Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

Филипп оторвал глаза от монитора и поглядел на внимательно следивший за его действиями зал.

– Видите эти черные буквы на зеленом фоне? Они подтверждают, что все закончено, пусть даже мне самому еще не очень верится в это. Так бывает, и это вполне нормально, ведь в тот момент, когда мы наконец обретаем наше счастье, мы зачастую не замечаем его, лишь чувствуем легкое дуновение эйфории.

Но все это произошло на самом деле, и каждый из вас может подойти ко мне, похлопать по плечу, приводя в себя, и сказать: «Эй, чувак, мы сделали это!». Вы были рядом со мной на самом тяжелом отрезке моего пути к счастью, к победе, к познанию себя. И теперь, когда все так благополучно завершилось, я думаю будет не грех немного расслабиться и насладиться своим собственным, честно добытым счастьем!

Широко улыбнувшись, Филипп встал из-за столика, немного отодвинув назад кресло, и вышел на середину сцены. Заиграла музыка, самая оптимистичная и слащавая из всего, что звучало в этот вечер в театре «Кинопус». Грянули аплодисменты, и один за другим зрители начали вставать со своих мест, время от времени выкрикивая «Браво!».

Филипп наслаждается моментом. Он обводит взглядом весь зал так, словно хозяин, который в первый раз видит свой недавно купленный земельный участок и впервые ощущает его гигантские размеры. Его улыбка немного необычна. Глядя на него трудно сказать, что сейчас он делится со всеми ними своей радостью и приглашает их разделить вместе с ним триумф. Это замечают его друзья-артисты, стоящие за кулисами в ожидании выхода на поклон. Они ждут заранее обговоренного сигнала, но Филипп никак не дает его. Зрители продолжают аплодировать и кричать ему «Браво!», также предвкушая выход на сцену всей труппы. Филипп же внимательно наблюдает за ними, приветливо кивая, после чего в свою очередь одаривает зал имитацией легких аплодисментов. Затем он прикладывает левую руку к груди и, опираясь на нее правой, начинает напоминать роденовского «Мыслителя»[21 - «Мыслитель» (фр. Le Penseur) – одна из самых известных скульптурных работ Огюста Родена (фр. Fran?ois-Auguste-Renе Rodin, 1840–1917).], с той разницей, что памятник сидит, опираясь правым локтем на левое колено, а Филипп стоит, поддерживая правый локоть внешней стороной кисти левой руки. Он прикрывает рот, скрывая улыбку, прищуривается, после чего делает жест рукой, словно прося слова во время какого-то собрания. Зал притихает, замолкает и музыка. Филипп делает шаг вперед.

– Спасибо, спасибо вам большое за аплодисменты и за улыбки! Да, история счастливой жизни всегда восхищает и служит примером для остальных. Вам она понравилась?

Все очень напоминало заключительное слово, с которым режиссеры обычно выходят после успешной премьеры, говорят пару-другую хвалебных слов, еще раз представляют «тех, без кого все это было бы невозможным». Они восприняли его вопрос, как часть дружеской беседы, и пробубнили свое коллективное согласие. Но в его голосе не улавливались те обертоны, которые всегда сопутствуют таким речам и добавляют к ауре триумфа, поэтому кто-то помыслил о том, что спектакль, может статься, еще не закончился. Эти вернулись на свои места, другие продолжали стоять…

– Да, она вдохновенная, она красивая, красочная, может быть даже в чем-то и поучительная, не так ли? А самое главное – она убедительна! – Он сделал паузу, еще раз убедившись в согласном молчаливом ответе. – Да? Убедительна? И вы действительно поверили в то, что я вам рассказал?

После отгремевших аплодисментов тишине несложно было вернуться в зал сразу после того, как новый любимец внимающей каждому его слову публики обратился к ней. На последних словах тишина пропитала собой весь театр, делая заметным легкий фон в динамиках, который Ласло сразу же принялся сводить на нет.

