День ликвидатора

Имя сей звезде «Полынь»;

И третья часть вод сделалась полынью,

И многие из людей умерли от вод,

Потому что они стали горьки.

«Откровение Святого Иоанна Богослова» стих10,11, глава 8

26 апреля 1986 года – суббота, около трех часов ночи. Меня разбудил мой земляк Сергей Поспелов, мы с ним прошли одинаковый путь и получили квартиры в одном доме, он сказал: "Были на рыбалке, недалеко от АЭС и нас разогнала милиция, что-то случилось". Балкон моей спальни выходил прямо на станцию, нас разделяло только песчаное плато (километра два), я выглянул со своего восьмого этажа и увидел: серая дымка, свечение, ни запахов, ни звуков, но почему-то стало тревожно. Дверь балкона закрыл, на всякий случай. Мой дом стоит на отшибе, последним по проспекту Строителей, поэтому суеты я не ощутил – было тихо. Сна, конечно, уже не было, так – полудрема. Только дети, наверное, видели свои сладкие сказочные сны. Наутро я должен был идти на работу. А вообще-то это ночное дежурство было мое, но меня попросил поменяться Юра, молодой парень, недавно у нас работал, его я больше не видел, наверное, куда-то уехал. Чтобы было понятно, то наша контора КССК находилась прямо напротив четвертого блока (метров 300), и открытые окна моей лаборатории смотрели прямо на его развал (сейчас это цех дезактивации СП "Комплекс"). Так случилось, что той ночью я был дома. Как говорится: «Бог отвел».

Утром, как обычно, на велосипеде, я поехал на дежурство (была даже велодорожка, мимо автостанции через лес – десять минут до работы) не спеша, но не в то утро. На работу меня не пустила милиция, я потолкался у автовокзала, говорили о каком-то сепараторе, о тревоге на станции, другой информации я не услышал, одни догадки. Позже узнал, что ночью, как раз по этой улице Дружбы народов машины скорой помощи возили пострадавших пожарных в Припятскую больницу. А пока, в восемь часов утра, мыли асфальт с белой пеной. Стало как-то тревожно. На душе скребли кошки. Я вернулся домой, дети и жена проснулись, хотели гулять. Теплый весенний день, и вот тут мы начали делать глупости – пошли в центр города. Не знал я тогда, что мне моя глупость «по самой дорогой цене» обойдется. Позже, получив справку о дозе, я узнал, что каждый член моей семьи за эти два дня до эвакуации получил дозу 5,6 бэра (56 мЗв), что составляло больше годовой предельно допустимой дозы (ПДД) облучения работника АЭС (ПДД – 5 бэр в год). Это официальная информация, а реальные значения я узнал значительно позже – наши дозы нужно было умножить, как минимум, на десять. Это мы теперь такие умные, а тогда – молодые, счастливые и, как все влюбленные, беспечные. У нас было все: семья, дом, работа – счастливое будущее.

Центр города Припять – вот таким он был в то утро 26 апреля 1986 года

В тот день, 26 апреля, на главной площади города было шумно и людно. Открылся новый универмаг, а это в то время – событие. Здесь же рядом Дворец культуры и гостиница "Полесье". Дальше – горком, музыкальная школа и кинотеатр "Прометей". Речная пристань и детское кафе "Припять" над водой. В общем, центр города – и культурный, и торговый. Все с детками гуляют, встречаются, общаются и так часа два, три. Весна – пора надежд и мечтаний, а город уже обречен, но все эти счастливые люди об этом еще не догадываются. Нас никто не обманывал – нам просто никто ничего не сказал.

Я смотрел по сторонам, и меня насторожило большое количество черных автомобилей и военных с красными лампасами у здания горкома. Вот тут я встревожился – и бегом домой. Обсудили со своими земляками, у них тоже двое детей. Надо что-то делать, а что? Наш опыт: школа – гражданская оборона, армия, информации ноль. Уехать? Куда? Зачем? Дом, семья, дети. Идем с Сергеем на железнодорожную станцию Янов, там уже шумно, достоверной информации тоже нет. Сказать, что была паника, так нет, все интересовались расписанием движения, но никто никуда не ехал, просто общались. Потом уже рассказывали, что паника была у речной пристани, где катера на Киев. Мы растерялись. Так ничего и, не решив, вернулись домой.

