаково.
– Почему? – упорствовал я, требуя доказательного объяснения.
– Потому что невозможно, и всё тут.
Каково же было мое удивление, когда Володя однажды вечером позвонил мне и сообщил радостную весть.
– Михаил, поздравь нас, принято решение о выделении нескольких мест для молодых актеров в общежитиях с минимальной оплатой.
– В студенческих, Володя?
– Нет, нет, нормальных, для малосемейных, кажется.
– Как же ты добился этого? Мне не удалось.
– Ну что я один бы смог, помогали все и в Москве, и в Питере, и, наконец, решение принято.
– Молодец, Володя. При всех своих связях я не мог это сделать.
– Михаил, ну о чем ты. Спасибо за то, что поддержал меня, дал направление поиска.
– Ой, Володя, благодарить за то, чего я не сделал, не стоит. Не будем об этом, главное дело ты сделал.
– Да, Миша, сделал, и я рад этому, – весело сказал Рецептер.
Но я сожалел, что мне не удалось угодить другу, что не смог помочь молодым актерам, тяготы жизни которых ощущал с видимой реальностью. Мне хотелось им помочь по-отцовски, как собственным детям.