День ликвидатора

Город-сиротка

Где-то в июле 1986 года я после работы в ночь, немного осмотревшись, днем решил пробраться в Припять, в свою квартиру. Я не был там уже почти три месяца, тяжело чувствовать себя бездомным и неприкаянным. Утром на попутной поливочной машине поехал в город. От Чернобыля до Припяти – 18 км. Кроме того, что дороги постоянно поливались водой, обочины были обработаны бардой и латексом, чтобы закрепить песок и пыль, для предотвращения пылепереноса. Его распыляли специальные машины и военные вертолеты. Этот раствор, после застывания, образовывал пленку, похожую на целлофан, если на нее наступить ногой, она хрустела, как сахарная. Дорога проходила через выселенные села Лелев, Копачи, мимо "рыжего леса" – на "факел". В районе Копачей был устроен пункт перегрузки, где из миксеров бетон перегружали в самосвалы, с которыми уже на блоке работали бетононасосы. Таким образом, разделялись машины на условно "грязные" и "чистые". Машины, которые ходили по маршруту Копачи – ЧАЭС, были обречены, они были самые грязные и дальнейшая их судьба – могильник. У водителей было два понятия "факел"– это поездка на 4 блок, и еще в районе "рыжего леса" была стелла – "Комсомольская ударная стройка – ЧАЭС", в форме факела, она и сейчас стоит, только надпись "ЧАЭС" убрали, да ордена комсомольские отпали.

Стелла "Факел". Дорога на Припять

Это было самое грязное место по дороге на блок. Что скрывать, некоторые просто боялись и на "факел" не ехали. Тому есть свидетели – кучи бетона в окрестных лесах, что поделаешь – чувство самосохранения подавляло иногда чувство долга. Да и машины не все были готовы к радиационно-опасным работам, водители сами обшивали кабины свинцом. А "рыжий лес" действительно был смертельно рыжим. Он теперь сам "излучал" во все стороны, был как открытый радиоактивный источник. Во время взрыва, наверное, ветер бросил много аэрозоли, или радиоактивной пыли, именно в ту сторону. Расстояние – два километра до аварийного блока, а леса вокруг сосновые. Это дерево как индикатор – почему-то желтеет и погибает от радиации. Даже странно было видеть такой контраст, когда в этом лесу попадались березки или осины – они стояли зелеными, на желтом фоне. Осенью листочки так и опадали зелеными, будто замороженные. Впоследствии весь этот лесок закопали бульдозерами и сровняли. Долго там почти ничего не росло. Вообще-то вокруг станции погибли все сосновые леса, даже та знаменитая историческая сосна – "трезуб". Еще до аварии мы ходили на нее смотреть – огромная сосна, из одного ствола растут три. На них металлические скобы, на которых, говорят, вешали то красных, то белых. В общем, натерпелась она, бедная, а погибла от «мирного атома", у подножия ее была надпись:

«И ты, идущий по весне,

Остановись!

И поклонись ей низко…

Кому?

Да этой вот сосне,

Сосне, что стала

Обелиском…»

Через два-три года ближе к станции были высажены сосны с питательным раствором, они выжили, и теперь там хороший лесок. Вот такое невеселое отступление, чтобы стало понятно, какими местами я проезжал. Дороги все время поливались, обочины обрабатывались бардой. Но все равно, лето, жара – лепесток на лице и радиация повсюду: в воздухе, на асфальте, на обочинах, на траве и деревьях.

«Припять, прости живых»

Работники СП «Комплекс» – 1996 год: Бадера Л., Корчагина Л., Вязовская Т.

Чуть дальше развилка: направо пойдешь – в промзону попадешь (дорога мимо УС ЧАЭС и прямо к 4-му блоку), налево пойдешь – тоже мало хорошего, ведь город Припять, уже не живой, покинутый и небезопасный. У того поворота стоит бетонный указатель города. Наверное, жители, чувствуя свою вину, просили прощения у города, как у живого, и сделали надпись: "Прости живых". И дата: «26.04.1986". Через некоторое время таблички сняли, может, взыграла гордыня человеческая, а напрасно. Все же виноваты люди.