На следующий день никуда не выходили. У всех были запасы продуктов, приближался, наверное, самый любимый праздник весны – Первое мая. Мы, конечно, к празднику тоже запаслись: мясо, колбаска, гусь, ликер "Рижский бальзам" – из Одессы я привез. Вообще-то праздничное настроение начало катастрофически таять. Мы все чего-то ждали, но поскольку плохого опыта не имели, верилось в хорошее. Еще думалось: почему это происходит с нами? Вот с такими тревожными мыслями мы провели, как оказалось, последнюю ночь в своей долгожданной новой квартире. В своем, ставшем уже близким, городе-мечте Припять.

Брезжил рассвет. Что принесет нам новый день? Не знали мы, что этот день станет разделом нашей жизни (как в войну) на «до» и «после».

Эвакуация

На следующий день к нам никто не пришел, и только в полдень объявили по городскому радио, что на АЭС произошла авария и нас временно эвакуируют, дня на три. Мы покинули квартиры, даже холодильники не выключили. Объявлено было, что автобусы подойдут к каждому дому к 14 часам, но уехали мы только в 16. Организовано все было нормально, но это еще два часа на улице, а младшему моему сыночку было 8 месяцев.

Нас вывезли за 53 км от Припяти – в село Королевка Полесского района (чуть позже его тоже выселили). Сколько было автобусов, я не знаю, мы видели только нескончаемую вереницу ЛАЗов в сопровождении милиции. Расселили всех по хатам, здесь мы впервые получили йодистые препараты. Переночевали у добрых людей, покушали, что Бог послал, с собой у нас только документы да молочко, чтобы грудного ребенка накормить, да одежда, чтобы его переодеть, благо тепло уже было. Больше у нас ничего не было, ведь мы уезжали на три дня, а оказалось – навсегда.

Утром мы поняли, что нужно выбираться из этой беды самим, ощущения были такие, что вот-вот все как-то рассосется, переменится, что это какая-то нелепая ошибка или учения, и к первому мая мы вернемся в свой город, в свой дом. Опять же достоверной информации не было, особенно в селе. Все потихоньку начали куда-то разъезжаться. Слава Богу, работал телефон, а в Овруче (это еще 50 км на запад) живет сестра моей жены, муж у нее военный, они нас забрали машиной. Зарегистрировались у властей, Первомай встретили у родственников в Овруче. Свояченица работала на метеостанции, у них был дозиметрический прибор СРП-68 – это прибор высокой чувствительности – он показывал от половины до полной шкалы в микрорентгенах. Тогда я не сильно в этом разбирался, хоть и учили когда-то.

"Сарафанное радио" донесло, что штабы всех организаций г. Припяти находятся в районном городе Полесском, в 50-ти километрах, и я почти каждый день на попутках туда ездил. Уже тогда установилась такая фронтовая традиция: на дороге никого не оставлять и денег за проезд не брать. В Полесском я нашел свою контору КССК УСЧАЭС, пока только собирали людей и регистрировали их. О работе разговоров не было. Вот здесь уж попили красного сухого вина "Бычья кровь". В сберкассе давали материальную помощь, а вино продавали прямо с машины. Может быть, в то время это было единственное лекарство для души и тела. Давали какие-то вещи, кто-то кого-то искал. Вообще, Полесское в то время было как прифронтовой город или цыганский табор.

После праздника 9 мая я с семьей уехал в Россию, к родителям, поселились у тещи. Снова занялся бытом моей семьи, устроил их жизнь по-походному. Нашли кровати, кое-какое белье, посуду, что-то дали мои родители и брат. Надо отдать должное Тульским властям: выдали подъемные, нас проверили дозиметристы, кое-что купили себе и детям из одежды. Позже нам даже предлагали квартиру в областном городе. Но я уже уехал на работу в Чернобыль.

После первой вахты в Чернобыле я получил пропуск-удостоверение на право въезда в закрытую зону ЧАЭС и статус участника ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Ламинированный прямоугольник с красной каймой и полосой наискосок, с надписью "ВСЮДУ", давал мне право совать мою буйную головушку везде. Я мог покупать билеты на любой вид транспорта без очереди или в специальных кассах. Мои друзья, в моем родном городишке, быстро все просчитали и использовали меня и мое удостоверение, в дни приезда домой, для покупки спиртного. Его в то "горбачевское" время давали только с милицией и в огромных очередях. Русская традиция: "за встречу", "за отъезд", "на дорожку" ("на коня"– укр.).

