Либертанго

Игорю Гризину – самому наглому – он засветил в лоб. Остальные, отбежав на безопасное расстояние, еще подразнились, но, оставшись без заводилы, скоро унялись.

Бросив портфель, Максим подошел к Сане, рисующему во всю доску огромного чёрта.

– Чего это они евреем дразнят?

– Да там… Ираида журнал принесла, сама ухряпала…

Они протолкались через сгрудившихся вокруг учительского стола одноклассников, Саня вырвал из чьих-то рук журнал 3-го «б» и раскрыл в конце.

Список учеников. Напротив каждой фамилии – какие-то данные, отдельным столбцом – национальность. «Русский, русский, русский…» – взгляд бежал по столбцу, пока не споткнулся о слово «еврей». Переведя взгляд, Максим обнаружил свою фамилию – Островский. Это было удивительно. Наверное, ошибка. Он пробежал глазами весь список – взгляд спотыкался еще дважды: «украинец» (напротив фамилии Пилипчук) и «гречанка» (напротив фамилии Теодориди).

– Дежурный, стереть с доски! – раздался истеричный учительский крик.

Все бросились рассаживаться, пока дежурная девочка лихорадочно уничтожала тряпкой так и не дорисованного чёрта.

На уроке Островский «отсутствовал». До сих пор ему казалось, что слово «еврей» – ничего не значащее ругательство, вроде «дурак», только бессмысленнее и грубее. Он помнил, как пытался исполнить бабушке привезенную из пионерлагеря песенку со словами: «Чемодан не удержался, с полки полетел и какому-то еврею в лысину задел». Бабушка потребовала, чтобы Максим немедленно прекратил. А однажды, совсем еще маленьким, он пришел к маме на кухню, надев через плечо, наподобие солдатской скатки, надувной спасательный круг, и почему-то сказал: «Смотри, я еврей!». Мама одарила его таким взглядом, что стало ясно – он делает и говорит не то. А недавно на автобусной остановке он слышал возмущенное: «Где же этот еврейский автобус?!» Но чтобы лично его обзывали евреем – такого не бывало.

Придя домой, он подступился к маме с расспросами. Та была несколько обескуражена, но быстро нашлась:

– Евреи – обычные люди. Есть русские, американцы, французы… А есть евреи. Все одинаковы, только называются по-разному. Ты – еврей. Но никакой разницы нет.

– А украинцы и греки?

– Украинцы и греки тоже. При чём здесь они?

Максим объяснил. Мама повторила:

– Все одинаковы – украинцы, греки и евреи. Колю с Викой никто ведь не дразнит?

– Никто.

– Вот видишь.

Но его-то дразнили!

Вечером пришел папа. Мама, очевидно, передала ему разговор, и тот решил добавить от себя:

– Мы не говорили, чтобы не усложнять тебе жизнь. А будут дразнить – просто не обращай внимания. – И уже выходя из комнаты, добавил: – Учительница тоже хороша – журналы где попало раскидывает!

Кое в чём родители тогда слукавили. Терять теперь было нечего, язык у отца развязался, и со временем он поведал сыну, что, хотя все, конечно же, и равны, но у евреев могут возникать трудности при поступлении в институт, приеме на работу, поездках за границу и прочее.

Еще (как вскоре узнал Максим) некоторые евреи уезжают за границу насовсем, бросая тень на оставшихся и усложняя их и без того непростую жизнь. Те, кто уезжают – люди недостойные, фактически предатели. Но, одновременно, заслуживающие уважение за свою смелость.

Впрочем, к последнему классу школы Островский вполне уже разобрался с вопросом. Еврейское происхождение представлялось теперь этаким несводимым, хотя и не слишком явным пятном, с которым, в общем-то, можно жить. Фамилия его не была типичной, звучала благородно и не обещала сюрпризов. Вдобавок поговорка, гласящая, что «бьют не по паспорту, а по роже», оказывалась по большей части верна. Будучи высоким сероглазым шатеном с правильными чертами, Макс не попадал под стереотипные представления о евреях. Разве что прячущийся в глубине взгляда отголосок вековой скорби мог намекнуть въедливому физиономисту на его происхождение.

Итак, были люди, которые уезжали. Но на себя Макс такого не примерял, это виделось уделом других, совершенно непохожих на него людей. Те люди представлялись сотворенными из иной плоти и крови, чуть ли не инопланетянами – люди, принявшие решение. И вот, произнеся это слово – «уеду», – он разом оказался в категории «инопланетян». Решение было принято и озвучено.

