В поисках своего я

«Грубые сходства таят ловушку. Антонен Арто иногда восстаёт на Кэррола. При чтении первого четверостишия «Бармаглота», как его переводит Арто, складывается впечатление, что первые две строчки соответствуют критериям самого Кэррола, но далее происходит соскальзывание и даже некий коренной творческий коллапс, переносящий нас в иной мир и совершенно другой язык. С ужасом мы сразу понимаем, что это язык шизофрении. Слова перегружены гортанными звуками. Тут мы в полной мере ощущаем дистанцию между языком Кэррола, излучаемым на поверхности, и языком Арто, высеченным в глубине тел. Мы ощущаем, в какой мере различна соответствующая им проблематика. «Когда продираешься сквозь дерьмо бытия и его язык, стихи неизбежно тоже воняют». У Кэррола целые куски отдают фекалиями, но это фекальность английского сноба, накручивающего в себе непристойности, как кудри на бигудях. Кэррол, по мнению Арто, не чувствует реальных проблем языка в глубине – шизофренических проблем страдания, смерти и жизни. Кэрроловские игры кажутся ему пустыми, пища – слишком мирской, а фекальность – лицемерной и благовоспитанной. Что касается фекальности, то, по словам Арто, в работах Кэррола она присутствует повсеместно. Когда Арто развивает свою серию антиномий – «быть и подчиняться, жить и существовать, действовать и думать, материя и душа, тело и разум», – то у него самого возникает ощущение необычного сходства с Кэрролом. Он объясняет это впечатление, говоря, что Кэррол протянул руку через время, чтобы обворовать, заняться плагиатом у него, Антонена Арто.Почему такое необычное сходство соседствует с радикальной и явной неприязнью? Первое, что очевидно для шизофреника, – это то, что поверхность раскололась. Изначальный аспект шизофренического тела состоит в том, что оно является неким телом-решетом. Фрейд подчёркивал эту способность шизофреника воспринимать поверхность и кожу так, как если бы они были исколоты бесчисленными маленькими дырочками. Тело в целом уже не что иное, как глубина. Всё есть тело и телесное. Всё – смесь тел и внутри тел, сплетение и взаимопроникновение. Тело – некий футляр, упакованная пища и экскременты. Так как нет поверхности, то у внутреннего и внешнего больше нет чётких границ. Тело-решето, раздробленное тело и разложившееся тело – три основных измерения шизофренического тела. При этом крушении поверхности, слово полностью теряет свой смысл. Возможно, оно сохраняет определённую силу обозначения, но эта последняя воспринимается как пустота; определённую силу манифестации, но она воспринимается как безразличие; определённое значение, но оно воспринимается как «ложь». Как бы то ни было, но слово теряет свой смысл – то есть свою способность собирать и выражать бестелесный эффект, отличный от действий и страданий тела, а также идеальное событие, отличное от его реализации в настоящем. Каждое событие реализуется пусть даже в форме галлюцинации. Каждое слово физично и воздействует на тело, проявляется в заглавных буквах, напечатанных как в коллаже, который его обездвиживает и освобождает от смысла. Но в тот момент, когда обездвиженное слово лишается своего смысла, оно раскалывается на куски, разлагается на слоги, буквы и, более того, на согласные, непосредственно воздействующие на тело, проникая в последнее и травмируя его. Фрагменты слова внедряются в тело, где формируют смесь и новое положение вещей так, как если бы они были самой громогласной, ядовитой пищей или упакованными экскрементами. Части тела определяются функцией разложенных элементов, атакующих и насилующих их. В муках этой борьбы эффект языка заменяется чистым языком-аффектом: «всё, что пишется, похабщина». Для шизофреника речь идёт не о том, чтобы переоткрыть смысл, а о том, чтобы разрушить слово, вызвать аффект и превратить болезненное страдание тела в победоносное действие, превратить подчинение в команду – при чём всегда в глубине, ниже расколотой поверхности. Победа может быть достигнута только благодаря введению слов-дыханий, слов-спазмов, где все буквенные, слоговые и фонетические значимости замещаются значимостями исключительно тоническими, которым соответствует великолепное тело – новое измерение шизофренического тела – организм без частей, работающий всецело на вдувании, дыхании, испарении и перетеканиях (высшее тело или тело без органов Арто).

Хрупкость смысла состоит в том, что у атрибута совсем иная природа, чем у телесных качеств. У события совсем иная природа, чем у действий и страданий тела. Но он вытекает из них: смысл – это результат телесных причин и смесей. Таким образом, причины всегда угрожают пресечь событие. Арто – единственный, кто достиг абсолютной глубины в литературе, кто открыл живое тело и чудовищный язык этого тела, исследовал инфра-смысл, всё ещё не известный сегодня. Мы не отдали бы и одной страницы Антонена Арто за всего Кэрролла».

Делёз высоко ценит Антонена Арто, но философия, искавшая начало мышления в лице Канта, потом в лице Гегеля, так и не нашла его в лице Делёза с помощью Арто. Делёз сам признался в этом: «Это сделает уже только не философ». Первоначальная синтетическая апперцепция Канта, чистые понятия Гегеля, которые есть неопределённые описания неизвестно чего, так как не являются понятиями по определению самого Гегеля, и, наконец, Делёз продолжил этот ряд парадоксальным элементом и «телом без органов» Арто. Нужен конкретный ответ на вопрос классической философии.