Мой первый пропуск в «зону отчуждения»

Последствия чернобыльской катастрофы для Белоруссии

Формирование радиоактивного загрязнения природной среды на территории Беларусии началось сразу же после взрыва реактора. Особенности метеорологических условий в период 26 апреля – 10 мая 1986 года, а также состав и динамика аварийного выброса радиоактивных веществ обусловили сложный характер загрязнения территории республики. Четверть белорусской территории подверглась радиационному загрязнению после аварии на Чернобыльской АЭС. В результате аварии более 137 тысяч человек стали вынужденными переселенцами. После аварии Беларусь оказалась даже более зараженной, чем Украина. В 1990 году белорусский парламент объявил зараженные районы зоной экологического бедствия. Райцентр Брагин, от которого до ЧАЭС по прямой – полсотни километров, подлежал отселению трижды. На военных картах сразу после аварии на ЧАЭС город был обозначен, как непригодный для жилья. Сейчас Брагин в зоне "с правом на отселение" – уровень загрязнения городка радионуклидом цезий-137 достигает 15 Ки/км.кв. Кто мог и хотел воспользоваться правом на отселение, давно уехал – почти пять тысяч человек переселились после аварии в чистые места, около пяти тысяч жителей в Брагине осталось. Чернобыльская катастрофа не только привела к тяжелым социально-экономическим, радиологическим, медицинским, культурологическим и социально-психологическим последствиям для Республики Беларусь, но и оставила глубокий информационный след. Чернобыльская катастрофа оказала воздействие на все сферы жизнедеятельности человека – производство, здравоохранение, культуру, науку, образование, экономику и др.

Глава третья

Жгучее лето 1986 года

В начале июня я уже был в Полесском. Работы в Чернобыле проводились по вахтовому методу – пятнадцать дней работаем мы, нас сменяет другая вахта, а мы отдыхаем, и наоборот. И так каждый месяц. На окраине города Полесское, в общежитии училища, жили тогда вахтовики Управления строительством Чернобыльской АЭС (УС ЧАЭС) и моя организация КССК, оттуда каждый день ездили на работу в Чернобыль, расстояние – 60 километров.

Я приехал к самому началу наладки двух передвижных бетонных заводов. Их строила какая-то московская организация. Организовали поездку на нашу базу КССК на промплощадке АЭС, взяли кое-какой инструмент и электроизмерительные приборы. Честно говоря, я не ожидал увидеть такую военную собранность. Мы оказались на чужой территории (строительный участок по ул. Котовского). Нам досталась база с большими мастерскими и склад той организации, где, в основном, была сантехника и стройматериалы. Меня удивило, что там еще были духовые музыкальные инструменты – полный оркестр: трубы, альты, тенора, баритоны, басы и два ленинградских кларнета (я когда-то в училище играл в оркестре). Я взял один кларнет, побаловался немного (трости пересохли) и положил обратно. Вроде бы оно ни чье, но и не мое. Не люблю брать чужое. Позже узнал судьбу этих инструментов, они же были, в основном, медные, а в Чернобыле все рыбаки. По рассказам вся эта красота ушла на изготовление блесен для рыбалки.

Но в то время – работа, прежде всего. Мы быстро приспособились к новым условиям и знали, что делать. Меня сразу же, как опытного наладчика, подключили к москвичам. Бетон к тому времени уже шел на блок. Работала военная строительная организация УС-605 в селе Лелев, они смонтировали несколько бетонных заводов, и бетон шел непрерывным потоком. Но, наверное, этого было мало, поэтому мы монтировали еще два. А пока на нашей территории уже трудился маленький бетонный заводик, который работал еще "при царе Горохе". Мы работали по 12 часов в две смены. Бетон нужен был, как хлеб. В это лето он стал стратегическим материалом, в прямом смысле этого слова. Мы монтировали весы и дозаторы, отлаживали автоматику. Я не знаю, откуда были поставлены эти заводы, но электронные весы были из Тюмени. У нас что-то не ладилось, не хватало комплектующих. И тут на площадке оператора (это такое возвышенное место) появляется наш директор, в ту пору это был Ю.Б. Муравьев, начинает спрашивать, что происходит и чего не хватает, а за его спиной, как референт, записывает все это какой-то мужик. А через день самолетом все комплектующие с запасом были у нас на складе. Оказалось, что мужик был из КГБ. Вот так тихо, но результативно нам помогали. Рекордов никто не ставил, но за 2 недели заводы были запущены в работу, и пошел большой бетон. Я остался обучать операторов и следить за автоматикой. При такой интенсивной круглосуточной работе, честно говоря, она часто отказывала, и мы переходили в ручной режим.

