Записки на кардиограммах

– Н-ну-д-к-т-ы-ш-х-х-с-с-с.

– Во. Ладно, заболтались мы с вами. Звони, Лар, пора еду есть. Горячую.

– У тебя чего на обед?

– Пока ничего. Заехать надо.

– Мне тоже. Давай, Володя, к Столбам.

Вова Бирюк молча кивнул и подрулил к грязно-желтому, пленными немцами строенному особняку. Внут ри, меж колонн, светился маленький продуктовый. Народу было немного. Уборщица выводила на полу затейливые узоры.

– Что будем брать, Лар?

– Не знаю. Давай червячков и по куриной ноге.

– Червячки – это что, макароны, что ли, одноразовые?

– Ну да.

– Что-то мне не хочется. Давай лучше блинов возьмем? Шесть с мясом на первое и шесть с джемом к чаю. У тебя чай есть?

– Да чай-то есть. Блины дорогие.

– Не бери в голову. С мясом и с абрикосовым джемом, пожалуйста. Масло есть?

– Не знаю. Есть, по-моему.

– Еще пачку «Валио», будьте добры.

– Слушай, да, по-моему, есть масло.

– Да ладно. Будем потом бегать, искать… Не пригодится нам, пригодится кому-нибудь. На крайняк бутеры забацаем вечерком.

Народ обедал. Все собрались одновременно и теперь, в ожидании очереди, стояли у микроволновок. На двух конфорках грелись в мисках супы, две других оставались свободными, и Северов, распустив масло на сковородках, приступил к жареву.

– Ты не много масла-то положил?

– Нормально. «Кашу маслом не испортишь», – сказал байкер, выливая отработку в гречиху.

– У нас, кстати, сегодня был байкер. Скользко, на повороте повело, и готово: колено в хлам. Штаны кожаные – задолбались по швам пороть.

– Так порезали бы.

– Жалко.

За столами сидели вплотную.

– А Пашку с Егоркой сегодня в сериале снимали.

– Труп увозили?

– Угу. Все как обычно: минуту как застрелили, и уже криминалисты роятся.

– Ха!

– Ну. Приезжает скорая, всех подвигает, хвать убиенного – и след простыл. Шесть дублей. Мы режиссеру говорим: уважаемый, мы покойников возим, только если смерть в машине произошла, всем остальным вызывается труповоз. А на убийстве скорая ментам вообще не указ. Наш номер шестнадцатый: констатация, направление в морг, отзвон – все.

– А он?

– А он, сука, очки снял, дужку так задумчиво покусал и говорит: да-да, конечно, но мы все-таки снимаем кино, а это совершенно другой мир. Пусть будет по-преж нему.

– Во придурок!

– Не говори. Больной на всю голову.

Динькнул звонок. Бирюк, обжигаясь, пробалансировал через кухню с налитой до краев тарелкой.

– Они такие. Снимали как-то, в очередной раз, так там, по ходу, подходит бригада к телу, открывает че модан, а у него на крышке – голая баба. Артисты у них свои, чемодан тоже – от нас им только машина да куртки форменные. Ну, и такая подстава! Мы к режиссеру: дяденька, не позорьте нас и сами заодно не позорьтесь. Вот, смотрите, наш чемодан – места живого нет. Хотите, вам отдадим? Знаешь, что он ответил? Не, говорит, оставим, а то шарма не будет!

– Им, мудакам, лишь бы шарм. Помню, журналиста прислали. На обычные вызова не ездил, все криминала ждал. Мы ему: родной, покатайся с нами, асоциалов нюхни, салон от крови отмой на морозе. На топчане поспи в фельдшерской – десять рыл в комнате…

Это сильное испытание, особенно если в смене одни мужики. Впечатление такое, будто на псарне спишь – в смысле звуков и запахов.

– … а утром мы тебе свои бумажки покажем, расчетные – обхохочешься. А он нам: мы на эту тему уже писали, а сейчас нас другое интересует. И как раз Сильвера с Пашкой на падение с высоты дергают. Он сразу: «Я с вами!» – и давай «кэнон» свой расчехлять. Ему говорят: друг, это некрасиво, там люди кругом. А он: не дрейфь, пацаны, все пучком будет, я из-под руки сниму, скрытой камерой типа.

– Послали?

– Само собой. А через месяц перестрелка в метро, и он нас с головы до ног обосрал: «И, как обычно, скорая приехала только спустя час после выстрелов…» Урод! Ребята с Одиннадцатой впереди ботинок примчались, стояли, ждали, когда скажут: идите, можно!

Блинчики подрумянились. Северов разложил их на двух тарелках, сервировав ножами и вилками. Ели, пили чай, слушали.

– … автуха у ЛМЗ, лобовое, в жестяной блин оба. Там рядом пожарка, они через минуту были, а потом мы всей станцией подтянулись. Четверо пострадавших, и все живы, врубись? Так даже не ждали, пока машины порежут: катетеры в шею ставили, капельницы через окна тянули…

Да-а, круто было – до сих пор вспоминают.

– … втиснешься внутрь, вену в темноте ищешь, а над головой кузов кромсают: хруст, скрежет, стекло сыплется – усраться!

– И все в бензине кругом. Пожарные это дело снимали, а потом стоп-кадр в КП. И текст: тыры-пыры, пока пожарные пробивались сквозь искореженное железо, спеша на помощь к кричащим людям, привычно-неторопливая скорая дружно дрочила поодаль.

– Какие, к херам, крики – все в коме были. Кричали они, блин…

– Не, моя стонала. У нее две голени открытые[13 - Открытые – здесь: переломы. Например: открытый череп – открытая черепно-мозговая травма.], череп тоже открытый и ребер штук пять, с гемотораксом[14 - Гемоторакс – скопление крови в грудной полости.].

– Не суть. Главное, репортеров там не было. Пожарные говорят, приезжала одна, видео клянчила. А на следующий день статья в газете. Погнали было волну, да как-то на нет сошло со временем.

Включился селектор:

– Восемь-шесть – снимают с обеда.