Записки на кардиограммах

Пучеглазая Галя-Горгона, сестра-хозяйка и штатный осведомитель, сунулась в дверь, покружилась для вида и тут же свалила – стучать. Через минуту на кухне материализовалась Принцесска.

– Вениамин Всеволодович, приказом главного врача в помещениях станций скорой помощи курить запрещается.

Северов сунул начатую сигарету в жестянку из-под «Синебрюхова».

– Касается всех.

В гробовом молчании все побросали свои окурки туда же, демонстративно залив их заваркой из чайника. В жестянке зашипело и сдохло, выпустив напоследок зловонное облачко.

Принцесска победоносно удалилась.

Тишину нарушило резкое «ф-ф-фух» вспыхнувшей спички. Корженев, сунув в рот новую сигарету, прикурил и кинул обгоревший хвостик в пустую банку.

– Вот так и сосуществуем, Веня, методом пассивного сопротивления.

– Ну, я вам скажу, – дожили вы здесь!

– «Аэлита». Ты всегда так изъясняешься, Вень?

– Стараюсь.

Чай он пьет из ненагревающейся металлической кружки, остальное – из прозрачного стакана с обнаженной девчонкой. Скуластая, черноволосая, бедра веретеном. Она стояла под пальмой, вызывающе уперев руки в бока, а на шее у нее, на кожаном шнурке, висел амулет.

… и женщины. Длинные ноги, чуткие ноздри, вздрагивающая под цветастыми тканями грудь.

– Хорошая девушка, по всему видать. Лицо, поза… Дивный стаканчик.

– А то! По всем станциям со мною кочует. Талисман. Я его в столовой подрезал, на вызове, уж больно мулаточка приглянулась.

Все эти мелочи, эти фразы из книг, мимоходом брошенные словечки, открывали мне его все больше и больше, словно срабатывала система «свой-чужой» в ночном перехватчике. Я чувствовал, что жизнь моя наконец-то изменится. Я по-прежнему пропадал в болотистых зарослях, но уже подул ветер, и вдоль берега ко мне шел парусник.

Эй, шкипер, там, по-моему, человек! Вон там, в манграх. О, машет!

Долой паруса. Лечь в дрейф. Боцман, вельбот на воду. Взять карабины.

Слушаюсь, сэр!

И чуть позже.

Похоже, вам здорово повезло, дружище. Мы вообще-то не собирались менять курс, но в лоции сказано, что на этих отмелях полно черепах, и кок соблазнил нас черепашьим бульоном…

– Феликс, ты здесь?

Кнопа пихнула меня в бок.

– Он, по-моему, не в себе – с утра как мешком ударенный.

– Может, мутирует? Нас же на днях облучали всех…

– В смысле?

Пашка Пак пояснил:

– Флюшку делали, всей станции. У нас с этим строго: флюорография, кровь на СПИД, Манту, манду, прочая хренотень… Прививками задолбали. Чуть что, сразу поголовная вакцинация. Да сам знаешь: когда устраивался, все, поди, сделать заставили?

– Не-а. Я просто наделал печатей и в прививочный сертификат шлепнул, а потом расписался разными почерками.

– Неужели все печати у вас есть, Афраний?

– … ля, Че, угомонись!

– Иначе и быть не может, прокуратор. Короче, никакого чужеродного белка в организме. Я прививок не люблю, у меня от них почки отваливаются.

– Восемь-шесть, поехали. Северов, Алехина, в тюрьму. Тревожный вызов. Придавило бревном.

– В тюрьму – это в Кресты, что ли?

– Не, просто зона неподалеку. Они там мебель делают, а мы к ним на травмы ездим: минут пять у ворот, минут двадцать в шлюзе, если в больницу – ждешь, пока конвой сформируют… Короче, геморрой стопроцентный.

Алехина

Увидев штабель, мы поняли – не жилец. Толстенные, с метр, бревна; присевший под тяжестью лесовоз; обвисшие клешни погрузчика. Мраморная кожа, прерывистое дыхание, раздавленные, вперемешку с осколками ребер, внутренности. Тридцать пять лет. Он непрерывно, задыхающимся шепотом, кричал. Громче не мог – нечем. Мы работали как сумасшедшие – ему оставалось сидеть двадцать дней.

– Давление?

– Шестьдесят. Промедол, реланиум, гормоны с полиглюкином.

– Преднизолон? Сколько?

– Я сам забодяжу, – Северов быстро ломал носики ампул, – ты давай полиглюкин заряжай.

Вен не было. Я, сантиметр за сантиметром, ощупывала бледную кожу в поисках любой захудалой жилки. Северов, с заряженной системой[4 - Система (жарг.) – капельница.], приплясывал рядом.

– Дай я!

Он сместил меня в сторону, перехватил иглу и прямо так, без перчаток, ткнул ей куда-то вниз. Плеснуло кровью.

– ЦВД[5 - ЦВД – центральное венозное давление.] большое, – он подсоединил капельницу, стер марлей кровь и зафиксировал иглу полосками пластыря, – давай промедол… Терпи, дорогой, полминуты осталось.

Промедол с реланиумом дал белую взвесь. Северов сунул шприц обратно.

– Анальгина добавь, быстро!

Раствор приобрел прозрачность. Он тем временем нашел еще вену и – раз-раз-раз! – поставил вторую систему. Умеет.

– Перчатки-то надень.

– Да пес с ним, уже испачкался! Готово? Давай.