Бригада КССК УС ЧАЭС. Среди других В. Кравец, И.Маруженко,

В. Мельник, М. Буков, В. Копычев, А. Рабков. Чернобыль,

лето 1986 года

Ежедневные поездки в общежитие в Полесском очень утомляли, да и лепесток на лице (такой марлевый респиратор от пыли) раздражал, хотя в автобусе мы в них и спали. Поэтому иногда приходилось нарушать: у нас на участке в Чернобыле была мастерская-вагончик, мы принесли туда две кровати и там иногда оставались. Я не называю точных дат – не помню, может быть это "чернобыльский синдром", но лето 86-го было для меня одной глыбой, большой, цельной, жгучей. Кто бывал на бетонных заводах, тот знает, что это такое. А передвижной бетонный завод – это такой комплекс подъемных механизмов, состоящий из подвижного поворотного скипа, который загребает в бункера песок или щебень, засыпанные в металлические сегменты. Все это подается, через дозаторы и весы, в бетономешалку, куда добавляется цемент и вода, и замешивается бетон. Дальше будет понятно, к чему я сделал это техническое отступление.

Лето, жара, пыль, цемент, песок, щебень и так 100 раз в день, а может, и больше. Я не оговорился, имеется в виду, что столько "миксеров" за день мешают эту кашу и поднимают все это в воздух. "Миксер" – это такая большая, вращающаяся, грохочущая бочка на базе КамАЗа, МАЗа или "Татры". Я не говорю еще о гамма-фоне в то время, об этом в УДК все расписано, он был в 2,5 мР/час. И вот в этой кутерьме на нашей вахте появляется новое лицо. Я не помню точно даже его имени, кажется Эдик, может как-то иначе, ведь он приехал из Армении. Молодой человек, стройный, не героического телосложения. По его словам, в свой отпуск приехал, чтобы нам помочь. Поучаствовать в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Через комитет комсомола добился, и его взяли в нашу бригаду. Такой спокойный парень, даже застенчивый. Старался везде поработать, и лопатой, и отверткой. Все заработанные деньги переводил в Фонд Чернобыля. Я обучил его работе оператора – управлять процессом. Так он проработал у нас две вахты, правда, закончилась его работа не очень весело. У нас был непрерывный цикл, работали в две смены и в обед, то есть подменяли друг друга. Эдик остался один за оператора и тут соскочил с направляющих скип. Это такой большой железный ящик с песком или щебнем (примерно тонну весом) поднимается на тросах по роликам. Он, конечно, один геройски пытается ломом поставить его на место, трос соскакивает и зажимает ему руку. От боли он может только кричать, но его никто не слышит, под ним гудят штук двадцать "миксеров", да и своих механизмов достаточно. Так несколько минут он был прикован к этому барабану, пока, наконец, кто-то из водителей заметил и поднялся к нему на помощь. Эдика я встретил по дороге к столовой, рука была забинтована, а он шутил. Вот такой Эдик. Что его заставило приехать, ведь у него трое детей и, как оказалось, он из династии сапожников, а это у них уважаемая профессия. Он даже показывал татуировку на руке, и такая же эмблема на его ботинках – треугольник, а в нем какие-то буквы, наверное, армянские.

В то лето у нас было несколько таких же героев-комсомольцев, некоторые переводили свои деньги в Фонд Чернобыля, кто-то работал в свой отпуск. Я не владею всей такой статистикой, пишу только о том, чему был свидетелем сам.

