Чай вдвоём в Литературной газете

Он стал делать неопределённые жесты, подбирая нужное слово. Я тоже стал подбирать. Некоторое время мы молча махали руками, потом утомились и прекратили.

– Ладно, – сказал Виктор Петрович. – Налей мне ещё чаю.

– А чего ты не можешь осмыслить? – спросил я. – И почему ты усомнился в своей умственной полноценности?

– Потому, что я вижу: я один. Я один озабочен этим указом! Неправедным и дикарским! А все остальные в нашей стране молчат. Проворчали что-то сначала и тут же забыли, и никаких контрмер!

– Какие ж контрмеры можно применить к и.о. президента? – удивился я. – Да ещё и к Верховному Главнокомандующему воюющей армии?

Виктор Петрович охватил голову руками. Меж пальцев пробились кустики седеющих волос.

Было мучительно видеть его мучения, и я не знал, как его утешить. Но вдруг меня осенило.

– Гарант не попрал! И не мог попереть. То есть попрать. Путин – он не гарант! Юридически. Он же ещё не давал президентской присяги! Какие претензии?.. Виктор Петрович!.. Вот потому и молчат.

Он вскинул голову:

– Да? Потому?..

– А почему же ещё? Пей!

– Ты прямо груз с меня снял, – сказал он, отхлебнув сразу полчашки. – Спасибо.

– Да уж, – сказал я. – Пей, пей. Душевное дело чай!

Потекли слёзы

«Литературная газета. Юг России» 16.02.2000

Допив чай, Виктор Петрович долго затем сидел, морща лоб и слегка почёсывая под мышкой. Было очевидно, что его занимает какой-то вопрос. Я молчал, боясь прервать течение его мыслей, потому что иногда бывало так, что он отвечал себе сам, и тогда мне не приходилось ему ничего объяснять.

– Зачем в государстве нужна элита? – спросил он вдруг.

Я растерялся.

– Ну… – сказал я. – Должны же быть лучшие… Ну, образцы. Которым следует подражать. В общем, чтоб было ясно, какими желательно видеть всех.

– Так. А теперь скажи: Бородин – элита?

– Какой Бородин?.. А, композитор?

– Нет. Завхоз.

– Какой он завхоз?.. Бородин!.. «Половецкие пляски»!..

– Можно и так. Половецкие. Хоть и в Кремле. Правда, сейчас он уже не завхоз. Он теперь секретарь Российско-Белорусского Союза.

– А! – понял я. – Да, он элита. Безусловно. И поэлитней, чем тот… композитор.

Виктор Петрович взглянул на меня исподлобья.

– А почему ты уверен, что он элита?

– Он сам так сказал. А кому же знать лучше, как не ему?

Виктор Петрович вздохнул.

– На пресс-конференции он вёл себя очень грубо… Как бы даже по-хамски. Помнишь?

– Помню, помню. А как же!

– И неумным он мне показался.

– И мне, – согласился я. – Ну, так что?

– И Интерпол его хочет арестовать.

– Прекрасно.

– Если, конечно, верить Интерфаксу.

– Интерфаксу – верить, – сказал я. – И Интерполу тоже. Верить всем! Именно потому, что он – элита.

Виктор Петрович вскочил.

– Если это у нас элита, то кто же тогда мы?..

– Мы – не элита.

– Знаю! Но почему?..

– Как бы тебе это… помягче… Ну, скажем, ты бы на конференции не нагрубил.

– Ну конечно, что ты…

– Но при этом ты – не элита.

– Ну… да!

– Чувствуешь – здесь есть какая-то корреляция?

Виктор Петрович вцепился руками в край стола. Пальцы его побелели.

– Так что же: я, значит, в принципе не гожусь?..

Бог видит, хотел я его пощадить, – но он попросту нарывался.

– Ладно. Ты вдруг решил, что и ты годишься. Ну… Тогда, брат, к тебе вопросец: а что ты такого сделал?