«Проблема начала в философии всегда считалась очень деликатной. Чистое «я» в «я мыслю» представляется началом только потому, что оно относит все допущения к эмпирическому «я». Таким образом, подлинного начала в философии нет. Речь идёт о том, чтобы эксплицитно выявить в понятии то, что было просто известно без понятия, имплицитно. Форма субъективного или имплицитного допущения: «всем известно…». Всем известно до понятия и дофилософским способом. Всем известно, что значит мыслить и быть… так что, когда философ говорит «я мыслю, следовательно, существую», он может предположить имплицитную общеизвестность своих посылок. Всем известно, никто не может отрицать – форма представления и речь представляющего. Философия противопоставляет «идиота» – педанту, Евдокс противостоит Эпистемону, добрая воля – слишком развитой рассудочности, человек, наделённый только своим естественным мышлением – человеку, испорченному общественными истинами своего времени. Философия встаёт на сторону идиота. Это человек без допущений. На самом деле, Евдокс и Эпистемон – один и тот же обманщик. Евдокс имеет не меньше допущений, чем Эпистемон, только у них «частная», а не «публичная» форма.

Форма естественной мысли позволяет делать вид, что философия начинает без допущений, изображать невинность – ведь она ничего не сохранила, правда, кроме главного, то есть формы речи. Философ полагает общеизвестным лишь форму представления, но у этой формы есть стихия. Эта стихия состоит в представлении мышления как естественного проявления способности. Мысль способна к истине, естественная мысль соприкасается с истиной в двойном облике доброй воли мыслителя и правдивой сущности мышления. Таким образом, самая распространённая форма представления заключена в стихии обыденного сознания как правдивая сущность и добрая воля. В этом смысле имплицитным допущением концептуального философского мышления является дофилософский, естественный, почерпнутый из чистой стихии обыденного сознания образ мышления. Согласно этому образу, мышление близко к истине, формально обладает истиной и материально желает истины. Мы можем назвать этот образ мышления догматическим или ортодоксальным; образом моральным. Когда Ницше задается вопросом о самых общих допущениях философии, он говорит, что они в основном моральные, поскольку только Мораль способна убедить нас в том, что у мышления правдивая сущность, а у мыслителя – добрая воля; только Добро может основать предполагаемое родство мышления и Истины… Если отказаться от дофилософского образа мышления, от формы представления, как элемента обыденного сознания, то у философии в союзниках останется только парадокс. Парадокс показывает, что нельзя разделить два направления, единственно возможный смысл не может быть установлен.

Узнавание и различение.

Догматический образ мышления предполагает добрую волю мыслителя в качестве доброй природы мышления и считает только ошибку – принимать ложное по природе за истинное по своей воле – своим злоключением. Но разве сама ошибка не свидетельствует, что одна единственная способность не может ошибаться? Нужно хотя бы две, действующие совместно, когда объект первой совпадает с другим объектом второй. Что такое ошибка, как не всегда ложное узнавание? Следует оценить трансцендентальную модель, включённую в имплицитный образ мышления. Это модель узнавания. Один и тот же объект можно увидеть, потрогать, вспомнить, вообразить, задумать. Тождественность объекта требует обоснования единством мыслящего субъекта, чьими модусами должны быть все остальные способности. Таков смысл cogito как начала: оно выражает единство всех способностей субъекта. «Я мыслю» – наиболее общий принцип представления.

Такая ориентация для философии очень досадна. Она уже не имеет никакой возможности осуществить разрыв с доксой. Очевидно, что акты узнавания занимают большую часть нашей повседневной жизни: «это стол», «это яблоко», но кто поверит, что, узнавая, мы уже мыслим? Мышление здесь наполнено только своим собственным образом. Оно узнаёт себя тем лучше, чем лучше узнаёт вещи: «это палец», «это стол». Но когда не узнают или затрудняются узнать, разве при этом не мыслят по-настоящему? Сомнительное не заставляет нас отказаться от точки зрения узнавания. Есть вещи сомнительные и точные. Точные вещи предполагают добрую природу мышления, понятую как идеал узнавания – мнимое сходство с истиной. В мышлении о них не хватает необходимости, странности, враждебности, то есть первичного насилия над мышлением, способного вывести его из естественного оцепенения. Существует только невольная мысль, совершенно необходимая, возникающая из случайного. Нечто, заставляющее мыслить – объект основополагающей встречи. Растёт насилие того, что заставляет мыслить. Все способности сорвались с петель. Но что такое петли, если не форма обыденного сознания, заставляющего все способности двигаться по кругу и совпадать? Вместо совпадения всех способностей, способствующего общему усилению узнавания объекта, налицо расхождения, когда каждая способность поставлена перед лицом «присущего» ей в том, что к ней сущностно относится. Разноголосица способностей, цепь натяжения, бикфордов шнур, когда каждая из них наталкивается на свой предел и получает от другой (или передаёт ей) только насилие, сталкивающее её с собственной стихией, как несвязанностью или несоответствием…

Cogito Канта.

