– Ну а чем же тебе не угодило наше «счастье»?
– Кира, – развел руками Корсак, удивляясь вопросу, – это провокация.
– И все-таки?
– Ладно, – он положил вилку, с самым серьезным видом готовясь объяснять, – скажи мне как ученый ученому, – Кира попыталась скрыть улыбку: она уже понимала, о чем пойдет речь. – Ты можешь пересказать мои переживания на языке родной физиологии или нейрохимии? Вот. Все просто, да? Погоди, не смейся пока. А что происходит с нашими подопытными? Тоже, в общем, тебе под силу, да? Они находятся на второй стадии – пик, но не чувствуют ничего из того, что было «до», и того, что будет «после». И ты хочешь для меня похожей участи? Урезать мое счастье как минимум втрое и объявить меня счастливым человеком? Вот это уже действительно смешно.
Он снова взялся за вилку и ужин.
– Ну, ты смотришь немного узко, но в общих чертах я с тобой согласна. Ты гедонист. С твоим счастьем все предельно понятно, – она открыто улыбнулась. – Знаешь, я погружаюсь все сильнее в самые разные теории и подходы к счастью. Оказывается, уже так много и так глубоко ученые про это думали, что даже кажется странным, почему мы до сих пор не взяли все это на вооружение. Ты знал, что уже давно есть и формулы счастья, и четкие пути, как к ним прийти?
Коллега лишь неопределенно промычал в ответ, не открывая набитого рта.
– Ну вот, гедонистический путь, как твой, состоит в максимизации полезности мира, ну, такая потребительская позиция, когда человек все-все хочет испробовать и как можно больше всего получить. Нормальные такие человеческие желания. Есть путь аскетический, когда человек минимизирует свои потребности и прекращает гонку за тем, что важно для гедониста. Есть путь максимизации способностей. Те, кто его выбирают, занимаются саморазвитием, справедливо полагая, что чем больше они умеют и могут, тем ближе и ярче счастье. Ну и четвертый путь – это минимизация сложности окружающего мира. Этим занимаемся мы, ученые, раскладывая мир и его явления по полочкам, собирая мозаику из загадок и объясняя даже то, что невозможно объяснить. Эти принципы применимы и по отдельности, и аккордно, позволяя становиться все счастливее с каждым днем.
Корсак задумчиво покивал. А Кира продолжала:
– Автор этой теории[3 - Авторство стилевой концепции счастья принадлежит к. п. н. Ахмерову Р. А., д. п. н. Кронику А. А. См., например, их работу «Каузометрия: методы самопознания, диагностики и психотерапии в психологии жизненного пути».], кстати, тоже едет к нам. Он уже заочно взял руководство над одним из проектов. Я знакомлюсь с людьми, с их взглядами, с их гипотезами и нахожу очень много интересного.
Некоторое время они ели молча, но Кира снова заговорила:
– А то, что мы имеем в результате воздействия «Эс Икс», это не эликсир счастья, а просто наркотик… Так обозвал его Виктор Иванович…
– Так и сказал?
– Так и сказал. И я с ним согласна. Ни один здоровый человек, я имею в виду не только медицинский аспект, но и психологический, не соглашается на лабораторное счастье. А что касается прочих… тут надо еще размышлять.
– Это ты о ком? О всяких немощных, калеках там и прочих, да?
– Ну, хотя бы о них.
– Ага, – съехидничал Корсак, – да здравствует наше правительство, самое гуманное правительство в мире! С каких пор Минфин занялся благотворительностью, скажи мне, пожалуйста?
– Вот об этом и речь! Ради чего мы работаем? Ради высших целей, для облегчения страданий обделенных счастьем людей? Когда президент последний раз по-честному, не на словах об этом думал? Ведь не одни мы с тобой такие умные, они там наверху тоже должны понимать, что не все люди захотят платить деньги за наш объект. А те, кто и согласиться бы рады, так им и отдать за это счастье нечего, кроме своих цепей… Так какие доходы они хотят поиметь с этого мероприятия?
– Ну, хорошо, – Корсак снова отложил вилку, – мой первоначальный интерес завоеван. Что ты предлагаешь? Задать этот вопрос президенту или для начала нашему директору?..