Въезд в город – проспект Ленина, КП еще не было. Я пошел к своему дому, он располагался в противоположном конце от въезда. Это последний дом, который заселили в городе до аварии. Мой дом находился по проспекту Строителей, 40, а к первому мая готовили рядом к сдаче еще один. Он так и не дождался своих жителей. Тяжело было видеть некогда уютный, светлый, обжитой город. А теперь, как сиротка, бездомный, вроде бы и люди есть, но никто здесь не живет. На улицах встречались такие же, как я, люди в белых костюмах и с лепестками на лице. В основном, бывшие жители, работники станции и ликвидаторы. Зачем я туда поехал? Наверное, заскучал, так долго ждал своего дома, семейного уюта, а тут – бах! И ничего нет. Ведь мы уезжали на три дня. Сын у меня здесь родился, надо было забрать фотоальбомы, дипломы и другие документы. Я прошел по проспекту Ленина, пересек площадь перед домом культуры, на клумбах расцвели розы, а кого радовать? Прошел мимо "Колеса обозрения", увидел детский автодром – несостоявшуюся детскую радость. Дальше еще одна радость для всех жителей – строился большой спортивный комплекс: стадион, беговые дорожки, теннисные корты, большие трибуны. Все это под окнами моей малосемейки по улице Набережной. Дальше – школа, в которой должен был учиться мой старший сын, и вот я у своей девятиэтажки. Двери в подъезд закрыты, я не знал, что все дома поставлены на сигнализацию. Нам об этом никто не говорил, но коль приехал – рискую, к тому, же у меня есть пропуск в «зону» и паспорт, с Припятской еще пропиской. Вынимаю одну дощечку из двери, смотрю – да, все опутано тонким проводом, я его отвожу в сторону, не обрывая, вынимаю еще несколько дощечек, и по-собачьи проползаю в подъезд. Поднимаюсь на восьмой этаж, у меня ключи от моей квартиры, вхожу: все в порядке, все на своих местах, мы же собирались скоро сюда вернуться, как все тогда – к празднику. Детская колясочка, которую я толкнул, уезжая, остановилась в конце прихожей, игрушки разбежались по комнатам. Мои дети их уже никогда не увидят. Спальню "Росинка" недавно купили, кухню "Золушка", велосипед стоит без дела – и тишина. У нас недавно было все: квартира, дети маленькие, сами молодые, наверное, это и называется – СЧАСТЬЕ, но провидение распорядилось нашей судьбой иначе. Остаться здесь уже не хотелось: холодно, неуютно и пусто, не слышно человеческой речи – страшная тишина со звоном в ушах. В носу защипало, может от пыли, или…"мужчины не плачут – мужчины огорчаются". Нас не было почти три месяца, даже холодильник был на месте. Это было мое последнее приобретение в той еще жизни. Электроэнергия по городу была отключена, поэтому холодильники впоследствии выбросили. Моя жена Татьяна большая аккуратистка, поэтому все вещи у нее были упакованы в целлофан и лежали в шкафу.

Я забрал фото, документы и еще какие-то мелочи, а из холодильника взял только бутылку водки и "Рижский бальзам", знал, что пригодится. Балконы уже почистили – дезактивация, не было даже половых досок, жалко спиннинги и рыболовные снасти. У нас с соседями были смежные балконы с проходом, мы не были еще даже знакомы. Я увидел, что их дверь открыта – "черная дыра", но даже не подумал зайти – не мое, беда у нас общая, только прислушался и ушел. Муторно как-то стало на душе, обидно. Недолго я пробыл в своей теперь уже бывшей квартире, да и пожили мы в ней недолго – почти восемь месяцев.

Спустился на улицу, восстановил сигнализацию и тут у соседнего дома (его называли клюшкой из-за формы с изгибом), я увидел автобус ЛАЗ, оказывается, он приехал с молодыми ребятами, в дом культуры за музыкальными инструментами и электронной аппаратурой, а они заехали в свои квартиры. Я договорился с водителем (пригодились водка и бальзам), что меня подвезут до Чернобыля. Вот тут меня чуть и не забрали: вдруг, откуда ни возьмись, появился патруль и, несмотря на прописку, отобрал у меня паспорт. Пришлось идти в милицию, здесь мне повезло больше, на смену заступал лейтенант, припятчанин, он узнал, что меня задержали у "моего дома" и приказал отпустить.

Таким стал мой город "после", одинокий и брошенный

проспект Строителей

Панорама с видом на ЧАЭС

Строительство «Новой арки»

Мой дом – последний у воды. Проспект Строителей, дом 40

Вернулся я в Чернобыль к ночной смене, "и снова в бой – покой нам только снился". А вот спать нам приходилось мало. В середине лета мы переехали в Глебовку, это за Дымером. Нам дали коттедж в пионерском лагере, на Киевском море, но красотами любоваться, не было времени. До работы нам стало еще дальше – 92 км. Подъем в пять, с рассветом, завтрак – и в путь. Возили нас "КАВЗиком", был раньше такой маленький автобус, у каждого была своя подушка, досыпали в пути, места всем хватало. Возвращались затемно, умудрялись еще и на свидания ходить, обслуга лагеря – женщины ("как молоды мы были…"). Чего греха таить: мужики есть мужики, а выпить хочется. В Чернобыле магазинов еще не было, а времена были безалкогольные – горбачевские. Так что и мой французский одеколон утолил чью-то жажду. В селах даже самогон купить было сложно. Особенно страдали "партизаны", работа тяжелая и пыльная, а люди все взрослые. Помню однажды летом 1986 года, может быть, был праздник, а может, фон повысился, мы пришли на обед в столовую "Энергетик", а на столах стоят стаканы с красным вином "Кагор". Еще в Чернобыле была аптека – там спиртовые настойки продавали. В магазине "Галантерея", что на Советской улице – одеколон. Так вот, улицу Некрасова, что напротив этого магазина, старожилы прозвали «одеколонный переулок» (там валялись сотни пустых пузырьков). Уже позже наш предприимчивый народ решил и эту проблему. На автостанции дежурил автобус, где всегда можно было купить водку по двойной цене. Называли этот бизнес "Кафе Житомир". Был еще один курьез. Недалеко от наших бетонных заводов в Чернобыле была городская база райпотребсоюза. И вот как-то я стою на высотке (пультовая бетонного завода, уровень второго этажа) и наблюдаю такую картину: несколько милиционеров выкатывают из подвалов бочки, выбивают у них донышки и что-то выливают. Ну что они выливали, стало скоро понятно, разнесся такое "амбре": сначала запах апельсина, затем – дюшеса и черной смородины.