Психология считает доказанным, что мыслящий субъект не может созерцать самого себя, но вопрос не в этом, а в том, чтобы знать, не является ли сам мыслящий субъект созерцанием, не является ли он созерцанием в самом себе, а также можно ли научиться сформировать своё поведение иначе, чем созерцая… После того как центр внимания переместился с потерпевших неудачу Сущностей (платоновских идей) на понятие смысла, философский водораздел, по-видимому, должен пройти между теми, кто связал смысл с новой трансценденцией, с новым воплощением Бога и преображёнными небесами, – и теми, кто обнаружил смысл в человеке и его безднах, во вновь открытой глубине и подземелье. Новые теологи туманных небес (небес Кенигсберга) и новые гуманисты пещер вышли на сцену от имени Бога-человека и Человека-бога как тайны смысла. Их порой трудно отличить друг от друга, но если что-то сегодня и препятствует такому различению, то прежде всего наша усталость от бесконечного выяснения, кто кого везёт: то ли осёл человека, то ли человек осла и себя самого. Более того, возникает впечатление, что на смысл наложился некий чистый контр-смысл; ибо всюду – и на небесах, и под землёй – смысл представлен как Принцип, Сокровищница, Резерв, Начало. В качестве небесного Принципа он, говорят, забыт и завуалирован, а в качестве подземного принципа – от него совершенно отказались и упоминают с отчуждением, но за забытьем и вуалью мы призваны усмотреть и восстановить смысл либо в Боге, который не был как следует понят, либо в человеке, глубины которого ещё далеко не исследованы.

Сам Делёз выбрал сторону гуманистов пещер. Он ссылается на Мелани Клейн, по мысли которой бессознательные комплексы формируются в материнской утробе: «Плод окружают звуки…в глубине шумно: хлопки, треск, скрежет, хруст, взрывы, звуки разбиваемых вдребезги внутренних объектов, кроме того – нечленораздельные и бессвязные спазмы-дыхания тела». – Звуки имеют смысл, и плод с самого начала оказывается погружён в смысловое поле, но утробное бульканье не является единственной причиной смысла. Смысл не строго связан со звуками и возникает и как-то иначе: «Наука, творчество и повседневное мышление невозможны без аналогий. Считалось, что аналогии проводят только люди и человекообразные обезьяны, затем к списку добавили гвинейских павианов Papio papio. Недавно специалисты Биологического факультета МГУ и университета Айовы (США) доказали, что выявлять сходство по аналогии способны, и серые вороны Corvus cornix». – Птицы, как известно, развиваются из яиц, а не в материнской утробе. Звуки – тела связаны со смыслом, но это – не сам смысл. «Для тел и положений вещей есть только одно время – настоящее. Среди тел нет причин и следствий. Тела сами причины друг для друга. Тела причины друг для друга, но причины чего? Они причины особых вещей совсем иной природы. Такие эффекты не тела, они «бестелесны». Они не являются ни физическими качествами, ни свойствами. Это не вещи или положения вещей, а события. Когда скальпель рассекает плоть, одно тело придаёт другому не новое качество, а атрибут. Этот атрибут всегда выражен глаголом, подразумевающим не бытие, а способ бытия: «быть порезанным». Такой способ бытия находится где-то на грани, на поверхности того бытия, чья природа не способна к изменению…Становление само является идеальным и бестелесным событием. Событие соразмерно становлению, а становление соразмерно языку. Между событиями-эффектами и самой возможностью языкаимеется существенная связь…События проникают в природу вещей… прошлое и будущееделят настоящее до бесконечности каким бы малым оно ни было… Точнее сказать, такое время не бесконечно, потому что оно никогда не возвращается назад к себе. Оно – чистая прямая линия, две крайние точки которой непрестанно отдаляются друг от друга в прошлое и будущее. Событие распространяется в глубину тел, всё равно являясь чем-то поверхностным, как смысл. В качестве примера можно привести глину, обладающую свойством вязкости. Вязкость – событие на «поверхности» глины, но глину можно обжечь, и на поверхности будет другое событие – черепки древнегреческих ваз хранятся в море тысячи лет. Свойства, приобретаемые и теряемые на время, тоже события: «краснеть», «зеленеть».

По Делёзу, событие – это не бытие, а сверхбытие. Бытие двоится, как смысл, который приходит первым, – на себя и сверхбытие: со-бытие. Иммунитет не существует, как что-то материальное, кровяные тельца существуют. Иммунитет – событие. Кровяные тельца – способ бытия иммунитета, и этот способ бытия может кончиться, не смотря на наличие кровяных телец. Сингулярные, материальные корни имеет и метаболический вихрь – бесконечный ряд регулярных событий внутри тела. Галактики тоже похожи на вихри звёзд и нередко имеют плоскую форму. Видимый космос – тоже событие на плоскости какой-то сингулярности.

