В понедельник дела не делаются

– Ну чего, Дмитрий, послушал я твои басни и вижу, что ты не искренен, – Миха закурил, хоть и не хотел. – Посидишь «по-мелкому»… суточек пять… Поду-умаешь…

– За что по-мелкому? Я ничего не сделал!

– Как ничего? Распитие спиртного в общественных местах.

Раз! Нецензурная брань там же. Два! Неповиновение законным требованиям сотрудникам милиции. Мало? Пиши, Андрей, рапорт, как оно всё было на самом деле…

Маштаков по внутреннему телефону позвонил дежурному, спросил, есть ли свободный участковый, чтобы протокол на хулигана составить. В принципе он и сам это мог сделать, хотя розыску и не шла в зачёт административная практика. Но всё должно выглядеть естественно. Протокол, составленный оперативником, мог породить у судьи ненужные сомнения.

Остальные в этой компании оказались несовершеннолетними, поместить их в спецприёмник для отработки законной возможности не было. У одной из девчонок объявились родители, мать позвонила в дежурную часть. Возмущалась действиями милиции, грозила жалобой прокурору.

– Да хоть президенту жалуйтесь, – невозмутимо отвечал по телефону дежурный Медведев, красивый русый майор. – По ночам дети должны дома сидеть, а не самогонку пить в детских садиках по верандам. Приезжайте, забирайте вашу дочку. Нет, обратно привозить мы её не обязаны. Как на чём? Такси берите…

– Инспектора ОППН[43 - ОППН – отдел по предупреждению преступлений среди несовершеннолетних.] у тебя нет? – спросил Миха.

– До двенадцати дежурила, отпустил я её.

– По уму освидетельствовать бы малолеток у нарколога. Тогда, это самое, у родителей административная ответственность будет. За невыполнение обязанностей по воспитанию. Вам такие «палки» не нужны, не интересны?

– Нам всякие «палки» интересны, Михаил Николаевич, если время есть. У вас там участковый освободился? Не Муравьёв, а тот, которого я тебе отрядил? Сейчас он и займётся.

Маштаков завёл к себе фиксатого Лёху. Разрешил курить.

– Я вас знаю, вы раньше в прокуратуре работали, – сказал Лёха.

– Было такое.

– По моему брательнику дело вели. По убийству.

– Фамилия такая же? Филатов? В каком году?

– Не, мы сводные с ним. Он – Мешалкин. Год девяносто второй, что ли… По пьянке он соседа зарезал…

Миха помнил смутно. Это было одно из последних дел, расследованных им перед повышением в замы. Ничем оно не запомнилось, банальная бытовуха.

– Вы тогда по-человечески к нему отнеслись. Свиданку дали с матерью. Когда он сидел, она умерла, – Лёха скрипнул фиксами.

– Где он сейчас, брательник? – спросил Маштаков, проявляя видимый интерес.

Разговор не должен был затухнуть.

– Сиди-ит снова. За цветмет.

– Ты сам давно на воле?

– Пятый месяц. Тоже по УДО[44 - УДО – условно-досрочное освобождение.] вышел. Отпустите нас, гражданин начальник… а то я в блудную попадаю. Пригласил парня, а его замели… Он не из последних по нашим меркам. Мы к этим грабежам никаким боком. Я в долгу не останусь.

Миха внимательно посмотрел на него. Фиксатый выдержал взгляд, только глаза сузил.

– Ты где сидел?

– Последний раз в Терентьево, на «шестёрке». У Кафтанова Иван Иваныча за меня можете спросить.

Проработавший почти пятнадцать лет начальником оперчасти в учреждении ОТ-1\6 Кафтанов был личностью легендарной.

Теперь всё стало на свои места.

– Запиши телефон, – Маштаков подвинул листок бумаги, карандаш.

– Говорите, я запомню.

Времени было два часа, когда управились. Бумаги – объяснения, справки – собрал Рязанцев.

– Водила нас развезёт? Не уехал? – забеспокоился Миха.

На Эстакаду ему предстояло добираться всех дальше.

– Что ты? Он на всю ночную смену с нами. Ждё-от! – успокоил участковый Муравьёв.

Хотя никого рядом не было, весь длинный коридор – пустой, ночь глухая на дворе, он потянулся к михиному уху.

– Пойдём, Николаич, по соточке? За удачный рейд? Качественно как порейдовали. Пойдёт теперь волна по микрорайону. Моя милиция меня бережёт!

– Да я это… да мне это… – Маштаков заёрзал.

Хотелось ему выпить, стресс с побегом снять, растворить мысли о грядущих неприятностях, но боялся он. А вдруг понесёт?

– Пошли-пошли, Николаич. Не боись. Там одна бутылка.

Сальцо домашнее, супруга самолично солила, лучок, – участковый подталкивал Миху к лестнице.

– Ладно, только быстро давайте. Завтра – рабочий день.

– У всех, у всех, Николаич, завтра – рабочий день. Даже не завтра, сегодня!

В кабинете у Калёнова было накрыто. На расстеленной скатерти-самобранке – газете «Спорт-экспресс» – лежали толсто поструганные пластинки сала, две луковицы, тоже порезанные, соль в спичечном коробке, чёрный хлеб. Два стакашка стояли и кружка с отбитой ручкой. С видом фокусника Амаяка Акопяна участковый достал из угла бутылку без этикетки с прозрачным содержимым. Как только он отвинтил пробку, по кабинетику расплылся духман сивухи.

– Гонишь, значит, Анатольич, потихоньку?

– Для себя, Рома, исключительно для себя. Попробуйте, мужики, лучше всякой водки. На калгановом корню. Ага. Тройной очистки. Через угольный фильтр пропускал!

Тары не хватило, пили в два захода, соблюдая принцип старшинства. Первыми за стаканы взялись Муравьёв, Миха и Калёнов.

– За удачный рейд, мужики! За взаимодействие!

Самогон был крепкий, даже Маштаков закашлялся.

– Сколько в нём градусов, Юр?