– Кстати, о нем. Это единственный человек на сегодня, кто, довольствуясь количеством и качеством счастья в своей повседневной жизни, готов применить к себе «Эс Икс». Как он выразился, «заразить примером»! Что это значит? Кого и зачем он собирается заражать? А главное – чем? Как ты считаешь?
– Кира, ну о чем ты? Не хочешь же ты сказать, что нас всех напотчуют этим «счастьем», не спрашивая мнения? И для чего?
– Эх ты, физиолог! Наркотик превращает человека в своего раба. Это понятно любому первокурснику! Только представь, все счастливы! Ни денег, ни достижений – никому ничего не надо: ни выходных, ни отпусков, ни повышения зарплаты, а можно и вообще без нее! А самое главное, никаких вопросов о смысле жизни. Ну подумай, насколько это может быть реально! Корова ведь не борется за свои права, не рассуждает о смыслах, о счастье, о бытии, просто дает молоко и идет на бойню, когда потребуется. И мы будем так же послушно мычать от «счастья» – каждый в своем загоне! И Минфин выиграет от нашего бесплатного труда больше, чем мог бы заработать на всех продажах вместе взятых!
Корсак стал совсем серьезным и даже отодвинул тарелку.
– Так. Ладно. Я понял. А если без эмоций и четко, по научным фактам? Есть какое-то обоснование?
– Хорошо, – Кира глубоко вдохнула. – Но я буду именно с эмоциями. Извини, но с выражением одной из них мы имеем дело в своих кабинетах. Поэтому и рассуждать нужно именно в терминах эмоций и чувств. Так вот. Мои мысли исходят из функционального анализа: для любой эмоции, в том числе для переживания счастья, характерна отражающая функция как оценка событий, состояний, свойств. А что может по существу отражать одна, даже самая хорошая эмоция, которая зациклилась сама на себе? Что может показывать сломанный прибор, например, часы, у которых остановились стрелки?
Корсак пожал плечами, мол, ничего хорошего отражать они не могут. А Кира продолжала:
– Знаешь, почему вымерли динозавры в свое время?
– Ну?
– В ряду прочего, потому что имели запоздалую реакцию на окружающую действительность. Так вот, у нас вообще никакой реакции не будет, даже запоздалой. Ведь даже ее надо как-то отражать, а мы не сможем. На том же основании мы не сможем давать оценок происходящему. Это повод превратить черное в белое и наоборот. Таким образом, постоянное «счастье», каким мы его наблюдаем сейчас в клинических условиях, – аномальное состояние нервной системы, противоестественное природе человека. Противоестественное! Понимаешь?
Корсак кивнул. А Кира продолжила:
– Далее. Эмоции также носят и побуждающую функцию через оценку привлекательности объектов, а следовательно, определяют наше поведение. Ты очень хорошо описал это на своем примере. Одна-единственная эмоция, помноженная на неадекватную оценку реальности, приведет нас к неспособности самостоятельно определять цели своей деятельности, и нам их очень легко будет задать извне. Этому уже есть подтверждение. Зайди в корпус, где сейчас содержат сталкеров, и посмотри, что они делают. Если их не занимают всеми видами клинической психодиагностики и прочей научно-развлекательной ерундой, то они просто ничего не делают. Ты понимаешь? Все системы в норме, но целенаправленно они не работают! Разве можно столько времени подряд ничего не захотеть, когда все можешь и умеешь?! Не почитать книжку или не посмотреть кино, поиграть с соседом в шахматы или карты наконец… Одни только восторженные «ахи» по поводу того, что предлагают им выполнить наши коллеги-ученые. Лично меня эта ситуация возмущает до глубины души! Но пока ничего не могу с этим поделать. А рассуждая дальше, я закономерно прихожу к потребностно-мотивационной теории. Я помню, что эмоция рассматривается в ней как отражение мозгом актуальной потребности. Но этого мало. Мозг также оценивает вероятность удовлетворения этой потребности. И делает это на основе своего прошлого опыта. А в чем будет твоя актуальная потребность, если ты тотально счастлив, то есть удовлетворил все свои потребности как высшего, так и низшего порядка?! Ведь вспомни, что счастье заканчивается именно тогда, когда начинаешь желать чего-то еще. Даже нега сна прерывается иногда потребностью в еде, например. Захотел есть – и счастье кончилось…
– Да уж, – усмехнулся Корсак, – и не такое бывает.