В чистом виде плоскость выступает, как поверхность рун, карт, монеток для гадания Ицзин, предсказывающих события. Для Делёза это прежде всего – «поверхность регистрации». Он приводит в качестве примера «капитал» – не потребляемый, не производящий, но организующий процесс производства. Целью процесса, его «божественной предпосылкой» является производство самого капитала (прибавочной стоимости). Капитал является поверхностью, которая регистрирует соединение друг с другом машин и агентов. Деньги прекрасно поддаются счёту, но капитал, как «тело без органов», стремится осуществить переход от производства производства к производству регистрации, – то есть самих денег. Это заставляет включать инфляцию и сбрасывать деньги, потому что заводит производство в тупик. Но другие основания производства, (или поверхности), которыми являются тиран или Бог, не поддающиеся столь прекрасному счёту как деньги, тоже не лишены недостатков. Считается, что проблемой социализма было произвольное ценообразование, приводившее к колоссальным затратам труда впустую, в качестве примера приводится Беломоро-Балтийский канал. Так что бытие и сверхбытие пребывают в каких-то драматических отношениях.

Чем является способность к деторождению – плоскостью или сингулярностью? Чем является бесконечный ряд регулярных точек (мамок) –сингулярностью или поверхностью этой способности? Разделение события и его плоскости может быть произведено только идеально: мамки создают сверхбытие способности, а фаллос, как парадоксальный элемент, наделяет смыслом способность мамок к деторождению. Но лучше говорить об этом обычным образом: «История начинается с самого ужасного: она начинается с театра жестокости. В этом театре грудной младенец с самого первого года жизни сразу является и сценой, и актёром, и драмой. Оральность, рот и грудь – изначальные бездонные глубины. Грудь и всё тело матери не только распадаются на хороший и плохой объекты, но они агрессивно опустошаются, рассыпаются на крошки и съедобные кусочки. Интроецирование этих частичных объектов в тело ребёнка сопровождается проецированием агрессивности на эти внутренние объекты и ре-проецированием этих объектов на материнское тело. Интроецированные кусочки подобны вредным, назойливым, взрывчатым и токсичным субстанциям, угрожающим телу ребёнка изнутри и без конца воспроизводящимся в теле матери. В результате – необходимость постоянного ре-проецирования. Вся система интроекции и проекции – это коммуникация тел в глубине и посредством глубины. Естественным продолжением оральности является каннибализм и анальность. В последнем случае частичные объекты – это экскременты, пучащие тело матери так же, как и тело ребёнка. Частицы одного всегда преследуют другое, и в этой отвратительной смеси, составляющей страдание грудного ребёнка, преследователь и преследуемый – всегда одно и то же. В этой системе рот-анус, пища-экскременты тела проваливаются сами и сталкивают другие тела в некую всеобщую выгребную яму. Мы называем этот мир интроецированных и проецированных пищеварительных и экскрементальных частичных внутренних объектов миром симулякров». Внутриутробные метаморфозы отличаются подвижностью и достигают некоего этического порога по Делёзу: «Линия, которую фаллос прочертил на поверхности – через каждую частичную поверхность, – является теперь следом кастрации, где рассеивается сам фаллос, а вместе с ним и пенис. У органа пениса уже довольно долгая история, связанная с шизоидной и депрессивной позициями. Как и все органы, пенис познал приключения глубины, где его расчленили, где он жертва и агрессор и отождествляется с ядовитыми кусками пищи или с извергаемыми экскрементами. Но ему не менее знакомы и приключения высоты, где он – будучи благотворным и хорошим органом – несёт любовь и наказание, одновременно удаляясь с тем, чтобы сформировать цельную личность или орган, соответствующий голосу, то есть объединённому идолу обоих родителей. Эдип рассеивает инфернальную власть глубины и астральную власть высоты и взывает теперь только к третьему царству: поверхности. Фаллос не врезается, а скорее, – подобно плугу, вспахивающему плодородный слой земли, – прочерчивает линию на поверхности. Эта линия, исходящая из генитальной зоны, связывает вместе все эрогенные зоны, обеспечивая, таким образом, их соединение и «взаимообмен» и сводя вместе все частичные поверхности в одну и ту же поверхность на теле ребёнка. Именно в эдиповой фаллической фазе происходит резкое различение двух родителей: матери, взятой в аспекте повреждённого тела, которое нужно залатать, и отца, взятого в аспекте хорошего объекта, который надо вернуть. Следовательно, нужно представлять себе Эдипа не только невинным, но и полным рвения и благих намерений… Появление – в случае Эдипа – намерения как этической категории имеет большое позитивное значение».

По-моему, это всё не так. Я наткнулся на врождённую совесть, при чём тут Эдип? Почему врождённый комплекс Эдипа появляется у мальчиков, а у девочек, соответственно, комплекс Электры, если сначала всякий плод – девочка? Все мальчики имеют шов на мошонке – сросшийся вход во влагалище, сама мошонка – женские половые губы, в мочевом пузыре есть рудимент матки, соски на груди мальчиков тоже есть. Почему уже сто лет – один Эдип, если он, всего лишь, зеркальное отражение комплекса Электры? Достоверно, что после внутриутробного развития ребёнок появляется на свет со сформированной эмоциональностью. Доверчивость ребёнка к миру является тоже достоверной. Кажется, мир внутриутробных симулякров, как его описывает Делёз со слов Мелани Клейн, не способен породить к себе доверие, должен порождать, скорее, страх. Мы в страх и погружены, по Делёзу, с самого начала, как в смысл.

Доверие требует какого-то объяснения. Возможно, оно возникает зеркально из страха по условию смысла, который приходит первым. В итоге нравственность получается прямо по писанию: начало мудрости – страх Божий. Как основа мышления, нравственность представлена имплицитно, потом начинает эксплицитно разворачиваться, как собственные интересы индивида, т.е. эмоционально.

