– Слушай меня! – сказал я. – Там отнюдь никакие не олухи. Наоборот! Потому мы их и не знаем. И работа действительно идёт. И национальная идея давно уже придумана. Но не одна. А пять. Или пятнадцать.
Виктор Петрович застыл.
– Нацидея, – продолжил я, – это главнейшее из богатств. Это ценнее, чем нефть и газ, потому что и нефть не впрок, когда нет идеи! А что мы делаем с нашим богатством? Мы его у себя воруем. И продаём. Так?
– Так! – горячо подтвердил Виктор Петрович.
– И чтоб мы при этом прошли мимо самого дорогого?.. Виктор Петрович! Мы украли у себя национальную идею так же, как и всё остальное, и толкнули её в полцены Венесуэле! Или Словакии, я не знаю. Потом придумали ещё – и опять толкнули. Дело поставлено на поток! Доход, разумеется, не в бюджет. А идеи прекрасные. Ты посмотри, как живут малые страны! Как у них всё нормально!..
– Нет!.. – вскричал Виктор Петрович. – Я верю! У нас будет национальная идея! Вот-вот! И, может быть, прекрасная!..
Я помолчал.
– Ну, что ты, Виктор Петрович, – сказал я затем. – Ну, что ты. Ну, какая у нас может быть национальная идея? Пока у нас на хозяйстве воры?..
И я налил себе чай. В стакан и послабее.
Молчание ягнят
«Литературная газета. Юг России» 02.02.2000
В этот вечер Виктор Петрович был по-особенному задумчив. Я было решил, что он, допив чай, сразу же и уйдёт; но он, допив чай, откинулся к стенке, засунул руки в карманы и стал смотреть в печку.
Даже у друзей такое поведение не могло не вызвать вопроса.
– Скоро будет месяц… – тяжело заговорил Виктор Петрович. – Скоро месяц… как я мучаюсь над указом.
– Ты стал писать указы? – удивился я.
Виктор Петрович горько усмехнулся.
– Путин, – ответил он кратко.
– Путин обязан, – защитил я премьер-министра, и.о. президента и будущего победителя выборов. – Кроме того, и он их не пишет. Только подписывает.
– К сожалению, этого достаточно, – сказал Виктор Петрович.
Я почувствовал себя заинтригованным.
– В чём же тогда твои мучения?
– Я не могу осмыслить происходящее.
– Ну, батенька, – сказал я. – Чего захотел.
– Я верю, ты считаешь меня умственно полноценным. – Он вынул руки из карманов и распрямился.
Я испугался. Когда он начинал говорить немножко высокопарно, это означало, что проблема, стоящая перед ним, неразрешима.
– Первым своим указом, – голос Виктора Петровича зазвучал по-левитановски, – Путин освободил Ельцина от уголовной ответственности. Ты понимаешь?..
– Да.
– Нет. Ты не понимаешь. Он вывел его из-под власти правосудия! Заблаговременно! Априори! И не только его, но и родственников его!..
– Ну, сейчас он имеет право… Помиловать… Амнистировать…
– Но не выписывать индульгенций! Не делать никого заранее и навсегда недосягаемым для закона! Целые группы лиц!..
Я не знал, что отвечать.
– Итак, – заключил Виктор Петрович, – с чего начал Путин своё правление? С насилия над конституцией. Она грубо попрана. Кем? Собственным же гарантом! Кстати, юристом.
– Попрана, да, – признал я.
– Дума, конечно, поддержит.
– Конечно.
Мы помолчали. Говорить было больше не о чем.
Но я всё-таки сказал:
– Надеюсь, это первое его нарушение окажется последним.
– На каком же фундаменте базируется твоя надежда?
«Чёрт побери», – опять испугался я. Но объяснил:
– Рука руку моет. Помыла – и всё. Больше нет необходимости.
– Я сперва тоже так думал. Но надо смотреть в перспективу. Скажи: третий наш президент – он, в свою очередь, освободит второго от закона?
– Если Путин будет в этом нуждаться – он просто обязан будет его освободить! Иначе свобода получится только для Ельцина. А это недемократично. А у нас должна быть демократическая страна.
– Выходит, теперь у нас все президенты будут целыми семьями изначально освобождены от уголовной ответственности?
– Выходит, так.
– Здорово, – сказал Виктор Петрович. – А во всём мире – не так.
– «У ней особенная стать», – вспомнил я.
– У кого?
– У России. Это стихи такие.
– Господи… – сказал Виктор Петрович. – Сколько стихов о России понаписано… А живём, как… как…