– Из всего сказанного вывод один: наше лабораторное счастье угрожает самой природе человека. Оно источник патологий всех психических процессов, состояний и в конечном итоге – личностных свойств человека. Оно будет убивать в нас людей и начнет убийство с наших потребностей и мотивов, которые перестанут побуждать нас к целенаправленной деятельности, оставляя сохранным мозг. Но и это ненадолго, поверь мне. Во-первых, никакая нервная система не сможет выдерживать таких запредельных нагрузок, которые будет порождать «счастье», ведь это гормоны, это общее тоническое состояние, одним словом, стресс. Во-вторых, без потребностей – верная смерть. Если твоя психика не способна идентифицировать потребности, она не будет искать способы их удовлетворения. Я, конечно, утрирую, но если чья-то властная рука не соизволит, допустим, тебя вовремя покормить, то ты так и помрешь «счастливый», не ведая, что умер от истощения.
– Кира, с этим надо что-то делать. Пусть даже все сказанное тобой – только твои домыслы, но в них есть большая доля очень угрожающей правды. Надо что-то придумать.
– Вот и думай! – улыбнулась ему Кира.
Некоторое время Корсак еще сидел, ошарашенный монологом своей старшей коллеги, а потом превратился в самого себя и, с наслаждением уплетая десерт с чаем, произнес:
– Чего действительно не хватает человечеству, так это обычной теплоты, добра, отзывчивости, душевности, что ли, – рассуждал вслух Корсак. – Я бы предпочел работать над экстрактом душевности. Это точно никому не помешает.
Кира улыбнулась и, вставая из-за стола, укоризненно посмотрела на друга:
– Ты так ничего и не понял. Ну не может дать искусственное ничего хорошего миру естественного. От подстановки любых других чувств и эмоций в наше уравнение ничего не изменится!
Они расплатились за ужин и вышли на улицу. Темнело.
– Ну а доброта-то тебе чем помешала? – обиделся Корсак. – Что в ней плохого? Войны все, наконец, кончатся, убийства и насилие исчезнут…
– Куча народу потеряет работу, – кивая продолжила за него Кира. И поучительно добавила:
– А кто тебе шницель на ужин зарубит? У какого добряка рука поднимется? Ведь это же убийство неповинного животного!!! Ведь это тоже зло и насилие!
Он замолчал, и какое-то время они шли, думая каждый о своем.
– Не в душевности дело, Валера, – прервала молчание Кира размышлением вслух. – Посуди сам: для кого-то я добрая, милая, жизнь готова отдать, а для кого-то – сухой начальник с завышенными требованиями. И сколько мне душевности ни прибавляй, для некоторых я такой и останусь. Я думаю, душевность или черствость в конечном счете зависят только от особенностей отношений между людьми, а не от самого человека. Если человек поворачивается к тебе черствой стороной своей души, это еще не значит, что ему не хватает душевности. Проблема может быть в тебе самом. Может быть, ты сам заслуживаешь такого отношения. А?
Они вошли в подъезд дома и вызвали лифт.
– Наверно, ты права, – Корсак примирительно улыбнулся. – Но нам выпала доля работать с этим «Эс Икс». И если он к нам попал, значит, на это есть чья-то воля.
– Воля? – скептически взглянула ему в глаза Кира, и он понял, что и на этот раз будет разгромлен в словесном бою. – А все эти ловушки, в которых погибли и искалечились не только сталкеры, но и наши сотрудники, трудящиеся не в лабораториях и библиотеках, а прямо на земле Зоны? Ты же работал по этим проблемам, сам можешь рассказать, какие ужасы рождает Зона. Так это, получается, тоже кому-нибудь нужно?
Он в ответ закивал головой:
– Кому-то очень нужно нас искалечить. Во всех смыслах слова. Раньше страдало только тело, теперь взялись и за психику.