Филипп лишь усмехнулся и понурил взгляд. Он подошел к столику, на котором лежал пульт, оставленный Артуром и направил его в сторону экрана, который сразу же начал сворачиваться и снова скрылся от глаз под потолком над сценой.

– Как все оказывается просто в этой жизни. Как легко взять и захотеть достигнуть намеченной высоты, а потом просто терпеливо дождаться, когда выпадет твой шанс, после, оказывается, необходимо просто произвести оплату услуги по достижению своей мечты – и живи дальше, о великий победитель!

Филипп небрежно положил пульт на столик и вновь посмотрел в зрительный зал, прорезая своим вдруг ставшим ядовитым взглядом каждого, кто возникал на линии огня.

«Злые орки, закостенелые дикари, выкрашенные куклы, запуганные узники», – звенело в его голове, и чтобы заглушить этот голос, Филиппу пришлось возвысить свой собственный.

– Давайте-ка я верну вас в тот день, в который я якобы дал такое благородное обещание. Как я сказал, лишь на следующий день я решился задать вопрос, который мучил меня всю ночь: «Где книга?». Как выяснилось, ее продали несколько лет назад, и благодаря вырученным деньгам смогли закрыть долг, в который один из моих обожаемых кузенов втянул себя и своих родителей. Когда же я вскипел от ярости и потребовал выдать мне имя покупателя, наши добавили, что часть денег была также использована на оплату моего обучения.

Трубопровод, по которому должен был выплеснуться мой гнев, вдруг перекрылся, и, к сожалению, выдержал критическое давление. Вернувшись обратно, разрушительная энергия стала преобразовываться во множество форм и разрушать меня изнутри, в результате чего я таки устроил скандал с обвинениями в беспринципности, глупости и расточительности. Голос вдруг обрел страшную силу, слова сами стали подбираться и выстраиваться в яростные тирады, руки пренебрегали весом тяжелых предметов и с легкостью хватали их и переносили на новые места. В конце концов я набил рюкзак своими вещами – теми, что попались под руку, – и покинул свой дом, хлопнув дверью.

Если бы я тогда выпустил пар, закричав во все горло и разбив об стену первую попавшуюся под руки хрустальную вазу, было бы легче. Было бы не так тяжело.

Я переночевал в доме у однокурсника, а поутру вернулся. Без ничего. Я пришел выяснить имя того, кто купил мою книгу, будь она неладна. Страшно представить, каким было тогда мое лицо, потому что они… они как-то сразу притихли, словно увидели какое-то чудовище. В их лицах я видел страх, с которым они не рискнули бороться. Со мной решили больше не спорить и раскрыли мне имя покупателя. Они всегда потакали моим желаниям.

Я пошел к нему. Да, книга стояла за стеклом на одной из его полок, но он не собирался говорить со мной на эту тему. Я пообещал найти ему экземпляр получше и выменять на него наш семейный. «Попробуй», – только и сказал он и еще так ехидно ухмыльнулся, чем сильно взбесил меня. И если с кузеном и его семьей я решил порвать все связи, то этого типа я держал под постоянным контролем. Время от времени я проверял, не съехал ли он с этой квартиры, не мытьем, так катаньем находил людей, вхожих в его дом и налаживал с ними знакомства, прося при случае проверить, на месте ли книга. Тогда многие из них прекращали общение со мной, сочтя меня неким маньяком и боясь оказаться соучастником какого-то преступления. Сейчас я их могу понять, а тогда каждый такой конфликт бесил меня еще больше. Один из них, однако, с удовольствием выполнял мои просьбы, и в течение примерно восьми лет я твердо знал, где находится моя книга… Отморозок!