Каждый раз, в день приезда на вахту, нас везли в чернобыльскую больницу: у нас брали кровь на анализ, и осматривал терапевт. Один раз в год мы проходили комиссию там же – всех врачей и флюорографию. Вначале все это происходило в старых зданиях районной больницы, несколько бараков, наверное, до военной постройки. Через год, в здании школы по ул. Кирова, открыли МСЧ-126 (сейчас это СМСЧ-16). Кирпичное трехэтажное здание соответствует всем требованиям СЭС. Центральный вход, регистратура, доврачебный кабинет, СИЧ и скорая помощь (позже открыли кабинеты реабилитации). Второй этаж: лаборатории, все специалисты, ЭКГ и рентген. Третий этаж: администрация, УЗИ и стоматологи. Конечно, все это не сразу заработало, вначале только самые необходимые специалисты, теперь есть спортзал, реабилитационное отделение и процедурная.

Встретился я с одним из фельдшеров г. Припять – А.И. Скачеком,

в Припяти их было два: А.И. Скачек и П.А. Рожков. 26 апреля 1986 года они дежурили на скорой помощи города Припять. Ночью сообщили об аварии на ЧАЭС, больше никакой информации не было. Ни о масштабах, ни о радиационной обстановке. Скачек рассказал мне, что все увидели своими глазами, когда поехали на станцию по вызову. Вывозили обожженных пожарных и пораженных радиацией работников станции. Все они были в плохом состоянии, некоторые без сознания. Привезли пожарного Владимира Шашенка, одежда на нем была вся в лохмотьях, сильно обгорел. Он единственный, кто умер в городе Припять в то время. Затем стали вывозить пострадавших в Киев и дальше в Москву. Самого Скачека тоже отправили в Москву на лечение. Запретили работу в 10-километровой зоне. Позже он стал работать на скорой помощи в г. Чернобыль.

Несколько врачей, еще из Припяти, работают, по сей день. Это наши терапевты Г.Я. Лятусова и Н.А. Поспелова. На одном из стендов поликлиники я увидел фамилии уже умерших врачей и медсестер, их более тридцати пяти по состоянию на 2013 год. Даже я многих узнал по фотографиям, особенно хирурга-стоматолога Бакулина. Он был легендой еще в Припяти, лучше всех удалял зубы.

Встретился я с еще одним доктором – стоматологом Натальей Павловной Яценко, как оказалось позже, я долго работал с ее мужем Виктором в ПО "Спецатом". Вот что она мне рассказала: «Судьбы всех эвакуированных из города Припять чем-то похожи. Утром 26 апреля я была на дежурстве в детской поликлинике города Припять. Иду на работу, а санитарочка уж очень тщательно все моет, вот тут-то нам и рассказали об аварии. Нас послали раздавать йодистые препараты по участкам и квартирам. На следующий день эвакуировали в село Коленцы. Как только выехали за город, автобус сломался возле «рыжего леса», потом кое-как доехали до села, с собой сумочка да термос. Виктор только что из больницы. В селе всех уже разобрали по хатам, нас поселили у лесника. На следующий день начали выбираться из этой беды, уехали в Полтавскую область, на родину мужа. Через три часа к нам пришли из КГБ и провели беседу о неразглашении информации об аварии. Мой муж Виктор работал в «ЮТЭМ», в дозиметрической службе. Дочь отправили к родственникам на Донбасс.

Третьего мая Виктор уехал в Киев, в трест – его уже разыскивали. Начал организовывать дозиметрическую службу в своей организации на ЧАЭС. Я поехала в Полесское, там были штабы всех предприятий города Припять. Меня направили в Тетерев, в поликлинику, здесь нас собрали на расформирование. Приехали из главного управления № 3 г. Москвы, которому мы подчинялись. Был приказ передать материальные ценности в Киев, в МСЧ-146 на "Большевике": золото, спирт и наркотики. Провели собрание: кто и куда хочет перевестись по медсанчастям. Поскольку мой муж работал в зоне, меня оставили. Беда, конечно, объединяет людей, но попадались и недобрые, завистливые, циничные люди. Прямо по-хамски говорили, что вот вы будете работать по вахте, у вас будут доплаты. А чему завидовать: о деньгах мы не думали, остались без жилья, семьи разбросаны, кто где, да и голову суем, кто знает куда.

