Своими глазами (сборник)

– И зачем они туда летят. Ведь там холодно, да? – щебечет она.

– У них там гнезда. Там они выводят птенцов.

Подтекст откровенен. Идут молча.

– Что ты молчишь. Расскажи что-нибудь, – не выдерживает Лиза.

Помолчав, Харальд неловко выдавливает:

– Ты будешь моей женой?

– Нет! – хохочет она и убегает.

140. Спальня Ярослава, огонек масляного светильника. Ярослав и Ингигерда перед сном.

– Она любит его, – продолжает разговор Ингигерда.

– Она во всем послушна моей воле, – возражает Ярослав.

– Тебе кажется. Она выросла, и теперь ей нужен муж больше, чем отец.

– Он всего лишь викинг.

– Нет. Ты доверяешь ему дружину. Ты поручаешь ему налоги. Его отец был конунг и друг моего отца.

– То, что было – не важно. Его отец потерял корону. Он дал каким-то мужикам убить себя… разгромить!

– Она моя дочь, – горделиво говорит Ингигерда. – Она все равно сделает так, как хочет – даже если ты не отдашь ее. Знай это.

Насупленно помолчав, он:

– Она моя дочь. И будет делать то, что должна.

Гасит светильник. Они укладываются. Слабый отсвет луны на подушках, различимы лица в темноте:

– Хуже то, что его прозвали Жестоким, – вздыхает Ингигерда. – Я бы не хотела, чтобы у моей дочери был жестокий мужчина. Она добра и открыта…

– Она глупый вздорный ребенок! – чуть раздражается Ярослав. – А он – воин. А если воин суров и беспощаден – это правильно!

– Так он тебе нравится? – улыбается в темноте она.

– Он хороший воин, – бурчит Ярослав. – И только. – И поворачивается к ней.

В объятиях вдруг произносит, не отпускаемый мыслями:

– Поляки опять были на Горыни. Забрали дань с Дубровицы… Пусть сходит в Польшу.

– Побереги его, – просит она.

– Богу виднее.

Польский поход

141. По узкой речушке меж лесистых берегов идут на веслах драккары с воинами.

142. По ручью ведут викинги драккары бечевой: вереницей по берегу, таща корабль канатом; еле протискивается он в зарослях, ручей совсем узок.

148. Волок. По земле, на катках-бревнышках, подкладываемых под днище: две вереницы впряглись в два каната, тянут корабль, привязанный за форштевень, остальные облепили с боков, подталкивают. Довольно легко и споро идут по каткам легкие кораблики.

144. Бесшумно пристают ночью к берегу.

Крепость на холме над берегом, зубцы каменных стен, башни.

Падают на стенах несколько часовых: стрелами пронзается горло.

Трехлапые крючья забрасывают викинги на края стен, лезут вверх по веревкам. Спускаются внутрь, в город. Пробираются к воротам стен, режут стражу, открывают ворота.

Беззвучно проникают в город вооруженные отряды, движутся по узким улочкам меж каменных домов под остроугольными крышами.

145. Спальня князя в его замке. Парча, бархат, альков, иконы. Спит князь в пышных перинах, похрапывает и посвистывает носом.

Шум раздается за стенами, шум нарастает и близится, грохот, лязг, крики. Князь ворочается, просыпается, вскакивает в постели, вытягивает шею, хлопает глазами, зовет:

– Эй! Что здесь! Стража!

С грохотом распахиваются двери – в них вырастает Харальд с обнаженным мечом, за ним викинги. Стуча каблуками по каменному полу, проходит Харальд и встает посередине:

– Конунг Ярицлейв шлет тебе привет. И зовет в гости. Вместе с дарами. Теми, что ты взял в Дубровице.

Перерубает одним взмахом меча два столбика, поддерживающих альков в изножье. Шатер падает, под складками ткани барахтается фигура.

Викинги хохочут. Один шлепает плашмя мечом по заду, обрисованному тканью, из-под которой князь так неловко пытается высвободиться.

146. Рассвет. Князя со связанными руками выводят из дверей во двор замка. Тела перебитой польской стражи валяются во дворе.

Князя пихают в грубую колымагу, где уже сидят несколько богато одетых вельмож – руки связаны за спинами.

Ведут и молодую красивую девушку в разорванном наряде, вороные волосы блестящей гривой по плечам, почти закрывают бледное лицо.

– Не троньте дочь! – бессильно вскидывается князь.

Харальд сумрачно смотрит на девушку, делает знак:

ее отводят в сторону и сажают в такую же колымагу, непокрытую тентом наподобие примитивного фургона.

– Поджигайте все! – командует Харальд.

147. Перспектива узкой готической средневековой улицы – и метель из перьев и пуха, вылетающих из разбитых оконных проемов, кружит меж домов и над крышами, устилает все. И черные дымы пробиваются сквозь белую метель, выстреливают языки пламени.