Записки на кардиограммах

– А штемпель?

– В регистратуре.

Вдоль батарей, подобно птичкам на проводах, расселась скорая. Стоптанные кроссовки, куртки с потускневшими отражателями, щербатые, с отставшими буквами, надписи «СКО… Я… ОМО… Ь». От приляпанных к спинам крестов остались только полоски клея. Каждый второй – с тертой папкой со вложенным в нее стетоскопом.

Дымили разномастные сигареты. На линии, судя по рации, был полный завал, и отзваниваться никто не спешил. Используя законную отмазку – заполнение карты вызова, – все неторопливо вписывали в разграфленные листочки неразборчивые каракули, прислушиваясь к эфиру.

– Кошмар какой-то. Падеж скота.

– Сегодня часом не полнолуние?

– Пес его знает, наверное. С восьми пашем не вынимая.

– Что-то нынче «баклажанов»[17 - «Баклажан» (жарг.) – опиатный наркоман в передозе. Прозван за характерный синюшный цвет лица.] сверх меры. Не иначе герасима[18 - Герасим, герыч (жарг.) – героин.] завезли.

– Причем с ФОСами, в курсе? С карбофосом бодяжат.

– Откуда знаешь?

– У нас со Светкой был один, в пикете на «Ладожской». Чин чинарем: синий, не дышит, зрак узкий… классика, короче, только слюней море. А потом даже пена пошла. Ну, то да се, затрубили, РЯД[19 - Затрубить (жарг.) – то же, что и посадить на трубу; РЯД – искаженное для удобства произношения РЕAT: портативный, удобный в работе аппарат ИВЛ.] подключили, дышим. Я токсикологам звоню: типа, чё как?

– А кто там сегодня?

– Рахманов. Он и говорит: спокуха, все ништяк, это герыч, только с ФОСами. Вентилируете? Ну, зашибись. Атропином ширните, пусть высохнет… Пять кубов сделали – порядок. Подсох, зарделся, зрак расширил – победила наука, типа. Потом восстал, с трубы снялся, и в отказ: мол, я не я, лошадь не моя, какие наркотики, что вы? И в мыслях не держу! А у самого трассы[20 - Трассы (жарг.) – множественные следы инъекций по ходу вен.] до горла.

– Ка-з-зел!

Мы с Веней втиснулись на свободное место.

– Здорово, Леха. Кого это вы так нещадно?

– Вячеслава Добрынина.

– Е! А у нас первым вызовом – Каролина Сысолятина, новорожденная.

– Охренел народ, не иначе.

– И стар и млад причем. У нас, к примеру, Иллюзия Свербло есть.

– Что-что у вас есть?

– Иллюзия Свербло, шестьдесят три года. Каждую ночь вызывает, сука рваная, реланиум хочет.

И сразу следующий:

– А я однажды ДТП обслуживал, так там цыган был – Ихтиандр Свиногонов.

– Да ладно гнать!

– Ты Ленечку Старикова знаешь? Вот он подтвердит: сидит парниша, жалуется на боли в груди, я ему: вас как зовут? А он замялся так, на секунду, и говорит: называйте меня Саша. Беру паспорт – Ихтиандр! – еле сфинктеры удержал. А еще мы как-то у Пенелопы Потаповны Ратгаузен были.

Хмыкают.

– В Швеции режиссер есть, Лукас Мудиссон. Прикинь, Аля, замуж тебя такой позовет: «Дорогая, давай поженимся. Уедем в Стокгольм, ты там Алевтиной Мудиссон станешь».

– Очень смешно.

По-моему, да.

– А я когда учился, к нам на нефрологию привели девчушку по фамилии Безденежных. У нее пиелонефрит и аномалия развития почки – два мочеточника. Всего, стало быть, три. Ну, то да се: УЗИ, анализы, тра-та-та… а вот посмотрите, коллеги, интересная особенность: наряду с характерным для пиелонефрита заполнением лоханок видна аномалия… девочка и так впечатлительная, а тут ее еще и прогрузили по полной – заплакала. Препод ее так приобнял: не расстраивайтесь, говорит, ну и что, что вы Безденежных – зато у вас три мочеточника…

– Начмед!

К нам приближался Коля Третьяков, замглавного по медчасти, непримиримый, как бен Ладен, борец с нарушителями дисциплины. Немного не доходя, Коля, одетый в новую форму, уселся в продавленное кресло, извлек из папки историю и стал скрупулезно заполнять многочисленные графы. Народ прикрутил громкость, веселость пошла на убыль, и кое-кто потянулся к телефону отзваниваться.

И тут в холл ввалился Рубен и, не замечая начмеда, обратился к Северову:

– Слушай, целый день езжу, да? С порога услали – штаны не дали переодеть!

Рубик-джан и впрямь наполовину состоял из гражданской одежды.

– Одного в больницу, второго в больницу, третий вообще в коме! Потом туборга на Тореза[21 - Туборг (жарг.) – больной туберкулезом. Тореза – проспект Мориса Тореза, на котором расположен туберкулезный стационар.], а потом снова сюда. Дай направление, слушай, не знаю, когда на станцию попаду.

Веня протянул ему пару бланков.

– По какому праву вы передаете записанные на вас направления на госпитализацию?

Северов глянул через плечо:

– По праву сильного.

Коля ростом с собаку. Его еще, когда он диссертацию защитил, «доктором кукольных наук» прозвали, и Венина реплика его, мягко говоря, покоробила: пожелтел, закаменел скулами и стал катать по ним мощные желваки.

– Я – начмед скорой помощи Третьяков. Ваша фамилия и номер подстанции?

– Фельдшер Светин, эсэмпэ[22 - Эсэмпэ – СМП: станция медицинской помощи.] Всеволожска.

– Я немедленно поставлю в известность вашего заведующего.

– Пожалуйста. Восемь-гудок-двадцать семь-ноль-два-ноль-четыре-двадцать пять.

Веня неторопливо направился к выходу, показав мне глазами: сиди, не светись. Мудро – Третьяк меня знал, да и публика после этого рассосалась, так что я улизнула вместе со всеми.

– Ну все, кранты тебе, док. Колюня злопамятный.

Северов придвинулся и негромко заговорил:

– Представь: низкое небо, ветер, несущиеся над землей облака, – он вещал, словно актер в радиопостановке, – мокрые листья в черной воде каналов…