Все это время я не прекращал поиски на всех доступных интернет-ресурсах. Браузеры на моем компьютере открывались сразу с несколькими вкладками, годами прочесывавшими бесконечные списки продаваемых книг. Да, я таки собирал эту «Калевалу», я истерично брал все, что удовлетворяло критериям моего поиска, и за несколько лет я собрал целую кучу этих книг, от которых меня уже начинало тошнить. Проводя все время в маниакальном поиске, хочешь не хочешь да становишься матерым профессионалом в своем деле. Я следил не только за интересующими меня лотами, но и за всеми остальными, любопытства ради собирая статистику о каждом из них и анализируя процессы битв на последних секундах. Я научился по одной картинке среднего качества определять характеристики того или иного издания с точностью до месяца издания. Я с легкостью выводил из игры нечистых на руку продавцов и налаживал контакты с достойными. Я потратил восемь лет из своей жизни… И все – ради одной книжки! Я даже контролировал настоящие, живые аукционы и поехал бы куда нужно, если бы эту книгу выставили на продажу. К счастью, этого не произошло, иначе мне пришлось бы потратить еще больше денег. Хотя все было бы лучше, если бы… если бы я тогда выпустил пар.

Филипп замолчал на несколько секунд, в течение которых его лицо то словно освещалось солнечным светом, то снова затягивалось облаками, очернялось тучами, а потом вновь озарялось каким-то теплым светом. Дело было не в искусственном освещении: МиниМаксы давно уже закончили свою работу и сейчас наравне с остальными напряженно следили за происходившим на сцене. В одно из очередных просветлений Филипп продолжил.

– Лет через пять мне немного полегчало. Моя идея фикс вдруг стала аморфной и начала прогибаться под смутным ощущением тщетности моей кампании. «Вряд ли кто-нибудь выложит эту книгу», думал я, вспоминая советы известных коллекционеров не тратить попусту время и оставить эту затею. Но за все эти годы я успел подсесть на аукционы, и время от времени впадал в какое-то забытье, вдруг делая новую ставку. Когда же я выигрывал ту или иную книжку мне сразу становилось скучно, и я снова брал ненужные мне книги, дублировал те, которые у меня уже были, приговаривая: «Нельзя, чтобы такая книжка пропадала», когда они продавались за мизер. Я создавал все новые и новые коллекции на раз, и все это время мне было скучно. После я вдруг снова становился нормальным гражданином и держался, пока не пропадали все отвлекающие меня от самого себя факторы.

А потом это все же случилось.

В один прекрасный день я пролистывал новые лоты и… ну… одним словом, кто-то вдруг выложил один экземпляр того самого издания, и он был… безукоризненным. То был один из самых добросовестных продавцов – second_to_none. Он до сих пор продает книги, можете сами проверить. Продавец-мечта! То, как он описывает свой товар, вполне заслуживает отдельного эссе. Помимо подробнейшего текстового описания и добротных фотографий в нем, он выкладывает ссылку на высококачественный видео файл с демонстрацией товара, так что смотря в свой монитор, ты буквально осязаешь текстуру обложки на кончиках пальцев, ты слышишь шуршание бумаги и видишь ее фактуру, тебе даже кажется, что и запах книги становится тебе доступен.

А упаковка! Ах, как он упаковывает товар! Когда ты получаешь от него свою посылку, тебе бывает жалко не только выбросить коробку, но и разлучать ее с книгой. Всегда тяжелая, всегда многослойная, но всегда гарантирующая тебе абсолютную сохранность, так что ты не можешь найти ни одной детали, появившейся на книге после фиксирования ее на том самом видео.

Я не мог поверить своим глазам. Я видел демонстрацию книги, которую никогда не смог бы представить в подобном состоянии. Я был уверен, что это какое-то новое факсимильное издание, воссоздававшее оригинал, но я прекрасно знал, что такого издания в природе не существовало, и плюс ко всему я уже имел дело с second_to_none – гарантом безупречности в описании товара.

Я знал, что нужно сразу забыть об аукционе на неполных десять дней, но не выдержал и вошел с ним в контакт, намекнув на то, что я готов заплатить ему прямо сейчас столько, сколько тот сочтет нужным, но он лишь пожелал мне удачи с моей ставкой.