Чтобы рассмотреть, как эмоциональная сфера функционирует у людей после рождения, мы обратимся к Рону Хаббарду: «Идея, с которой началась дианетика, была идея эволюции. Клетка – это «единица жизни», которая стремится выжить и только выжить. Человек – это структура из клеток. Оптимальная модель поведения для выживания была сформулирована и исследована на предмет исключений, но исключений не оказалось. Насмешки над человеческой натурой, которые часто приходится слышать, порождены тем, что люди не в состоянии отличить нерациональное поведение, вызванное некачественной информацией от нерационального поведения, имеющего другие, гораздо более серьёзные истоки… Реактивным умом наделён каждый. Этот ум выключает звуковой рикол, делает людей глухими к звуковым тональностям.Он заставляет людей заикаться. Он вызывает то, что можно обнаружить в любом списке психических заболеваний. Может наделить человека артритом, бурситом, астмой, аллергией, гайморитом, сосудистыми заболеваниями, повышенным давлением и так далее по списку психосоматических заболеваний, с добавлением тех, которые находятся за пределами этого списка, как, например, обычная простуда».

По Хаббарду, реактивный ум – настоящий творец, – но творит какие-то гадости, и они возникают, будто, ниоткуда: «сделать хотел грозу, а получил козу», – и лишай впридачу.

«В банках памяти аналитического ума мы обнаружим все возможные виды ощущений. В банках памяти аналитического ума есть и чувство времени, точное, как будто организм имеет отличные часы, но и странное – с провалами. Кажется, что в отдельные моменты в банки ничего не вкладывалось. Эти провалы образуются в моменты «бессознательности» – состояния, которое вызывается наркозом, наркотиками, травмами или шоком. Если вы исследуете под гипнозом память человека об операции, которую он перенёс, сведения о ней будут единственными, которых вы не найдёте… Существует два вида записей, которые, казалось бы, должны находиться, однако отсутствуют в стандартном банке памяти: болезненные эмоции и физическая боль… Существуют некоторые доказательства в пользу электрической теории нервной системы. Когда человек испытывает боль, нервы находятся под серьёзной перегрузкой. Возможно, мозг поглощает чрезмерно сильные импульсы. Действие аналитического ума прекращается в моменты интенсивной боли. Это обстоятельство невозможности выживания. Могло ли случиться, чтобы организм оставил эту проблему неразрешённой? Биологически проблема очень сложна, и решение, возможно, было не лучшим, но оно позволяет получить серьёзную поддержку в моменты, когда организм оказывается в бессознательном состоянии. Клинические исследования доказывают научность следующих фактов: 1. на протяжении всей жизни организма ведутся записи на определённом уровне сознания, 2. записи доступны: полного отключения ума не происходит, пока человек жив. Существует некая часть ума, с которой невозможно установить контакт на уровне сознания, но которая, тем не менее, содержит информацию… Реактивный ум устроен очень грубо. Реактивный банк не сохраняет воспоминаний в том виде, как мы их себе представляем. Он записывает инграммы. Эти записи похожи на кинофильмы, если бы те содержали все ощущения света, звука, запаха, вкуса и т.д.». – Получается по Хаббарду, что инграмма имеет некий механизм, при котором схватывание воздействует на внутреннее чувство без обычного сопротивления с его стороны, казавшегося нам запаздыванием. Значит, внутреннее чувство в восприятии соотносится с недоверием, а схватывание – с доверием. Воспринимающий центр оказывается обоснован доверием и недоверием более, чем схватыванием и внутренним чувством, но мы не склонны думать, что доверие, недоверие, схватывание, внутреннее чувство – что-то разное. Это просто разные слова. «Инграмма может быть постоянно подключена в любую цепь организма, ведёт себя, как особое существо. В лабораторных исследованиях было установлено, что она обладает «неисчерпаемым» источником власти над телом. Независимо от того, сколько раз инграмма проявляется, мощность свою она сохраняет. На самом деле она становится тем сильнее, чем чаще реактивируется. Вот пример инграммы: женщине наносят удар, она падает «без сознания». Её пинают ногами, говорят, что она плохая, что у неё вообще семь пятниц на неделе. Кто-то опрокидывает стул в это время. Вода течёт из крана на кухне. Под окном проезжает машина. Инграмма содержит движущуюся запись всего: света, звука, вкуса, запаха, осязательных, органических, кинетических ощущений, того, что женщине хочется питьи в каком состоянии находятся в данный момент её суставы. Реактивный ум восхительно прост. Он оперирует только одним уравнением: А=А=А=А=А. (Кап = кап = кап = кап. – Капли воды падают на лысую голову в одно и то же место: – так китайцы с ума сводили). Если бы аналитический ум раздумывал о яблоках и червях, это, наверное, выглядело бы таким образом: одни яблоки червивы, другие нет; откусив яблоко, можно наткнуться на червя, черви оставляют в яблоках дырки. Реактивный ум, раздумывая о червях и яблоках, рассуждал бы так: яблоки являются червями, и откусыванием, и дырками в яблоках, а все черви – это яблоки, и они надкусаны…Расчёты реактивного ума женщины, которую пинали ногами: боль пинка =боли удара = перевёрнутому стулу = проезжающей мимо машине = крану на кухне = тому факту, что она притворяется = тому факту, что она нехорошая = тому факту, что она меняет свою точку зрения = тону голоса мужчины. Это сумасшествие? Совершенно верно!