Вот тут и начались мои путешествия, я стала работать по вахте. Летом оказалась на кораблях в селе Страхолесье (Киевское море), в сорока километрах от Чернобыля. В то время там жили работники ЧАЭС, на 14 речных теплоходах. Они стояли прямо на воде у берега. На каждом была штатная команда, кормились тоже на судах. Нам поставили медицинскую амбулаторию на берегу – сборный домик. Мы там работали осень и лютую зиму 1986 года, поселок Зеленый Мыс только заселялся. Я отработала две вахты, холодно, неуютно, кресло застывало. Работа стоматолога скрупулезна, точна и с влагой. Стояло три камина, но все равно работать было тяжело и холодно. Наша помощь была нужна во многих местах. Меня посылали в Глебовку (пионерские лагеря на Киевском море), там тоже жили ликвидаторы, в Чернобыль на ЧРЭБ (Чернобыльская ремонтно-эксплуатационная база).

На ЧАЭС медосмотры проводили выездные бригады врачей, к осени 1986 года открылась поликлиника в поселке Зеленый Мыс, который был построен для вахтового проживания работников ЧАЭС. Открыли стоматологический кабинет. Поликлиника работала с 8 часов утра, днем три часа перерыв – и до 23 часов. Затем я работала на АБК-1 (административно-бытовой корпус № 1) ЧАЭС, в здравпункте на первом этаже. У нас была бригада: я – стоматолог, два терапевта и две медсестры – оказывали медицинскую помощь работникам ЧАЭС.

Осенью 1986 года мужу дали квартиру в Киеве, на Троещине, устраивали свой быт. В Чернобыле, в старой поликлинике, работали бригады командированных врачей из городов: Львов, Харьков, Тернополь, были и россияне. К 1991-92 гг. часть командированных стала разъезжаться, перестали оплачивать проезд. Меня перевели в Чернобыль, еще в старые помещения больницы.

В 1992 году открыли поликлинику в Чернобыле, в здании школы. Здесь у меня большой кабинет, на третьем этаже, два кресла. С жильем устроились, дали неплохое общежитие, недалеко от столовой "Сказка". В поликлинике работали: терапевты Г.Я. Лятусова, Н.С. Саломахина, Н.А. Поспелова, А.П. Илясов; хирург А.М. Бень, Валя-медсестра; стоматологи Н.Г. Флюта, А.Н. Бакулин, Ф.М. Пузырев, Ефремова; окулист В.Н. Флягина; отоляринголог М.Ф. Камкина; заведующий поликлиникой Мамчур. Штат поликлиники был около двухсот человек. Многих из них уже нет. Вечная им память».

Я продолжал работать по вахте в Чернобыле. В средине лета 1986 года моя семья и семьи моих товарищей уже жили в одном из лучших санаториев Евпатории. Он назывался "Советские профсоюзы", нам дали двухкомнатный номер. Теперь я между вахтами находился в режиме перелетов: Чернобыль – Киев, самолет – море – самолет, Киев – Чернобыль. Дома своего еще не было, у многих семьи были разбросаны по всему свету. Мы хотя бы в межвахтовый отдых могли побыть со своими семьями, отдохнуть на берегу моря. Дети еще маленькие, старшему Диме седьмой год, Жене восемь месяцев. Уже тогда врачи рекомендовали ограничить пребывание каждого из нас и членов наших семей на солнце. Не хватало нам еще и солнечной радиации. Моя жена все-таки получила дозу того радиоактивного йода. Наверное, у женщин все-таки иммунная система слабее, потому что щитовидная железа пострадала большей частью у них.

В Чернобыле мы могли звонить по междугородке, зная специальный позывной. Телефон на нашем участке был один, в конторе, стоял на подоконнике. И вот как-то мы заезжаем во вторую смену на работу, а телефон не работает. Велись какие-то земляные работы на нашей территории и кабель оборвали. Сейчас трудно представить цену тем звонкам, их ждали наши жены, дети и родители. Было всякое, иногда приходилось работать и целый месяц. А семьи ждут нас. Я, как "старый связист" (армейский опыт), разделываю кабель, нахожу нужную пару, подключаю телефон, и мы прямо из ямы разговариваем со всем Советским Союзом. Это нужно было видеть и слышать, когда ночью из траншеи при свете фонарика слышалось: "…мама у меня все нормально, кормят хорошо…", "…дорогая, жди, я скоро приеду…", "…сынок, ты не спишь? я тебя тоже люблю…". Все это было! Бог тому свидетель!