Все это были спиртовые эссенции для приготовления лимонада. От местных я узнал, что лимонад, приготовленный в Чернобыле, очень славился по всему району и дальше, а делал его (фамилия все скажет) Цойраф А., это была популярная личность в Чернобыле – Александр Цойраф. Человек с большими организаторскими способностями, его часто направляли на объекты, где требовались его опыт по работе с людьми. Но в большей степени он прославился своими напитками: лимонадами и крем-содой, которые занимали призовые места далеко за пределами района и даже области. Еще он славился, как коварный обольститель женщин. Была у него слабость – он всем своим женщинам дарил "дефициты", в частности, фирменную обувь. Да простят меня его родственники за такую вольность, но все воспоминания о нем я слышал от его земляков только с уважением.

Позже, в общежитии, я видел, что ребята привозят какие-то бутылки, видно, запаслись "горючим". Вокруг нашей базы было размещено еще несколько строительных организаций, в один из вагончиков притащили дубовую бочку вот этих ароматов, наверное, из нее и черпали. Попробовал и я. В чистом виде – гадость редкая. Шутили с теми, кто перебрал "апельсиновой" – утром на тумбочку клали апельсин. От такой концентрации ароматов организм очищался, но голова болела все равно. Торговых точек в Чернобыле было мало: в жилом доме № 74 на Советской улице был галантерейный магазин, так – же работала аптека, кассы железнодорожные и авиа. На первом этаже ресторана (ныне столовая «Припять») – гастроном, продавали воду, соки и всякую мелочь. Соки в пакетах были редкостью, при случае я покупал коробками и привозил своим детям. На втором этаже была офицерская столовая. Солдат кормили в помещении бывшей столовой по Советской улице. Долгие годы на брошенном здании сохранялась надпись "Солдатская стлоловая". Привозили много книг, тогда большой дефицит.

Только где-то после 1991 года в старом доме по Советской улице открылся первый магазин, где можно было купить Черниговское пиво (первые кооперативы), затем еще один – напротив. Мужчин было тысячи, а после работы их мучила жажда.

Вот так мы и жили, весело и дружно. У нас были хорошие спецы: слесаря, электрики, сварщики. Помню некоторых только по именам: Борис, Вова-попугайчик, Витя, Сергей Поспелов, Саша Ляпин, Коля Костюк, Саня Рабков. На нашем объекте находилась заброшенная котельная, так вот наши слесаря быстро соорудили душевые, некоторое подобие санпропускника. Котел работал на солярке. По-моему, это была первая горячая вода в Чернобыле в то лето.

Рядом с нашей базой находился опустевший хлебозавод. Оставшийся там склад белой спецодежды сослужил нам хорошую службу. Мы имели возможность каждый день после душа менять белье. В то время это было очень необходимо: лето – жара, цемент – пыль, радиация.

Почти сразу после аварии в помощь химическим войскам были призваны запасники, так называемые "партизаны". В основном, это мужики лет до сорока и старше. Но к нам, как ни странно, попали двое парней, которые отслужили в Афганистане. Базировалась их часть около села Ораное, мы тоже туда съездили, старшина у них был хозяйственный, угощал нас арбузами. Парни были хорошие, показывали всякие трюки из карате, один был награжден орденом, другой – медалью. Мы, конечно, взяли над ними шефство, на «грязные» работы не отпускали, они иногда ночевали у нас в вагончике. Зачем же расходовать генофонд нации? Интересно, как сложилась их судьба, оправдали ли они наши надежды? Хотелось бы надеяться, что у них родилось много здоровых детишек.

«КОРМУШКА»

Я в Чернобыле у «кормушки»,

Задержался кормить голубей,

Тех, что стали судьбы игрушкой,

В той игре: «Кто сильней».

Я в Чернобыле возле школы

Увидал малышей-котят,

Взгляды котиков, как уколы:

Просят, ноют, а брать не хотят.

Я в Чернобыле у дороги,

Пса погладить хотел рукой:

Отвернулся, ушел убогий,

И не стал говорить со мной.

Я в Чернобыле местных видел,

И глазами спросили они:

Ну за что и кто нас обидел,

Кто принес эти страшные дни?

Я в чернобыле, как и прежде,

Только песен не смею петь,

Эти взгляды мне душу режут,