Гипнофобия

– Ха!

– Тебе смешно, а я еще в кедах, как тупая малолетка. Ноги мокрые по колено. Надо ботинки покупать, а то скоро снег повалит…

– Я с тобой.

– Ладно. Соберусь, позвоню.

– Давай…

Несколько недель назад они познакомились на семинаре сенсея Китауры. Герман сидел на балконе места для публики. Алина стояла у стены рядом с входом в зал, переодетая в кейкоги. Почтеннейший японец приезжает раз в год на три дня, устраивает «показуху» смотрит, раздает даны. Алина и несколько парней шли на первый дан, двое на третий и один дядька на четвертый.

Алина оглянулась на зрителей и ахнула – Том Харди! Ей так показалось. Зрение только начинало подводить, она стала чаще ошибаться в визуализации предметов и людей. Герман расценил этот затяжной взгляд по своему. Произошла стыковка на ментальном уровне, с чего обычно все и начинается.

После семинара подошел, поздравил. Они давно знали друг друга, ходили в один клуб Айкикай, но не здоровались. Он «пыхтел» в противоположном углу ковра, где только даны. Она вместе с остальной «шелупонью» так Алина называла всех кто не в хакамах. Ей было не интересно с ними, она давно переросла «бесполезных» дяденек, к слову, настоящих пахарей, годами отбивающие своими тушами ковры в додзё. Но, к сожалению, это как музыкальный слух, если не дано, ничего не выйдет, хоть ночуй здесь под портретом Морихея Уэсибы.

И вот она в новой тяжелой с непривычки хакаме, села на ковер в позу сэйдза рядом с избранными. Как только инструктор хлопнул в ладоши и крикнул:

– Хаджиме!

Алина бросилась к Герману:

– Анагешмас!

– Анагешмас…

Пока они кружились в танце дзю-вадза, разглядела его лицо. Боже, какой нафиг Том Харди, подумала она, скорее Джон Малкович в лучшие годы.

Он покрикивал:

– Плечи! Корпус! За что первый дан получила, непонятно…

Так и подружились.

***

– Ну, что едем?

– Да, давай, мне тут пешком недалеко.

– Через час.

Встретились у Московского вокзала, где вход в «Галерею». Пока Алина ехала в метро, совсем стемнело. Народу у входа в торговый центр было как в автобусе. Полированный гранит отражал каскады неоновых огней. Свет резал глаза после темной улицы. Круглая дверь-вертушка впихнула в огнедышащую пасть мегамолла очередной брикет из человеческих туловищ. Алина подхватила Германа под руку. Скользя по мокрому полу, они ушли в сторону, что бы ни мешать толпе.

– Есть план?

– Сначала – сюда. Ой, что я вспомнила!

– Ну?

– Здесь, когда была маленькой, кидалась яйцами в Рому Желудя. Нас было много, орали хором: А ну-ка давай-ка уебывай отсюда! Вот здесь он флэшмоб устроил. Чего-то говорил в микрофон. Помидоры летели, яички, охрана начала быковать, паника как на пожаре. Весело было.

– Что за Желудь?

– Какой-то вертлявый красавчик. Не помню уже.

– А тридцать пять лет назад, в ноябре на этом вокзале ждали люберецких. Толпа собралась со всех районов, было объявлено великое перемирие. Раньше все воевали друг с другом – Гражданка с центром, Василевский с Петроградской, Купчино со всеми, Лиговка еще с кем-то. Приехали упитанные, розовощекие, в клетчатых штанах. Питер пиздить. В общем, знатная была охота. Прошу вас.

Зарулили в первый обувной…

– Шлак, шляпа. Не буду я это мерить. Пойдем отсюда.

Следующий магазин.

– Здесь тоже шляпный салон. Сам мерь…

Следующий…

«Andy Carry», «Converse», «Carlo Pazolini», «Marmalato», бюджетные лавки «София» и «Ecco».

– Ну, хорошо же!

– Ценник…

– Я добавлю.

– Не надо. У меня есть.

Герман начинал злиться, он был трезв, сегодня не выпил еще ни капли. Когда опять услышал:

– Шляпа, шняга. Кинокомпания шняга-фильм представляет…

Он сказал:

– Все. Жду тебя на фуд-корте.

– Ладно. Пойдем, где пиво, а потом в «Спортмастер». Куплю первое, что увижу. Надоело.

Герман не знал, что говорить, какие слова. Они в первый раз общались так близко, на тренировках только об айкидо и привет – пока.

Для этого и существует алкоголь. Герман украдкой за стойкой бара махнул сто грамм водки.

– Пойми, – говорил он, – обувь самое главное. Можно быть в дурацкой куртке или майке, но первое, что бросается в глаза – ботинки, или что там у тебя. О человеке сразу можно судить по его нижним конечностям. Это нам еще в путяге объясняла учительница эстетики, был такой предмет когда-то. Всегда смотрите на обувь собеседника, говорила она. И я запомнил эти уроки, пригодилось. Через несколько лет вернулся из армии в совсем другую страну – вокруг ларьки, торговля, наперстки, кожаные куртки, «жигули девятки» с черными окнами, мне казалось тогда, что это иномарки. Все это было удивительно и заманчиво – начало девяностых, самая жара. Однажды, на одного из наших навалились какие-то черти типа нас, что-то не поделили, требовали «процент». Хуяк, забили стрелу у метро Озерки. Пришел один тип придурковатого вида, как сейчас помню, в розовом спортивном костюме, очень модном в те времена. Нас было четверо, а он один, типа авторитет. Стал именами закидывать, говорил, что от «коллектива». А я смотрю, хоп, а на ногах-то у него совдеповские «кирпичи» завода «Красный треугольник». Нормальному пацану, что бы напялить такое гавно! Дальше я уже его не слушал, если до этого был какой-то мандраж, то все как рукой сняло. Этот чертила, уловил мое настроение, сбавил тон, стал нервно оглядываться, блеять умные слова про «компромиссное решение» и еще чего-то там. Мне надоело, и я плюнул ему в глаза. Как же он драпал, сверкая «кирпичами»!

– Поймали?

– Зачем? И так все понятно.

Алина не спрашивала – где работаешь или чем занимаешься. Задавать такой дурацкий вопрос солидному дяде ей казалось неприлично.