– И кому ты там будешь нужен, – без выражения сказал Леха. Среди его знакомых едва ли были уехавшие, но он откуда-то знал, что подобная реакция общепринята и уместна.

– Люди с образованием там нужны, – с деланной уверенностью произнес Макс. – Там вообще всё иначе.

Впрочем, окажись он даже ненужным – перспектива не пугала. Важным виделось то, что там будет по-другому, появится новое. А вероятная ненужность представлялась даже желанной, овеянной романтикой.

Вот он идет под дождем, в темноте, подняв воротник пальто – никому не нужный. Вообще никому. Он идет и курит, пряча сигарету в кулак. Никто не знает, кто он такой. Никто на свете не знает, где он. Никто его не ждет и не ищет… И это прекрасно – ведь это должно означать, что и ему не нужен никто.

Час 2. У какого берега

Плыву, как умею: не спеша, по-лягушачьи, разводя перед собой воду. Ритмично подскакиваю на невысоких волнах. При каждом движении вокруг рук появляется состоящее из мелких пятен свечение: возбужденный планктон. По мере удаления от берега планктон становится крупнее, пятна – ярче. Волшебная красота.

Такие вот проводы… Интересно, кто же будет встречать?

Берег позади, впереди океан, луна светит в левый глаз – по ней можно ориентироваться. Нужно уплыть подальше от берега… Нет, «нужно» – это в прошлом. Ничего не нужно.

Отдыхаю, становясь в воде вертикально и медленно шевеля ногами и руками.

Снова плыву.

Вновь останавливаюсь и отдыхаю.

В спине появляются признаки усталости. Становится прохладно.

Еще рано.

__________

За несколько дней до нового, 1990-го года к Максу зашел Саня. В его левом ухе болтался металлический крест.

По жизни у Сани вообще был порядок. После школы он поступил в институт железнодорожного транспорта («конкурс» – менее одного человека на место). Через неделю после начала учебы, здраво рассудив, что ж/д транспорт без него только выиграет, Саня покинул стены института.

Правдами и неправдами получив диагноз «шизофрения», он обрел иммунитет от армейской службы и принялся осваивать взрослую жизнь. Попьянствовав с месяц, Саня устроился в ДК Невский подсобным рабочим и уже более года там не без успеха бездельничал. Песня Виктора Цоя «Бездельник У» по-прежнему была его гимном и путеводной звездой.

– Зацени! Круто? – Саня пальцем качнул в ухе крест. – Сам сделал. Бабам нравится! Идем завтра на «Мастера и Маргариту»? К нам театр из Таллина приезжает, на халяву проникнем.

– Театр? Да мне заниматься надо – сессия…

– А забей, – предложил Саня. – Там, говорят, Маргарита голая на свинье летает.

– Если на свинье, то не Маргарита, а Наташа, – сказал Макс, недавно читавший книгу. – И правда, что ли, забить?

Голая женщина по-прежнему была ребятам в диковинку. Саня, правда, рассказывал друзьям байки с активным участием «дворовых блядей», но доверия эти истории не заслуживали (к Саниным россказням относились как к литературе – весьма, впрочем, захватывающей и складной).

Макс же так и не сблизился до сих пор ни с одной девушкой. Хуже того: он в принципе не видел такой возможности. Было, например, совершенно неясно, о чём с ней говорить (уже само то, что с девушкой нужно говорить, вгоняло в ступор).

Тут и там он наблюдал парочки, самозабвенно о чём-то воркующие. Однажды он даже нарочно встал в автобусе позади такой пары, чтобы подслушать, о чём те говорят, но из обрывков беседы ничего не понял. Понял только, что сам так едва ли сможет.

Вдобавок Максу казалось, что ему совершенно нечем девушку заинтересовать. Не было ничего, принципиально отличающего его от других. Подобно большинству сверстников он окончил школу и продолжает учиться, теперь уже в институте. Он ходит в качалку при местном ДК и обладает в меру развитой мускулатурой (у того же Сани мышцы куда мощнее). Слушает музыку: Гребенщиков, Цой и «Битлы» (все слушают). Играет на гитаре (многие играют). Живет с родителями. У него две руки и две ноги… Разумеется, он обладает уникальным внутренним миром, у него рождаются гениальные мысли. Он тонко чувствует и глубоко понимает… Вот только как это выразить? И кому это нафиг интересно?

По условному стуку служебный вход отперли изнутри, и друзья спустились в подвал, откуда, пройдя бетонным коридором, поднялись к зрительному залу. Чтобы ничего не упустить, они заняли лучшие места впереди.