Давайте рассмотрим пример работы реактивного ума на более низком уровне, – пишет далее Хаббард. – Некая рыбка заплыла на мелкое место, где вода солоноватая, жёлтая и имеет железистый привкус. Она только что схватила креветку, но большая рыба напала на неё и повредила ей хвост. Рыбёшка сумела улизнуть, но испытала физическую боль. Обладая крайне незначительными аналитическими способностями, рыбка полагается на реакцию в выборе своих действий. Хвост поправился, рыбка продолжает жить, но её снова атакует большая рыба, и опять незначительно страдает хвост. Что-то случилось, что-то внутри говорит рыбке, что она стала не осторожной в выборе своих действий. Расчёты реактивного ума рыбки, следующие: отмель = жёлтому цвету = привкусу железа = боли в хвосте = креветке во рту. Повреждение хвоста во второй раз «кий-ин» инграмму. («Кий-ин» – момент, когда окружение бодрствующего человека напоминает содержание спящей инграммы). После этого маленькая рыбка, опять заплыв в солоноватую воду, начинает немного «нервничать». Однако продолжает плыть, и когда обнаруживает, что вода к тому же стала желтоватой, всё равно не поворачивает назад. Хвост начинает немного побаливать, но она продолжает плыть. Внезапно она чувствует привкус железа в воде. Боль становится очень сильной. Рыбка исчезает со скоростью молнии, хотя никто за ней не гнался. Может быть, там было много креветок, но она всё равно уплыла. Опасное место! Этот механизм в какой-то степени помогает выживанию. Для рыбки, может быть, в нём и есть смысл. В случае с женщиной, которая была сбита с ног, вода, текущая из крана, может не подействовать на неё слишком сильно, но вода из крана плюс проезжающая мимо машина могут привести к смутному неудобству в ушибленных местах. К текущей воде и машине за окном мы добавим внезапное падение стула, и она испытает слабый шок. Теперь добавьте запах и голос человека, который её пинал – боль начинает усиливаться. Механизм говорит ей, что она находится в опасном месте, что ей надо уйти, но ведь она не рыбка, а разумное существо, и женщина остаётся. Рыбка, которая была ударена и получила инграмму, не отказалась навсегда от креветок. Полная надежды жизнь может перевесить очень большое количество боли…

Инграмма, полученная женщиной, содержит невротическое внушение. Ей сказали, что она притворщица, что она всегда меняет своё мнение. Когда инграмма рестимулирована, женщина теперь будет часто менять свои мнения. Одну женщину несколько раз сильно избили, каждый раз обвиняя, что она распущена и спит, с кем попало. Её привёл отец (она развелась к тому времени), который жаловался на то, что она страшно низко пала и неделями предаётся распутству. Она всё это подтвердила, хотя не могла понять, почему так получается. Это её сильно беспокоило. Она даже решила, что тут ничего не поделаешь. Изучение инграмм в её реактивном уме выявило длинную серию избиений с подобным содержанием. Для активизации инграммы необходим «кий-ин». Когда женщина была усталой, мужчина угрожал снова ударить её и всячески обзывал. Она воспринимала это на сознательном уровне, как «душевно болезненный» для неё опыт. Он и был таковым, потому что под ним невидимо существовала настоящая физическая боль. Этот инцидент называется «лок» (замок). Здесь действует память из стандартных банков, но действует новым способом. Реактивный ум не утруждает себя точностью отсчёта времени. Когда происходит «кий-ин», этот ум не видит разницы между возрастом в один год и в девяносто». Устойчивость инграмм в течение максимального срока человеческой жизни не соответствует изменчивости, чего угодно. И такое «божество», как инграмма требует к себе внимания. Хаббард указывает, что не претендует на создание теории. Ему достаточно, что дианетика работает; и надо сказать, что он вполне здраво мыслит: – на основании чего, например, им болезненные эмоции и физическая боль используются, как что-то разное? Что такое физическая боль, если не эмоции? Кроме того, повторение связано не только с инграммами. Всякое узнавание существует, как повторение. «Думать не надо, пока мы узнаём». И, узнавая мир, мы чувствуем себя, как рыбка в воде. Это – тождество. Другими словами, вся жизнь сознания похожа на атмосферу, в которой работает реактивный ум.

Для теории можно оставить эмоции… Они нас интересуют. Ещё Хаббард ввёл понятие вэйлансов, которое позволяет определять всякую личность, как множественную. Это тоже будет полезно…

В качестве образного примера сравним кожу организма с сознанием. Как кожа обтягивает собой организм, так и сознание – бессознательное. Эмоции – клетки для сознания и бессознательного. Кожа тоже состоит из эпителия и прочих подробностей, но, как из некой биологической материи, сингулярности для единого организма. Благодаря описанию Хаббарда, эмоции – клетки, в том числе, и для инграмм.

Сделаем допущение, что бессознательные эмоции в качестве инграмм выступают в роли творца. Они возведены в некую степень, которая позволяет им творить физические и психические феномены, пусть это лишаи, паранойя и шизофрения. Мы наделим эмоции высшей властью.

