Баронесса ринга

Челюсть Барнабаса отвисла, с багровых щек полностью сошла краска.

– Дядя? – резко бросила Марианна, когда он молча уставился на нее. – О каких письме и медальоне он говорил?

– Э-э-э… – Барнабас сглотнул и отважно встретил ее разгневанный взгляд. – Я не знаю?

– Это прозвучало, как вопрос, дядя.

– Нет, ну конечно, нет, – забормотал Фарнем. – Я определенно ничего об этом не знаю. Ты просто расстроила меня и обидела своими обвинениями.

Марианна воспользовалась уловкой Стонтона – молча уставилась на него, не произнося ни слова.

– Я твой дядя, – проговорил тот жалобно. – Клянусь, что говорю тебе только правду. Я ничего не знаю ни о каком письме и медальоне. Уж наверное ты скорее поверишь мне, чем какому-то чужаку?

Марианна долго смотрела в его слезящиеся глаза, потом устало вздохнула:

– Конечно, дядя.

Она не то чтобы солгала, но и правды не сказала. Но медальон и письмо волновали ее в последнюю очередь; вся ее жизнь рухнула за какие-то несколько минут. Дядя проиграл все деньги, которые она ему доверила.

– С чего вдруг у Стонтона такой интерес ко мне? К нам? – спросил Барнабас словно бы самого себя. Губы его встревоженно сжались, взгляд обратился внутрь.

Не дождавшись ответа от Марианны, он посмотрел в ее сердитые глаза.

– Ты не должна соглашаться на его требования. Я уверен, мы сумеем придумать способ, как вернуть деньги. Может, я мог бы…

– Забудь, – сказала она устало. Можно себе представить, какую кашу он заварит, если начнет что-нибудь придумывать. – Я сама обо всем позабочусь.

Она встала со стула и повернулась к двери.

– Но как? – воскликнул он ей вслед. – У тебя же нет денег… ну, кроме той лошади. Ты же никогда не покупала на свои заработки ни драгоценностей, ничего такого, что можно продать, моя дорогая.

О, у нее есть то единственное, что можно продать, – ее гордость.

Глава 7

Дверь распахнулась, и в гримерку ворвалась Сесиль, захлопнула створку и прислонилась к ней спиной.

– Марианна, сегодня он опять здесь.

Не требовалось спрашивать, о ком речь.

Марианна стиснула кусочек угля, которым подводила брови.

– Проклятье! – пробормотала она, глядя, как мелкие черные крупицы падают в баночки с белилами и румянами, стоявшие на туалетном столике.

– Ты меня слышала? – спросила Сесиль.

Попробуй не услышь, подумала Марианна, но предпочла оставить это замечание при себе.

– Его визит не имеет ко мне никакого отношения, – солгала она.

Темные глаза Сесиль уставились на Джозефину Браун, выступавшую сегодня перед Марианной.

Подруги не очень хорошо знали эту сдержанную, таинственную женщину, да и никто в цирке ее не знал. Джозефина просто однажды появилась на Ньюкасл-стрит, начала метать ножи и делала это до тех пор, пока Барнабас не обратил на нее внимание. Он тут же нанял ее, и она стала третьей большой достопримечательностью во время выступлений цирка.

Если на свете и существовал нож или меч, которым эта смертельно опасная женщина еще не владела, то Марианна об этом не знала.

Обычно Джозефина после своего выступления сразу же исчезала, избегая общения с другими артистами, но сегодня по какой-то причине задержалась в гримерке даже после того, как стерла с лица грим и сняла шокирующий черный костюм, в котором выступала: кожаные бриджи, превосходный фрак, рубашку и сапоги для верховой езды. Все это дополнялось черной кожаной маской, закрывавшей верхнюю половину лица. Особенно эффектно этот костюм смотрелся в сочетании с ее светлой кожей, бледно-серыми глазами и шелковистыми светлыми волосами.

И это не говоря об огромной черной птице, всюду ее сопровождавшей.