Я проявил слабость. Мне стало стыдно. Он знал меня, я знал его, и мы всегда уважали друг друга. Он также забывал о своих продажах до последнего часа, а промежуточные несерьезные ставки его вообще не интересовали. Правда, их обычно бывало совсем немного, ведь начальные цены его лотов всегда были внушительными.

Я ждал. Недолго. Я понимал, что для полного выполнения условий третьего шага мне необходимо знать, какими активами я обладаю. Но мое сознание помутилось от созерцания этой книги в таком невообразимо идеальном состоянии.

«Как она могла пройти через две сотни лет и не обветшать? Как это возможно? Неужели Время пошло против меня и теперь оно хочет сыграть со мной злую шутку?», начал я спрашивать сам себя, ибо больше мне не с кем было общаться. Делиться по поводу своего шанса с другими коллекционерами я не хотел – все они на несколько дней стали моими потенциальными соперниками. С семьей и с самыми близкими мне людьми мне также не хотелось говорить – они бы и не поняли, и не разделили бы моих чувств. Короче говоря, я снова предпочел держать все внутри себя, а на третий день оттуда проросло совершенно безумное решение.

Я заложил свой дом. Вот так вот. Заложил, потому что быль сильно уверен в своем успехе. Заложил, потому что не сомневался в том, что судьба мне благоволит и сейчас восстанавливает справедливость в виде такого подарка. Заложил дом, потому что третье правило гласило: «Будучи в трезвом уме, осознавая все истекающие из этого последствия и отдавая себе отчет в том, что ты будешь в состоянии выложить эту сумму», и я должен был иметь эту сумму на руках, и я был уверен, что мой ум трезв.

Ну почему, почему я тогда не заорал во все горло?! Может быть кто-нибудь из вас оказался бы рядом, постучался бы ко мне и спросил, не нужно ли чем помочь? Хотя кому из вас нужно было бы мне помогать? Скорее всего, сказали бы: «Чего орешь, идиот?», и это бы меня спасло. Может быть я смог бы тогда остыть и не дойти до того, что я сделал втайне от всей семьи. Может быть, им вообще не стоило дарить мне этот дом? Скорее всего я был недостоин этого. Они всегда делали для меня все возможное и невозможное.

Но вот деньги на руках, и я готов положить на свой счет столько, сколько заберет у меня моя победа, сомневаться в которой я и думать не мог.

Я не переоценил отношение своей судьбы ко мне. Да, я выиграл тот аукцион. Последние пять минут я не знал, трясет ли меня от ударов сердца или же это землетрясение шатает наше громадное, капитально построенное монолитное здание. Но я знал, как нужно справляться с этим, ведь я уже был матерым аукционером, хладнокровным бойцом последних секунд. Одна ставка – один снайперский выстрел. Помните ту пятизначную цифру, которой я вам посоветовал не бояться? Помните, нет? Я вас спрашиваю, вы помните ее?!

Никто и звука не издал, никто даже не кивнул. Все слушали Филиппа, ожидая конца его истории.

– Эту цифру я и вписал тогда. Третье правило предупреждает: «В трезвом уме». В трезвом уме! А со мной рядом не было никого, кто бы остановил меня, потому что я не хотел никого впускать в себя.

Когда я подтвердил сумму, мое тело похолодело и пребывало в этом состоянии около минуты. Потом я кое-как заставил себя сесть, судорожно вцепившись в подлокотники кресла, все еще не в состоянии определить природу того, что именно выбивает у меня пол из-под ног. Я боялся этого ощущения. Я вообще был скован каким-то неведомым доселе страхом. Только когда я заметил, что начало вечереть, я вышел из ступора и оплатил покупку.