Если боль предвосхищается до своего появления, – сформированное эмоциями сознание опережающе отражает действительность. Это – основная функция сознания, но отражаемая реальностью оказывается воображаемой. Наше сознательное и бессознательное погружает нас в некую иллюзию. Какова реальность на самом деле, как и рыбка Хаббарда, мы не знаем, – и несовпадение трансцендентального и эмпирического пространства и времени может быть причиной этого. Известно, что эмоции полярны. Классический пример – радость сквозь слёзы. Оба полюса эмоций в этот момент себя проявляют. Мы можем наблюдать, как это происходит, в фильме «Ночи Кабирии» Федерико Феллини. Вокруг Кабирии вдруг возникла весёлая компания с музыкантом и танцорами. Кабирия улыбается и роняет слёзы одновременно, лишившись только что всего своего достояния, всех надежд на счастье и едва не лишившись жизни. Она только что отошла от обрыва, в который её хотел столкнуть жених, но свадьба – плод её желания. В этот момент возникают улыбка и слёзы одновременно. В этот момент – себя то проявляет, на что никакую маску не наденешь. Доверием к своей свадьбе Кабирия сотворила «свадьбу» вокруг себя, граница объективного мира растворилась. Страсти – они, как карты, – то ли случайно, то ли закономерно на них изображён зеркально перевёрнутый рисунок. Это – смысл, который приходит первым.

Единый Голос Бытия и эмоции структурно соответствуют смыслу, который приходит первым. Эмоции и «моцион» – однокоренные слова, – но эмоции всегда во множественном числе. Будто, это ножницы или брюки. Потому что полюса эмоций обладают со-бытием, а не разным бытием, безразличным друг к другу.

Обычно люди или плачут, или смеются. Эмоции выражают только один свой полюс, это принято называть проявлением эмоций: «ха! -ха! -ха!». Выраженный полюс повторяется, но резонанс рано или поздно затухает. Только в момент предельного эмоционального напряжения оба полюса проявляют себя, как у Кабирии.

Причиной поведения рыбки, на самом деле, тоже были эмоции… Боль в хвосте никакому повреждению не соответствует. Она не имеет реальной причины, хоть и трудно утверждать, что такая боль не реальна, но, если рассуждать строго, рыбка отражает иллюзорную боль, её молниеносное исчезновение – драматизация, ничем не отличающаяся от драматизации женщины, которую пинали ногами и которая кричит на других женщин и детей, демонстрируя, как свой собственный, победный вэйланс бившего её мужчины. В этот момент женщина – множественная личность. Рыбка Хаббарда тоже в каком-то смысле слова множественная личность, если то ест креветок, то не ест. Если бы рыбка только бы ела креветок, то ничем бы не отличалась от грибов, которые поглощают из почвы питательные вещества и выделяют мочевину, а, имея рефлекс, который был ею благоприобретён, она хотя бы, автомат.

Мы стремимся подчеркнуть фундаментальность эмоций. Если на нас похожа рыбка Хаббарда, тем более, звери на нас похожи, а мы – на них.

Когда в Индии в стае волков нашли взрослую девочку, её не смогли ничему научить. Она срывала с себя одежду, не ела из тарелки, спала на полу, свернувшись клубком, восприняв внутреннее чувство от волков. Домашние животные не являются ли примером того же самого, только в обратную сторону: кошки и собаки, стоящие на задних лапах, не подражают ли нам? Сюда же следует включить и дрессированных хищников.

«Мяу!» – речь кошек с людьми. Друг с другом они воют. Иногда котята, ещё не умеющие мяукать, воспроизводят этот вой в своём «Мя-я!». Собака лает в сторону хозяина тоже иначе, чем в сторону прохожих: Аф! Аф! – и, если судить по высоте лая, находится на пороге истерики от отсутствия внимания к себе. Её лай на чужих содержит грозный хрип, хотя «слово» в целом заканчивается так же, как обращённое к хозяину. Между собой собаки общаются тоже визгом и рычанием: у них интонационное общение, как у шизофреников. И всегда можно определить по высоте лая, какая из собак проигрывает. В итоге она переходит на высокий визг: для животных и людей интонация – смыслоуказание. Пса, который визжит, другие собаки уже не грызут. Он признал поражение.

«А-у-у-у!», – вой волков на луну звучит прямо, как междометие, но не в лесу же они заблудились, эти волки?! Процесс объединения человека и зверей продолжается и до сих пор: есть снимок, где женщина уткнулась в гриву льва. Морда льва смялась и выражает ласку к этой голове. Мощные лапы лежат сквозь прутья клетки на плечах женщины. Можно найти видео, где львица вскакивает на парня и обнимает лапами, пряча когти.

Возникновение нравственности имеет не видовые корни, а, скорее, коллективные. Если мы друг другу нравимся, то друг друга и не едим, а «употребляем» как-то иначе. Нравственность свойственна всему живому, шагнула за рамки видов: кошки и собаки друг друга не любят, но ведут себя иначе рядом с человеком. Это касается не только их: есть видео, где у кота из миски клюёт попугай, время от времени кот бьёт его лапой по голове, не выпуская когтей, попугай теряет ориентацию, но, вернувшись в сознание, снова клюёт. По-хорошему, попугай сам еда для кошки, но человеку это не понравится, – и кот понимает, животные чувствуют вожаков.