Ангус, ее ворон, был таким же спокойным и таинственным, как хозяйка. Эта пара была неразлучна, и Ангус принимал непосредственное участие в выступлении. Помимо прочего его выдрессировали держать игральные карты, пока Джо метала в них свои кинжалы.

Кроме того, ворон был в некотором роде вором – по крайней мере так считали некоторые артисты. За последние четыре месяца, с тех пор как Джозефина и Ангус присоединились к труппе, у циркачей пропало несколько мелких вещей, не всегда ценных. И хотя никто не мог доказать виновность птицы, подозревали Ангуса и его хозяйку.

Дядя окрестил Джо «ля Сабрюз»[2 - Фехтовальщица (фр.).] и держал ее личность в секрете.

– Он на тебя сегодня смотрел? – спросила Сесиль Джозефину, которая лениво точила один из своих ножей.

Похоже, это занятие отнимало у нее много времени, учитывая количество этих ножей. Ангус сидел на ворохе одежды, перекинутой через подлокотник кушетки, распушив перья и спрятав большую голову под крыло.

Не дождавшись от Джозефины ответа, Сесиль хлопнула в ладоши. В маленькой комнате это прозвучало как выстрел.

– Эй, Блейд![3 - Клинок (англ.).] Еcoutez-moi![4 - Слушай меня (фр.).]

Ни у Джо, ни у птицы и волосок (или перо) не дрогнул.

Послышалось негромкое шипение: Джозефина еще раз провела ножом по точильному камню и только потом подняла голову. Ее странные опалово-серые глаза смотрели затуманенно, словно она только что очнулась от глубокого сна.

– Прошу прощения? – Голос мягкий, произношение не совсем изысканное, но без какого-либо выраженного диалекта.

Она говорила скорее как старшая прислуга – возможно, экономка или гувернантка. Одетая в простое шерстяное платье темно-синего цвета, с заплетенной толстой косой за спиной, она напоминала Марианне молочниц, что пасли стадо на лугу и предлагали купить чашку свежего молока. Джозефина казалась целомудренной и непорочной… до тех пор, пока не присмотришься получше.

Никогда раньше Марианна не встречала человека, настолько лишенного эмоций (любых эмоций), как Джозефина Браун. С ней не мог сравниться даже герцог Стонтон. Марианна ощущала, что у герцога под отполированным до блеска фасадом бурлят гнев, раздражение и сарказм. У Блейд (это прозвище подходило ей во многих смыслах) ощущалась только жутковатая пустота.

Сесиль досадливо фыркнула и щелкнула пальцами перед носом Джозефины: ей показалось, что о ее вопросе забыли.

– Mon Dieu![5 - Боже мой! (фр.)] Ты что, живешь в своем маленьком мирке? Я спросила тебя про Стонтона, – добавила она прежде, чем Джо успела подтвердить или опровергнуть ее грубые слова. – Смотрел он на тебя сегодня?

Блейд никогда не делала и не говорила ничего в спешке, и грубость Сесиль ничуть ее не подстегнула. Вместо ответа она посмотрела на опасный кинжал, который держала в левой руке. Ее изящные тонкие пальцы казались неуместными на тяжелой, черной, обтянутой кожей рукоятке.

– Нет, не думаю, что он там был, – произнесла она наконец, по-прежнему не поднимая глаз и медленно, ласково скользя большим пальцем по острию. – Во всяком случае, я его не заметила.

– Пф-ф-ф! – Сесиль вскинула вверх руки и с отвращением взглянула на бледную блондинку, а затем повернулась к Марианне. – Так я и думала: он появился как раз вовремя, чтобы увидеть тебя. – На ее прекрасном лице возникло лукавое, оценивающее выражение. – Интересное развитие ситуации. Он богатый и могущественный мужчина. Если ему так хочется поговорить с тобой, возможно…

Марианна повернулась к зеркалу и окунула палец в баночку с румянами. Ей хотелось, чтобы легко возбудимая француженка оставила эту тему.

– Может, он здесь, чтобы полюбоваться тобой, Сесиль. В конце концов, я не одна сегодня выступаю.