Вот вы спросите, если не поленитесь рот раскрыть – да не бойтесь вы меня, мы же просто общаемся по душам, или вам по душам общаться страшно? Вот вы спросите, был ли я в этот момент счастлив? Нет. Внутри меня не было света. Я словно попал в черную пустоту. Нет-нет, это не из-за денег – сумма как раз таки оказалась во много раз меньше того, к чему я готовился. Просто я почувствовал, что сделал что-то очень нехорошее, что перешел какую-то грань и что уже было поздно что-то менять.

Посылку, как назло, принесли, когда меня не было дома. Упаковка от second_to_none не могла оставить равнодушным никого, и мать с братом, заверив курьера в том, что передадут ее мне лично в руки, расписались о получении, а после моего возвращения поинтересовались, что это такое особенное я получил. В посылке находилось это…

Из дальнего угла сцены вышла сконфуженная Агнесса и поднесла Филиппу черный пакет, который он принял не глядя. Девушка поспешила пройти за кулисы. Дождавшись этого момента, Филипп резким движением вытащил из него увесистый том антикварного издания «Калевалы» и продемонстрировал его, держа перед собой в вытянутой правой руке. В зале кто-то ахнул от удивления.

– Узнав ее, они с нескрываемым страхом поинтересовались о сумме, которую я выложил за книгу.

Филипп опустил руку и с нескрываемой болью во взгляде сказал:

– Ну что мне стоило занизить цифру? Хм? Нет – я решил выложить все начистоту. Какое-то зло внутри меня не оставляло мне иного выбора. Кое-как они пережили этот шок, но поинтересовались, откуда у меня такие деньги, и это я тоже не захотел скрывать… Да я и сам переживал весь последующий час, но мать наконец-то привели в чувство, напоив всякими там каплями и таблетками, после чего брат задал третий вопрос: «Если это и есть та книга, из-за которой жизнь нашей семьи пошла наперекосяк, почему ты не радуешься?».

И я посвятил их в суть последнего этапа моего восьмилетнего плана, сказав: «А это не она. Свою книгу я должен еще вернуть сами знаете откуда».

Последние слова Филиппа прозвучали зловеще, словно его голос разделился на два, и свой собственный был аккуратно уложен на идущий откуда-то из темной глубины его души другой, холодный, колючий, шипящий голос. Мороз пробежал по спинам его друзей, когда они услышали эти слова.

– Больше они вопросов не задавали, а через два дня уехали из города к родственникам. Наверное уже навсегда.

Книга приехала, я реализовал свою мечту, я стал тем, кем был рожден, но я больше не желал ее и меня не грела мысль о том, что я – победитель. Я не стал счастливым.

После я все же заставил себя пойти в дом, где за стеклом стояла когда-то обещанная мне книга, и когда я снова увидел ее, во мне снова вскипела кровь. Я достал из упаковки выигранный мною экземпляр, который он покрутил в руках и вернул, сказав, что не верит в его подлинность.

«Это невозможно. Столько времени прошло, оно не пощадило бы ее. Такое впечатление, что она – вне времени, что ее не существует», сказал он, после чего добавил, что сожалеет о том, что бросил мне вызов, заставив выложить такую сумму, но обменяться экземплярами он так и не согласился.

В тот вечер… – на лицо Филиппа снова набежала туча, он зажмурился и потер переносицу ладонью, словно пытаясь избавиться от какого-то воспоминания, которое мучило его. – В тот вечер что-то меня удержало от совершения непоправимого. Судьба все еще благоволила мне. Я разобрался с залогом, вернув деньги с процентами – мне ведь даже не пришлось что-то брать из этой суммы. С семьей я еще мог наладить отношения, даже с моим кузеном, который, как мне кажется, даже и не заметил моего исчезновения из его жизни. Да и книжку своей мечты я заполучил, и теперь у меня есть единственная не только в городе, но и во всем регионе самая полная коллекция всех изданий «Калевалы», издававшейся в нашей стране. Конечно же ее ни у кого нет – кому вообще нужно собирать десятки изданий одного и того же текста!

Но все могло закончиться трагедией, если бы не… если бы…