У сумасшедших хозяев – сумасшедшие животные. Они настроились на вожаков. Маленькие собачки зрелых хозяек тявкают без повода на мужчин и выдают «тайну»: «гад! гад! гад!». Кошки ведут себя иначе, чем собаки, но у сумасшедших хозяев тоже могут царапать гостей когтями…

Если межвидовое сознание объединяется в «разношёрстный» коллектив, это свидетельство какой-то общей плоскости или сингулярности, на которой это событие возможно.

У меня был котёнок, который бегал по квартире, не обращая внимания на блюдце с едой, и мне казалось, что блюдце всегда стоит полное и только напрасно облеплено шерстью с его морды. Мыть ему ещё и блюдце было выше моих сил, но меня беспокоил только его аппетит. Скоро я заметил, что он бежит к нему и, нервно шевеля ушами, сжирает всё, что там есть, когда я сажусь за стол и достаю что-нибудь из холодильника… Котёнок смотрел на меня, как на объедалу: у меня появился способ накормить негодяя.

Ницше просто определяет сознание моего котёнка, когда пишет: «В прежние времена видели во всём происходящем намерение, это наша старейшая привычка. Имеет ли её также и животное? Как живущее, не принуждено ли, и оно толковать вещи по своему образу? Мера того, что вообще доходит до нашего сознания, находится в полнейшей зависимости от грубой полезности осознания». Действительно, поведение котёнка адекватно представляемой им действительности. Оно даже логично, на свой лад содержит оценку моих намерений и опережающе отражает действительность.

Рефлексы на основе эмоциональной оценки, в принципе, всем понятны. Это выглядит, как зачаток мыслей. И у животных, не замороченных, как мы, эти «мысли» даже острей проникают в суть трансцендентного пространства и времени. В одном рассказе Джека Лондона собака почувствовала намерение хозяина, который надумал её убить, чтобы сунуть в её тёплое тело руки и согреть их. У него перестали шевелиться пальцы на морозе, чтобы развести костёр. Она отбегала, хоть и не убегала совсем. Какое-то представления о себе животных мы тоже можем читать. Собака, будто, всё отождествляет реактивным умом, принимает побои, еду и цепь от хозяина. Он её кормит. Всё остальное этому равно, но, кажется, что Хаббард описывает реактивный ум слишком карикатурно. Собака принимает побои с визгом. Это эмоционально обосновано, а не только реактивное отождествлено. В её отождествлениях есть и различение. Хозяин привязал её, если не накормит, собаке – конец – надо принимать от хозяина всё и заискивать перед ним. Это заискивание выглядит, как слепая преданность. Так же резонно она бросается с хриплым лаем на незнакомца, опережающе приводя себя в боевую форму. Незнакомец может напасть, а с цепи не убежать. Лай ещё и заводит собаку, как сказанные слова, накручивает ей эмоции, но, в сущности, собака «врёт», когда рвётся с цепи и брешет. Она разотождествляется с собственным поведением, если не сидит на цепи и обращает внимания на прохожих. Есть свобода манёвра. Собака знает, как вести себя в обществе.

Можно согласиться с Ницше, когда собака бегает по улице, то мыслит на основании пользы для себя того или иного поведения… Точно так же мыслит, и сидя на цепи. Маленькая собачка в стае первой начинает тявкать на потенциальную жертву всей стаи, повышая себе рейтинг. Стая должна получать от неё пользу. В жизни собаки есть смысл в такой момент. Он собирается в точку, наполненную энергией, и выражает себя в движении.

И чем в фотостудии я отличаюсь от собачки, которая места себе не находит, хочу заглянуть за ширму, убедиться, что там нет доктора с повязкой на лице и большим уколом в руках. Только на всякий случай, я хочу быть готов, что это больница. Такая готовность мне самому неприятна. Вообще нежелательно, чтобы это была больница. Но меня не должны застать врасплох. Ещё хуже, если я не буду мобилизован. В то же время я подчиняюсь реакции вожаков.

Вообще, всякое мышление шизофренически распадается. Там, где кормят птиц, они лезут под ноги, но во время ссор поведение людей, зверей и птиц опять скатывается к тождествам. Повторение одного и того же – это схема ссоры:

– Дай сюда!

– Нет!

– Дай сюда!

– Нет!

– Дай сюда!!!

Когда дело дошло до эмоций: «Гав! гав! гав!». – или хлопанье крыльев.

Кажется, мы должны различать рациональную и эмоциональную определённость. Эмоции отрицают рациональность, но не отрицают определённость – присущность одного эмоционального полюса. Вроде бы, нет ничего проще тождеств, но в логике закон тождества действует в случае достаточного основания: цветы сегодня станут ягодами завтра, и тождество нарушается. Эмоциональные полюса настаивают, что они всегда тождество: А=А.

Эмоции – тождество, различающее себя от противоположного полюса, отрицательное единство, взаимное исключение своих определений: смех и слёзы…

Можно указать множество тождеств в поведении детей. Они тащат всё в рот, в начале жизни ребёнок не имеет других представлений, кроме еды, поэтому всё – еда…