Сказать, что все было отработано и шло гладко, трудно. Были случаи, которые выбивали из колеи, и не только нас. Ломались механизмы, приходилось выводить их на ремонт, но однажды ночью на одном из наших заводиков все остановилось, наступила тишина. К нам в вагончик забегает мой земляк Сергей и говорит: "Мишка, я бомбу ковшом вытащил из песка", – он как раз был оператором на скипе. Представьте себе: ночь, куча песка в свете прожекторов, и ты тащишь на себя болванку, которая может разнести в любую минуту все в дребезги. Тут у любого заноет внутри. Что делать? Остановка в подаче бетона, когда под тобой ревут, как стадо голодных быков, "миксера", – ЧП. Идет заливка "саркофага", непрерывная подача бетона на блок бетононасосами.

Мы сообщаем своему начальству, те – выше, и ждем, но службы не едут. Тогда начальник смены Милосердов берет этот снаряд на руки и, приговаривая шепотом, медленно относит его подальше на кучу песка. Мы делаем ограждение из проволоки… и вперед! Правда, вначале работали с опаской, с какого карьера привезли этот подарок, мы не знали, а вдруг нас ждет еще сюрприз. Но все, слава Богу, обошлось, к утру приехали военные и увезли снаряд. Оказалось, что он лежал в песке со времен второй мировой войны.

А лето все жарило и пылило. Питались мы в столовой "Энергетик" (здание профтехучилища, ул. Калинина), наверное, первая рабочая столовая в то время в Чернобыле. Уже в 2010 году, благодаря современным технологиям, с помощью Интернета, я нашел много участников тех событий и тех, кто работал в то время в этой столовой.

Вот что рассказала мне Татьяна Ролдугина: «Здравствуйте Михаил. Приятно встретить человека, имеющего с тобой что-то общее. Я была командирована в августе 1986 года в Чернобыль в составе вахтовой бригады (30 человек) от ОРСа (отдел рабочего снабжения) Северо-Кавказского завода стальных конструкций Гулькевичского района Краснодарского края. По прибытии в Киев нас переодели во все белое и отправили на катере "Ракета" по воде. В штабе в Чернобыле распределили в столовую "Энергетик". Это была самая большая столовая на тот момент, питалось ежедневно более десяти тысяч человек, питание было по талонам, а буфет – за наличные деньги. Буфет располагался на первом этаже у входа, здесь же дежурили дозиметристы. Питание было очень хорошим, когда я была: если вечером оставались продукты, то их выбрасывали. Свинью с поросятами я не видела, а вот вялые кошки без голоса были. Часто отключали свет, и тогда выдавались сухие пайки. Вода была привозная, а пили минеральную. Нас никуда из Чернобыля не вывозили, мы там и жили: работники кухни в учебном корпусе, а я и еще 3 человека – в столовой. Работали по 18 часов в сутки, без выходных. И поскольку радиационный фон был высокий, вместо 17 командировочных дней мы пробыли всего 12 дней (медики нас комиссовали). Еще помню, при нас приезжал с концертом Николай Гнатюк. Он был именно в Чернобыле, а не в Славутиче. Что меня, действительно, тронуло там, так это общая сплоченность и солидарность людей всех национальностей. Общая беда настолько объединила, что все друг другу хотели и пытались помочь».

Следует отметить, что действительно кормили очень хорошо, тогда было запрещено обрабатывать мясо, поэтому давали ломтями, иногда отбивная больше, чем тарелка. Давали шоколад, апельсины и даже пепси-колу. Каждый день видели такую картину: у входа в столовую вальяжно возлежала свинья с поросятами, видимо, ее там подкармливали. К нам на территорию заходили попастись кони, брали хлеб с рук и терлись благодарно, позже они одичали и не шли к людям, кусались; видели кроликов и другую домашнюю живность. Как-то прилетел карликовый петушок, красавец, такой же бездомный, как и мы, забрали в общежитие, там он и жил.