Илимская Атлантида. Собрание сочинений

Автор

Михаил Константинович Зарубин

Жанр

Классическая проза

Год написания книги

2010

Теги

<< 1 ... 249 250 251 252 253 254 255 256 257 ... 260 >>

На страницу:

Перейти

253 из 260

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

– Кто-то мне задавал этот вопрос, не помню. На мой взгляд, это произведение Блока тесно связано с тем, о чем писал Пушкин. Они вместе, так получилось, вглядывались в романтические рыцарские времена. Кроме того, я уверен, что «Роза и крест» находится в пространстве пушкинского мировоззрения.

Я вздрогнул, когда за пазухой зазвонил телефон. Голос жены был строг и неумолим. Конечно, отпустив мужа на утреннюю прогулку, она потеряла его из виду на целый день. Я представил, как она волновалась.

– Все, Володя, пора. Мне сейчас дома устроят такие «литературные чтения»…

– Подожди минуту.

Рецептер сел за стол и начал что-то быстро писать на отдельном листке бумаги.

– Вот, возьми на память, оно свеженькое, я его только несколько дней назад написал. Ты будешь его первым читателем.

Володя, подал мне лист, на котором красиво, крупно, ровными строчками было написано стихотворение.

Что всемирная слава,
Если Пушкин ее не достиг?
Голова ли не в меру курчава?
Сама ли безглава?
Или мир стоязыкий
В словарный секрет не проник?
Африканские кущи
Прорастали в российскую речь,
Но язык всемогущий
Не смог от беды уберечь.
Сколько жизнь обещала,
А носила топор за спиной.
Мало прожито, мало,
Но ему-то хватило с лихвой.
Горячо. Одиноко.
Не слава прельщает, а рок.
За спиной у Пророка
Один лишь всевидящий Бог.
Вечный и ежечасный.
Не судьба – это тоже судьба.
Пушкин, сокол наш ясный,
Спасибо тебе за тебя.

Под стихотворением – число и имя нашего города.

Прочитав, я недоверчиво спросил:

– Это мне, Володя?

– Да, тебе, на память.

Вдруг он больно, звонко шлепнул себя ладошкой по лбу.

– Извини, – взял листок обратно и сбоку дописал:

«Михаилу Зарубину на память о нашей встрече 14 августа у меня на Кирочной, с любовью и дружбой» и расписался.

– Спасибо, Володя. Это один из самых ценных моих подарков, полученных в жизни.

– Ну уж не скажи! – заметно довольный моей оценкой его творчества, парировал Рецептер.

– Да тут и говорить ничего не надо. Впервые получаю в дар стихи, еще не изданные, написанные от руки великим мастером.

– Давай, давай, говори, артисты и поэты любят, когда их хвалят, – радостно засмеялся мой друг.

– Спасибо, родной, спасибо, Володя.

Домой я возвращался зябкими сумерками, город посуровел. Август, изображавший из себя летний месяц днем, к вечеру показал свою осеннюю сущность. Из-за горизонта огромной тучей на город наползала ночь. Но мне было не холодно и не грустно, а даже радостно. Мой друг Владимир Рецептер подарил мне не только стихотворение, но часть своей души. Со мной, профессиональным строителем, специалистом в своей области, он разговаривал на темы творчества, рассказал о своих открытиях, открылся в своей любви к Пушкину. Своим доверием он ввел меня в трудный мир творчества, показал пространство существования гения. Поверил, что я пойму. И мне кажется, что я многое понял, и просветлел душой, и стал увереннее в жизни, даже в своей профессии. Я шел навстречу ветру, благодарно повторяя последнюю строчку из подаренного стихотворения: «Спасибо тебе за тебя…»

Конечно, я имел в виду Владимира Рецептера, моего друга, учителя, кумира.

Избранные письма

Биография в стихах и прозе

Письмо второе

Дорогой Михаил Константинович!

Признаться, я был в некоторой растерянности, получив от вас письмо. Даже представить себе не мог, что в далеком Санкт-Петербурге вдруг объявится мой деревенский земляк, да при этом человек известный и заслуженный, если не сказать, знаменитый. Вы говорите, что нашли меня по Интернету, а вот я это чудо техники так и не освоил. Пишу вам от руки, а не на компьютере, которого у меня никогда не было. И вовсе не потому, что не мог себе позволить этой роскоши. Гораздо родней и привычней старенькая пишущая машинка. Завидую вашему ясному почерку, а у меня он с годами испортился – все же восьмой десяток заканчиваю.

Разумеется, я помню старательного шестиклассника Нижнеилимской средней школы Мишу Зарубина из моей родной деревни Погодаевой, которого за успехи в учебе отправили в «Артек» – единственного из всего района! А потом я узнал Мишу на фотографии шестого «а» с классным руководителем Валентиной Ивановной Куклиной.

С тех пор прошла целая жизнь. Вы хотите, чтобы я рассказал, какая она у меня? Прежде всего: она прошла в Сибири, целиком и полностью, за исключением краткосрочных вынужденных «отлучек» – служба в армии, учеба, нечастые поездки по стране в качестве журналиста. Ваша просьба говорит о том, что, став жителем большого города, заслуженным строителем Северной столицы, вы не забываете нашу тихую родину. Что она для вас, как и для меня – первая любовь (у меня есть рассказ с таким названием). Что вас, как и меня, тревожит судьба нашей Сибири, сегодняшнее варварское отношение к ее богатейшей природе, которая окружала нас с детства, а сейчас погибает на глазах. И беда эта касается не только Сибири и сибиряков – всей нашей страны, как я понимаю. Случилась она не вдруг, ее истоки во временах «светлого прошлого», от наследия которого мы никак не можем избавиться. Об этой любви и этой беде я и писал всю жизнь: стихи, прозу, картины. В них чаще всего фигурирует наша с вами деревня Погодаева, которая теперь на дне морском. А сибирский потоп, между тем, продолжается: готовятся новые гигантские гидростроительные проекты вопреки протестам экологов, журналистов и просто здравомыслящих людей, вопреки даже вполне разумным и очевидным предложениям строить на сибирских реках небольшие, но эффективные гидроэлектростанции, которые не принесут никакого вреда природе. На недавней моей выставке в Иркутском доме литераторов отметили, прежде всего, работы на эту больную тему. Картина, которую я назвал «Лес пошел», представлена в городской газете так: «На краю обрыва, едва удерживаясь корнями над пропастью, роняет свой золотой убор роскошная береза, а далеко внизу ползут по просеке груженые кругляком лесовозы. Природа умирает молча…» А вот что написали о полотне «Три сестры»: «…снежное безмолвие, сопки, нешуточный ветер треплет и гнет к земле три тоненькие северные сосны. Они же не думают сдаваться – их руки-ветви тянутся к светлеющему небу…»

Все правильно. Именно это я и хотел сказать своими работами. Ведь живопись можно не только смотреть, ее можно и читать. С помощью живописи я беседую со своими зрителями, как и с читателями. Просто это выполнено в жанре, который сегодня не очень моден – некоторые искусствоведы слегка презрительно называют его реализмом. Однако для меня он самый подходящий: я сказал то, что хотел сказать, и меня правильно поняли.

Писателем я мечтал стать с детства. Первое стихотворение написал, когда учился в третьем классе. Уговорил родителей выписать для меня иркутскую газету «За здоровую смену» и вдруг увидел в ней стихи таких же, как я, третьеклассников. Подумал: чем я хуже? И написал свои стихи:

Мы идем с веселой песней
Дружно в ногу, к ряду ряд.
Над Москвой-рекой и Пресней
Трубы медные гремят.
Флаги красные, алея,
Так и реют над толпой,
А с трибуны Мавзолея
Сталин машет нам рукой…

Ответ из редакции пришел неожиданный: «Мальчик, не пиши о том, чего сам не видел». Я долго удивлялся: как это они в Иркутске узнали, что я никогда не был в Москве? А на следующий год к нам в школу прибыла пионервожатая из районного центра и выступила с призывом принять участие в смотре самодеятельности. На этот раз я написал о том, что хорошо знал и много раз видел:

Дети лыжами линуют
Берег невысокий,
И ни капли не тоскуют
О весне далекой…